Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

Повесть об отроке Зуеве

Мало кому известно, что в середине XVIII века в составе экспедиции Петра Симона Палласа находился четырнадцатилетний Василий Зуев, который, возглавив самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану.

Он был сыном солдата лейб-гвардии Семеновского полка, гимназистом. «Белобрысый коротыш с чуть удлиненным носом-лодочкой».

Юрию Крутогорову, написавшему о Василии Зуеве книгу, стоило, без сомнения, немало труда, чтобы не только изучить его подвиг — тому, что сделал Зуев, трудно подыскать другое слово, — но представить читателю живого подростка, обладавшего в свои четырнадцать лет зрелым умом и мужеством подлинного деятеля практической науки.

Его удивительный характер складывается в книге не из размышлений о нем, а из подробного и объективного описания его поступков. Поступки эти вызваны неутолимой жаждой познания. Представляя Зуева приехавшему из Германии доктору Палласу, члену Лондонской и Римской королевских академий, профессор Протасов говорит:

— Прошу любить и жаловать. Наш школяр Зуев. Малый юркий, шустрый, востроглазый, быстроногий, о чем свидетельствует его побег в морскую экспедицию капитана Чичагова.

Ученик Ломоносова, Зуев в экспедиции Палласа по Сибири сразу показал себя незаменимым. Ни от какой работы — смазать дегтем колеса, зашить порвавшуюся парусину — он не отказывался. И одновременно учился у Палласа, учился каждый день, каждый час.

Юрий Крутогоров предварил историю экспедиции рассказом о детстве Василия Зуева. Это было необходимо не только потому, что книга его предназначается подросткам (кстати, она интересна для читателя любого возраста). Он показал истоки той ненасытной любознательности, той энергии в деле изучения природы, которая поражает в биографии Василия Зуева. Именно здесь, мне думается, скрывается поучительность повести. Она читается легко, потому что полна смысла, потому что в ней нет ни одного лишнего слова.

Во главе самостоятельного отряда Зуев прошел через Тобольск, Березов, Обдорский городок, «доставив первые известия о состоянии и естественных продуктах сей северной страны и северной части Уральского горного хребта». Зуев не только достиг Ледяного моря (где нанес на карту Карский залив, исправив тем самым географический атлас), но и «описал рыбную и звериную ловлю в тамошней стране и сделал нужные коллекции моделей», как пишет руководитель экспедиции академик Паллас. Он собрал для Петербургской кунсткамеры редчайшие виды птиц и животных. «Но сверх того собрал достопамятные известия о нравах и обыкновениях остяков и самоедов». Однако самое удивительное, что этот четырнадцатилетний мальчик, обладая феноменальной памятью и лингвистическими способностями, составил словари местных диалектов — остяцкого и самоедского племени. Редкое мужество и любознательность привели его в тайные чумы шаманов. Услужил он и зоологам — привез живого белого медвежонка. «Через то я мог сделать описание сего зоологами не описанного зверя», — напишет Паллас.

Юрий Крутогоров замечает в эпилоге, что он с грустью расстался с Василием Зуевым, что он для него современник, а не человек, который жил двести лет тому назад. Когда читаешь эту книгу, трудно не разделить с автором чувство грусти. Крутогоров прав: эта книга — эстафетная палочка, которая передается от одного поколения к другому. Это эстафетная палочка мужества, жажды знания, жажды открытия, еще не известного человеку, эстафета умения преодолевать любые препятствия, добиваясь осуществления благородной цели.

В. КАВЕРИН

Юрий Крутогоров

ПОВЕСТЬ ОБ ОТРОКЕ ЗУЕВЕ

О самом юном путешественнике в мировой географии, сыне солдата лейб-гвардии Семеновского полка, гимназисте, который в 1768 году в составе научной экспедиции отправился в Сибирь, а затем достиг Ледяного моря, где нанес на карту Карский залив, исправив тем самым географический атлас; собрал для Петербургской кунсткамеры редчайшие виды птиц и животных; живя среди северных племен, первым исследовал быт, обычаи самоедов и остяков и совершил много других славных дел

ШКОЛЯР

Посвящаю дочери Тане

Дерзайте ныне ободренны…

М. В. Ломоносов

Глава, в которой читатель узнает родителей Василия Зуева, дядьку Шумского и удивительного незнакомца

1

В 1754 году в Санкт-Петербурге в семье солдата лейб-гвардии Семеновского полка Федора Зуева родился сын. В честь деда назвали его Василием.

