Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Валерий Замыслов

ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ

Роман в двух томах

ТОМ 1

РУСЬ ЯЗЫЧЕСКАЯ

1000-летию преславной земли Ярославской, чье яркое прошлое оставило заметный след в истории государства Российского, с сыновней любовью, посвящаю.

«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно. Не уважать оную — есть постыдное малодушие»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КРЕСТ ЯРОСЛАВА

Холм был высок и крут, ноги его подгибались, сердце учащенно билось, готовое вот-вот выскочить из груди.

Но он упрямо нес и нес тяжкое бремя, выбиваясь из последних сил. Господь все ближе и ближе, но бремя так тяжело, так гнетет к земле, что каждая отвоеванная пядь[1] кажется ему преодоленной верстой.

«Дойти! Непременно дойти!» — неистребимая мысль стучала в его разгоряченном мозгу.

И вдруг он видит, как с холма стремительно несется на него серый округлый валун.

«То испытание Господне», — успевает подумать он, и тотчас валун ударяется о его колено. Жуткая боль охватывает Ярослава и он… падает.

«Вот и погибель настала, мне так и не дойти до Господа. Тщетны все потуги мои. Господи, прости меня, грешного!»

Спаситель, облаченный в белые одеяния, с терновым венцом вокруг головы, в окружении святых апостолов молча стоял на Голгофе и наблюдал, как он, неся тягостный многопудовый крест, взбирался к Господу. Глаза его строги и испытующи. А Ярослав, превозмогая чудовищную боль, с трудом поднимается, и вновь пядь за пядью сокращает путь к Христу. Теперь он страшится одного, чтобы выдержало сердце, чтобы не оборвалось в одночасье, чтобы не провалиться в вечную тьму, так и не совершив своего последнего деяния.

— Дойти, дойти! — хрипло восклицает он и… предстает перед Спасителем…

Апостолы снимают с его плеч крест, а он падает на колени и устремляет свои измученные очи на Иисуса Христа.

— Нелегка была твоя жизнь, сын мой, но ты прославлял Господа в телесах и душах людей и наводнил языческую Русь православием. Твои новины на целое столетие продвинули вперед державу твою и сотворили из нее самую христолюбивую страну в необъятных землях моих.

— Прости, Господи! Но я шел к тому не только через муки и неустанный труд, но и через грехи и честолюбие.

— Путь к великому, сыне, всегда лежит через муки, страдания и большой труд. Грехи же твои, порой, были тяжкие, но истовые молитвы дошли до меня. Честолюбие же твое не обратились в гордыню и тщеславие, и было оно здравым, что дано лишь немногим, и благодаря которому состоялись все твои новины во благо святой Руси. Своей жизнью, делами, поступками, мыслями ты достойно пронес свой нелегкий крест. Остаток же дней твоих…

И на том слова Господа прервались. 78-летний Ярослав Мудрый очнулся от сна, тотчас сошел с ложеницы и встал перед киотом, заставленным образами в серебряных и золотых ризах.

«Что же ты мне не успел досказать, милостивый Господи? Что?»

Горячо помолившись Спасителю, Ярослав Владимирович вновь опустился на ложеницу, и перед ним замелькали картины детства, отрочества и насыщенной трудами молодости.

В те времена Русь была дремотной, громоздкой и неповоротливой. Она вздыхала, ворочалась, порой, отбивала набеги степняков, но по-прежнему оставалась окованной тяжелыми веригами, находясь в плену древних княжеских и боярских препон и старообрядческих верований.

Князь Владимир, отец Ярослава, дабы окрестить местных язычников, загнал киевский народ в Днепр, но Русь еще на многие десятилетия так и оставалась старообрядческой, особенно Северо-Восточная Русь, отгородившись от Киева непроходимыми лесами и болотами. Нет ни дорог к городам и весям, нет водных путей (на Волге — ни единого русского города), нет безопасного выхода к морям, нет храмов, нет бойкой торговли, нет крепкого, сжатого в кулак, войска…

Южные острожки, поставленные Владимиром Святославичем, стали для печенегов дырявым щитом, набеги происходили каждые два-три года. Земли чуди, веси и меря отошли эстам, ливам и норманнам. Ляхи[2] вновь отвоевали Червенские города. На Руси — ни единого каменного храма, ни единого духовного училища, ни единого русского священника, ни единого русского святого…

А Русь дремала, лежала улежно, как застойное болото. Не сказались на смене быта Руси и походы на зарубежные земли князей. Они одерживали славные победы, но уклад русичей оставался прежним, каким он и был многие века.

