Вольдемар Балязин - Правительницы России

Правительницы России

Посвящаю светлой памяти моей любимой сестры

Елены Николаевны Шлеминой, прекрасного человека

и замечательной журналистки

Предисловие

В тысячелетней истории самодержавной России женщины правили всего 103 года. Они семь раз занимали троны в Древнем Киеве, Москве и Петербурге, нося титулы великих княгинь, правительниц и императриц. По-разному складывались их судьбы, разными были и периоды их царствований — от одного года, как это было с регентшей Анной Леопольдовной, до трети столетия, когда трон занимала Екатерина II. Если с IX по XVII век три женщины: Великая Киевская княгиня Ольга и две регентши — Елена Васильевна, мать Ивана Грозного, и Софья Алексеевна, сестра царя Петра I — правили 36 лет, то в XVIII столетии пять женщин занимали российский престол 67 лет.

Эти 67 лет с лёгкой руки проживавшего во Франции историка Казимира Валишевского (1849-1935) назвали «Царством женщин». «Царство женщин» — так была озаглавлена одна из многих его книг, посвящённых истории России, впервые изданная на русском языке в Москве в 1911 году. Иногда XVIII век именовали проще и грубее — «Бабье царство».

А из этих 67 лет ровно половину — 33 с лишним года, с 1762-го по 1796-й — заняло правление Екатерины II. Вспомните, что Пётр I, фактически начав царствовать с 1689 года, после заточения Софьи в Новодевичий монастырь, находился на троне 35 лет, то есть всего на полтора года дольше Екатерины II. Для чего приводится это сопоставление? Для того чтобы, сравнив продолжительность царствования великого императора и великой императрицы, утверждать, что результаты их деятельности, по-видимому, равнозначны, ибо как в эпоху Петра I, так и в эпоху Екатерины II Россия добилась наивысшего могущества.

Немалую роль сыграла Екатерина II — смелая, умная, образованная женщина, превратившаяся на своей новой родине, в России, из провинциальной немецкой принцессы, каких были сотни, в великую государыню и убеждённую русскую патриотку.

Особенностью книги «Правительницы России» является и повышенное внимание к такой стороне истории, как фаворитизм, когда возникали и сохранялись порядки, при которых почти всё обусловливалось влиянием любимцев властительницы, когда не только второстепенные вопросы, но и судьбоносные государственные проблемы решались не в кабинетах министров, не в залах Государственного Совета или правительствующего Сената, а в альковах монарших спален.

В таких случаях очень многое зависело от любви, и это ещё раз доказывало, что любовь — самая сильная из всех страстей, потому что она одновременно овладевает и головой, и сердцем, и телом.

И нередко любовь отнимала ум у того или у той, кто его имел, и, наоборот, давала разум тому или той, у кого его не было. А отсюда происходили самые неожиданные коллизии, вплоть до перемены политической ориентации и неожиданного возникновения войны. Так что пример Елены Спартанской оказывался одним из самых живучих в мировой истории.

Французский историк-романист Ги Бретон так писал во вступлении к своей прекрасной книге «Истории любви в истории Франции»: «Степенные историки, которые создают школьные учебники, превращают историю страны в очень нудный роман, устраняя из неё любовные пассажи... Во имя спасения морали извращается истина и затеняется главное действующее лицо истории — то, которое, испытав райское наслаждение, перевёртывает судьбу человечества».

В истории России любовь тоже играла огромную роль, и именно с этим, уважаемый читатель, вы много раз столкнётесь, читая эту книгу.

Восемь героинь нашей истории предстанут перед вами не только как властительницы Руси, но и как любящие женщины, и тогда многие события получат особенную романтическую окраску.

Эта книга состоит из семи самостоятельных повестей, пронизанных одной идеей: любовь в истории — не менее значительный фактор, чем дипломатия или шпионаж, только материя ещё более тайная и часто совершенно невидимая для многих и многих. От любви редко остаются какие-либо свидетельства, кроме стихов и писем, да и они говорят далеко не обо всём. И всё же автор построил эту книгу на наиболее достоверных источниках, не допуская никакого вымысла, потому что история сама по себе — настолько интересная наука, что действительность меркнет перед самым смелым вымыслом. Только в одной повести — «Преподобная Ольга, Великая княгиня Киевская», амурные сюжеты практически отсутствуют, потому что ни один из источников не содержит сведений о личной жизни нашей первой святой. А так как автор ставил перед собой задачу правдиво изложить жизнь и деятельность всех восьми героинь, то и для Ольги не было сделано исключения.

