Василий Аксенов - Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине

Василий Аксенов

Любовь к электричеству

Глава I

Ни в чем предосудительном не замечен

Да ведь не кричать же! Не барабанить же в чужие двери! Ну вот, ну вот, скоро уже кофейня… Черт его занес в Авлабар! Гюли могла бы и подождать!

Дождь не уставал. Казалось, что идешь сквозь ночь, раздвигая стеклярусные шторы. Бурные потоки с пузырями неслись вдоль узких тротуаров. Мтацминда уже слилась с черным небом. Тифлис погрузился во тьму. Сквозь ставни кое-где струился слабый керосиновый свет. Но ведь не бросаться же к этим ставням, не молотить же в них, не вопить! Да и есть ли причина для такой паники? Силуэт, мелькнувший под фонарем? Юноша в нахлобученной фуражке, толкнувший его плечом и буркнувший «pardon»? Что они хотят со мной сделать? Нужно подойти, объясниться; я ведь и не знаю ничего, кроме… кроме ерунды сущей… Да, может быть, и юноша-то этот – случайный, совершенно случайный, равнодушный прохожий, иностранец, в конце концов?

Расскажу все, что знаю. Да, все. Жизнь дороже. Молодая жизнь дороже. Расскажу все, а потом уеду в Персию. Расскажу и попрошу помиловать. Помилуйте Христа ради!

Авессалом Арчаков не мог сдвинуться с места от страха. Он стоял, прислонившись к причудливо изогнутой чугунной решетке, на крыльце какого-то словно вымершего дома. Вернее, не он сам стоял – тело его стояло, тело Авессалома Арчакова, с которым хозяин его ну никак не мог сладить.

Впереди на углу тускло желтел спуск в спасение – в кофейню «Отрада». Изредка из «Отрады» поднимались, качаясь, пьяницы и, набычившись, шли через дождь, никого не боясь, – счастливцы!

Арчаков двинул-таки свое тело вперед, начал поднимать и опускать ноги. С каждой секундой «Отрада» приближалась. Арчаков уж совсем было осмелел, когда впереди скрипнула дверь и в полоске света появился юноша. Невысокий и ладный, как гимнаст, с тонкими усиками и сахарной улыбкой, он даже не взглянул на Арчакова, нелепо разъехавшегося в луже, он возился с зонтом и что-то тихо говорил тоненькой барышне, провожавшей его. Да-да, даже не глядел на Арчакова, ему не было до него никакого дела, у него несомненно голова была занята своими амурными делишками. Эдакий франт с Головинской, может быть, и князь, завел себе романчик в Авлабаре с купеческой дочкой или внучкой, внучкой-штучкой, курочкой-дурочкой.

Подбадривая себя этой нехитрой рифмовкой, Арчаков дотащился до «Отрады», где обычно после свидания со своей шерочкой-машерочкой со зверским таким молодечеством хлопал рюмку коньяку и таинственно подмигивал хозяину, а потом тыкал себя большим пальцем в грудь и сокрушенно тряс головой – перед вами, мол, старый греховодник.

Двадцатипятилетний Авессалом очень любил напустить туману, просто-таки обожал недомолвки, ухмылки, кивочки, подмигивания, многосмысленные фразы. Очень он любил показать публике, что он не просто так себе железнодорожный конторщик, что за его плечами тайна, скрытый смысл, грех или опасное дело.

Хозяин, знавший Арчакова, выбежал из-за стойки.

– Что с вами, господин? На вас лица нет.

– Шалва-батоно, пошли мальчишку за извозчиком, – синими губами пробормотал Арчаков, – а мне, Шалва-батоно, дай коньяку…

Он упал на стул и закрыл лицо руками. В этом был некоторый театральный эффект. Сквозь пальцы он осмотрел зал и огорчился. Никто, кроме хозяина, оказывается, и не обратил внимания на его столь драматический приход.

В углу за большим столом пировала компания – человек десять. Только и слышно было «за мудрого», «за высокочтимого», «за нашего дорогого гостя»…

Заглянула в дверь лукавая худая физиономия кинто. С усов его еще текла вода.

– Привет честной компании! – крикнул кинто и подмигнул сразу двумя глазами. – Есть хороший товар!

Хозяин шуганул бродягу оскорбленным за честь заведения басом.

Все это Авессалом слышал как бы из-под воды, все как бы плыло перед ним.

– Послал мальчика за фаэтоном, господин, – сказал хозяин, наливая ему коньяку.

Арчаков не успел и отхлебнуть живительного напитка, как в кофейню спустился и сбросил на стул крылатку… некий юноша… да-да, это тот самый… ужасный… Он не терял его из виду весь этот день, а может быть, и всю неделю… может, все время с того проклятого утра, когда разошлись швы на ящике и Арчаков увидел…

Юноша сел напротив Арчакова и спросил бутылку вина.

Он поднял стакан и приветливо кивнул совершенно уже липкому, как мышь, Авессалому.