Кому-то надо было разбудить почивавшую Русь, восславить Господа «во благо святой Руси», а для оного многое переменить, возвести, гораздо потрудиться, дабы окрепла, приумножилась и воссияла Земля Русская.

Глава 1

НЕ ПОСРАМИ ЗЕМЛИ РУССКОЙ!

На четвертом году жизни Ярослав прошел древний обряд «всажения на конь». А было то в цветень[3] 977 года.[4]

Великий князь Владимир Красное Солнышко сидел на высоком дубовом кресле и решал: кому «постриг» доверить.

Вокруг толпились бояре из старшей дружины и молодые гридни. Княжеская дружина, как на подбор, — искушенная, закаленная в походах. У многих воинов мужественные лица иссечены шрамами, и каждый из них сочтет за великую честь исполнить древний обряд.

Раздумчивые глаза великого князя встретились с напряженными глазами воеводы Свенельда. На его сухощавом лице много вражеских отметин. В каких только походах он не участвовал! Особенно при отце Владимира, бесстрашном полководце Святославе, кой заставил трепетать не только печенегов, булгар и хазар, но и многие страны Европы.

Варяг Свенельд — высок ростом, крутоплеч, а вот голова его напоминает голое колено: блестящая на жарком полуденном солнце и загорелая, как медь. Взгляд его острых, немигающих глаз как бы говорил:

«Ну же, князь! К чему твои раздумья? Разве в дружине есть человек, который имеет больше ратных заслуг? Да нет и не будет такого! Неужто он, прославленный воевода Свенельд, уйдет посрамленным с этого двора? Такое бесчестие — не для Свенельда. Он бесповоротно покинет Владимира. Он горд и тщеславен, его охотно примет в свою дружину не только другой князь, но и любой чужеземный король. Слава о Свенельде прокатилась по многим землям. Чего ж ты медлишь, князь Владимир?».

Князь поднялся с кресла и торжественно произнес:

— Самая большая отрада для любого отца, когда рождается сын, наследник, продолжатель его рода и его дел. Двойная отрада, когда сын становится мужчиной. И этот час настал! Сегодня Ярослав примет постриг, а затем сядет на коня, и с данной поры он примет из моих рук меч, кой никогда не должен выпасть из его рук. Кончилось его младенчество, и наступил час появления на свет воина!

Владимир вновь обвел светлыми глазами дружину и приказал:

— Приступай к обряду, Свенельд!

Воевода, в знак особого почтения, склонил голову и направился к Ярославу, кой сидел подле отца на маленьком стульце.

Гридень поднес Свенельду острые ножницы.

— Готов ли ты, княжич Ярослав Владимирович, к постригу?

— Готов, Свенельд! — звонко, поблескивая голубыми глазами, отозвался мальчонка.

Великий князь поднял руку, и в ту же минуту загремели языческие бубны.

Свенельд выстриг из головы княжича прядь русых волос, кои закатал в воск.

— Отнесите в терем княгини! — отдал новый приказ Владимир Святославич. — Живо!

Один из старших дружинников, боярин Додон Колыван, скривил рот:

«Ишь, как горло дерет побочный сын Святослава. Робичич, холопище!»

Каждый дружинник ведал, да и только ли дружинник: вся земля Русская знала, что Святослав взял в наложницы простолюдинку, коя и принесла ему «незаконного» сына Владимира.

В живописном городке Любече, охранявшем подступы к Киеву, жил ничем не приметный, бедный горожанин Малко из ремесленной черни, у коего был сын-богатырь Добрыня и красавица дочь Малуша.

Князь Святослав, как увидел дочь Малко, так и отвез ее сразу на свой княжеский двор в Киев. В первую же ночь статная, сероглазая Малуша с густыми шелковистыми волосами, как лен, стала его наложницей.

Мать Святослава, властная княгиня Ольга, и без того недовольная долгими и постоянными отлучками сына (молодой князь почти всё время проводил в походах и в Киеве появлялся редко), сурово сказала:

— И не стыдно тебе, на глазах твоих жен, полюбовницу в терем приводить. Отвези рабу назад!

Святослав в жизни никого не страшился, но строгой матери побаивался. Она права. Жены (во времена языческой Руси князья, бояре и даже небогатые люди держали по несколько жен) и в самом деле скучали по пылкому Святославу, кой предпочел их какой-то девице подлого звания. Но выказать свой гнев супругу они не могли: муж волен делать всё, что захочет. И едва ли он прислушается к словам матери.