Подросши, Вася часто донимал отца:

— Расскажи, как тебя в солдатчину брали.

— И-эх, когда это было. Как всех брали…

— Ты сначала… — И подсказывал: — В один из летних дней…

И в который раз отец вспоминал, как в один из летних дней 1750 года в деревню Филимоново Тверской губернии, монастырскую экономическую вотчину, пришел царский указ о наборе в рекруты. Его зачитал сержант. Зеленый кафтан, белые чулки до колен, треуголка сбита на затылок.

— Зубы глядел, руки жал. Все хохотал: силу, мол, какую взял. Так что не взять? Зимой уголь пережигал, летом подковы ковал. Обожженный я был, верно. Против царского указа не пойдешь. Прощай, деревня Филимоново. Дальше служба пошла.

Младший Зуев страшно любил, когда отец начинал о службе. Хватал палку, струной вытягивался. Голос высокий, от восторга звенящий:

— Стоять во фрунт! Мушкет на караул! Мушкет к ноге! Мушкет заряжай!

— Чистый капрал! — смеялась мать.

— Давай дальше! — требовал Вася. — Чтоб все как есть… Без передыху.

— Уж передохнуть-то дай, — требовал Федор Зуев. — Пару оладушков съесть.

— He-а, — требовал Васька. — Мушкет заряжай!

И наставлял палку на отца.

День за днем. Год за годом.

Одно слово — заряжай. А какая расторопность требуется — руки так и мелькают, чтоб заряд произвести заложи пульку в мушкет, добей пульку и пыж до пороху, насыпь порох на полку. Прилаживайтесь! Бегом! На пузо! Бегом!

На затылке толстая коса, загнутая крючком кверху, над ушами букли, сальной помадой смазанные.

Стой! Дыханье затаи!

— Что есть солдат? — вопрошает капрал.

Что есть солдат… Отчубучь так, чтобы каждое слово слышалось в разрядку, а в отдельности не выпирало, как не должен выпирать солдат брюхом из строя.

— Имя «солдат» содержит в себе всех людей, которые в войске состоят… от вышнего генерала до последнего мушкетера, коннаго и пешаго.

Солдатом становишься, когда левую руку кладешь па Евангелие, правую тянешь вперед в салюте.

— Обещаюсь служить верой и правдою… послушно… во всем поступать, как честному и храброму солдату надлежит.

Это не присяга — сама судьба: служи до скончания века государю, а ослушаешься — будешь посажен в «железо» или смертно бит.

— Тебя били, бать?

— Бог миловал.

— А как мамку нашел?

— Так и нашел. Что за гвардеец, ежели невесту не отыщет. Это не гвардеец, это лапоть, — хохочет Федор. — А наше дело такое…

Полк размещался в Загородней слободе. Были тут и казармы, и деревянные избы-светлицы. Поротно, дом к дому, словно в строю.

Возле слободы открыл откупщик Саватеев питейный дом. Торговал анисовой водкой, пивом. Даже бильярдную приспособил, на европейский лад. Питейный дом назывался «Звезда». Там и служила Марья на мойке посуды.

На дворе — шум и гам. Подводы, фуры, колымаги; к «Звезде» больше приохотились ямщики, сапожники, ткачи.

Родителей Марья не знала. Отца помещик за малую провинность загнал в Сибирь, а мать рано померла. Откупщик Саватеев и сторговал у ижорского помещика девочку-сироту.

— Дальше, дальше, — торопил Вася.

Тут черед Марье наступал:

— Ой, господи, да что вспоминать. (А сама, хлебом не корми, любила вспоминать.) Как подросла, так ямщики привораживали — песнями. Голосистые бывали. Хвастливые такие песни, все больше купеческие: «А шапчонки-то собольи, собольи, астраханские кушаки полушелковые…» А мне, сынок, Федор показался. Увидела его в строю — сердце и обмерло. Ну потом что? Явились к Саватееву, в ножки поклонились. Благословил.

Марья и Федор вспоминали, как крестили Ваську в церкви Успения Пресвятой Богородицы на Сенной. Крестным был земляк Федора Ксенофонт Шумский.

Шумский — свой человек в семье солдата; частенько наведывался в слободу — приземистый, борода до пояса: водяной не водяной, домовой не домовой.

Дернет Вася крестного за бороду — тот щекочет, повизгивает от полноты чувств.