– Гагемарджос! Будьте здоровы!

Вошли еще двое в студенческих фуражках и сели справа от Арчакова. Они улыбались ему. Компания, пировавшая в углу, тоже обернулась к нему, улыбчивая, мягкая.

– Гагемарджос, генацвале, гагемарджос!

Хозяин перетирал посуду и прямо весь лучился. Какие у него собрались приятные господа!

Авессалом хотел было встать – ноги не слушались.

– Шалва-батоно… – еле слышно позвал он хозяина, не в силах шевельнуть окоченевшими членами.

Вдруг движения вернулись к нему, но в каком-то непристойном суетливом, трепещущем виде. Достав из жилетного карманчика серебряный рубль, он протянул его хозяину. Рубль прыгал в дымном воздухе «Отрады».

Тот самый, тот ужасный медленно встал и подошел к Арчакову. Опершись на стол кулаками, он приблизил к Арчакову свое лицо, чуть тронутое оспой. Зрачки его были похожи на затуманенное от холода темное стекло.

– Хочешь – убью? – тихо, но вполне, вполне отчетливо спросил он.

– Нет! – с исключительной искренностью ответил Арчаков.

– Иди за мной!

В сводчатой темной комнате, в которой, казалось, навеки устоялся запах вина и нечистот, к Арчакову приблизились три пары глаз и еще один пустой зрачок – бельгийского пистолета.

– Ну, теперь рассказывай!

– Дай ему коньяку, Ладо! Еще помрет!

– Пей и рассказывай!

Арчаков жадно выхлестал полстакана – дрожь унялась…

– Кто вы? – тихо вымолвил он.

Юноши молча усмехнулись. Пустой зрачок приблизился.

– Кто вы? – умоляюще сложил руки Авессалом.

– Он хочет знать, кто мы, – сказал тот, кого назвали Ладо. – Он хочет знать, кого предавать – охранку или революционеров.

– Мы социал-демократы… и он это прекрасно знает, – сказал тот, что держал в левой руке револьвер.

Авессалом вздрогнул, уронил голову в ладони и быстро заговорил.

Он начал рассказывать о своем кружке, о том, что участвовал в собраниях…

Раздался смех.

– Ну да, какие уж это были собрания, так, пикники, куда уж нам до вас, господа социал-демократы… до вас, товарищи…

– Собака тебе товарищ!

– Pardon! И вот недавно я, Авессалом Арчаков, оформлял груз в шестом пакгаузе, и при этом присутствовали… гм… хм…

– Старшина артели грузчиков Гулиава и городовой Потапов?

– Да, господа, вы совершенно правы, именно эти лица. В пакгаузе было много грузов разных фирм, и среди них несколько ящиков фирмы «Перетти и Мирзоянц» – из Баку через Москву в Либаву. Да, господа, при передвижке совершенно случайно у одного ящика разошлись швы и выпала пачка… хм… литературы, листовки, листовки, господа, прокламации!

Арчаков сразу понял, что это такое, потому что все-таки на пикничках иной раз и зачитывалось нечто подобное. Быстро сунув пачку обратно, он накричал на грузчиков, велел поаккуратнее зашить ящик, обернулся и увидел, что старшина грузчиков и городовой смотрят на него как-то странно. Да, он похолодел, да, похолодел, господа… Нервы никуда не годятся, напрочь расшатаны революционной деятельностью.

Неужели Гулиава и Потапов догадались, что за груз в ящиках фирмы «Перетти и Мирзоянц»! Но почему они молчат? Ждут его действий – ведь он здесь главный. А может быть, они ничего и не поняли, а просто смотрят на него с привычной своей воловьей тупостью?

Всю ночь Арчаков думал об этих взглядах, всю ночь прислушивался – может, уже идут за ним?

Под утро возникли какие-то непонятные зловещие звуки. Они приближались. Он бросился к окну и увидел конницу. Медленно по их улице в сторону Кутаисского тракта шел драгунский полк. Он долго смотрел на это движение, на покачивающихся в седлах драгун, на темляки сабель, на карабины, на лица – одно к одному, усатые, без тени сомнений, без тени чувств, на мощные матово светящиеся крупы лошадей. Им не было конца, этим драгунам… Потом пошли артиллерийские упряжки, пушки, зарядные ящики… Куда двигались эти войска?

Арчакова охватил ужас, когда он представил себе всю мощь, малая толика которой прошла сейчас под его окнами, и всю империю от Царства Польского до японских морей, всех драгун и казаков этой империи, все пушки и новое адское оружие – пулемет, всех жандармов и околоточных надзирателей… А броненосные эскадры, закрывающие своим дымом полнеба? И все это движется непостижимыми для малых сих путями, все движется целенаправленно по мановению руки венценосца… Что рядом с этим жалкие бумажки, взывающие к справедливости? Что такое демократия, конституция, парламент? Что такое он, Авессалом Арчаков? Как эфемерна его…