И ещё. Героинь, как вы уже знаете, — восемь. А повестей — семь. Потому что история жизни Анны Леопольдовны, регентши при малолетнем Иване Антоновиче, вошла в повесть о Елизавете. Ведь время правления Анны Леопольдовны заняло очень короткий период — всего один год. А вот повесть о Екатерине Великой — самая объёмная. И это оправдано тем, что она находилась у власти более 33 лет, и царствование её было столь сильно насыщено разными событиями, что достойно десятков романов. И вся её жизнь как нельзя лучше свидетельствует о том, что женщины, занимая трон, правят ничуть не хуже мужчин.

ПРЕПОДОБНАЯ ОЛЬГА, ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ КИЕВСКАЯ

«Предание нарекло Ольгу Хитрою, церковь Святою, история Мудрою... Великие князья до времён Ольгиных воевали; она правила государством. При Ольге Россия стала известной и в самых отдалённых странах Европы» — так писал о княгине Ольге русский историк Н. М. Карамзин.

О жизни и деяниях великой княгини и расскажет наша повесть. И ещё о том, как скрупулёзно, буквально по крупицам, собирали сведения о ней древние летописцы, чтобы донести до нас правду о делах давно минувших лет.

«В год 6453 от Сотворения мира...»

В это утро Нестор — черноризец Федосьева Печерского монастыря — проснулся раньше обычного — болело сердце и оттого будто кто-то шептал: «Вставай, время дорого! Бог ведает сколько ещё отпущено тебе, Нестор!»

А вслед за тем пришла к нему первая осознанная мысль — какой сегодня день и что надлежит за этот день сделать. «По народному счислению нынче — травень, а по календарю Юлия Цезаря — май», — подумал он.

И по давно заведённому ещё учителями его — Никоном да Иваном — обычаю, исполняемому даже раньше утренней молитвы «Отче наш», сказал он себе: «Ныне же по календарю от сотворения мира идёт год 6620-й, а по Рождеству Христову — 1112-й, как вычислил честный мних Дионисий Малый». Мысленно произнеся это, Нестор добавил: «А месяц от начала года — третий, число же дней одиннадцатое». И не было то некоей блажью или причудой, а объяснялось главным занятием старца — он был летописателем, и в счёте временных лет ошибаться ему было никак нельзя: в реке времени надлежало ему плыть верно — от одного маяка к другому, следуя за надёжным кормчим — хотя и язычником, — богом времени Кроносом, отцом самого Зевса.

И далее, как обычно, давно заведённым порядком пошли одна за другою привычные думы: кому из святых ныне память и с чего надобно начать работу?

«А день сегодня равноапостольных преподобных мужей Кирилла и Мефодия», — без всяческого труда вспомнил он, ибо этот день был для него, как и для каждого книгочея, великим праздником.

«Хорошо бы с утра в храм сходить да свечи в честь преподобных поставить», — подумал Нестор, но тут же суетно помыслил, что с утра лучше писать, а свечи поставить и молитву вознести можно и в литургию.

И перед мысленным его взором всплыла последняя фраза, написанная накануне вечером: «Игорь же начал княжить в Киеве, мир имея ко всем странам. И пришла осень, и стал он замышлять поход на древлян, желая взять с них ещё больше дани».

«Вот теперь-то и начнётся самое главное», — сказал сам себе Нестор и, подумав немного, мысленно проговорил следующую фразу, которой должно было продолжиться повествование: «В год 6453 от сотворения мира и в 945 от Рождества Христова...»

Нестор тихонечко встал, осторожно, чтобы не будить келейника — отрока-послушника, прошёл в сенцы, где стояла кадь с водою, зачерпнул глечик, подхватив чистый рушник, и вышел за дверь — на вольный воздух.

Ещё не проснулись птицы, не кричали на птичьем дворе петухи, ещё стоял в блёкло-голубом небе золотой подковой начинающий бледнеть месяц, но уже тускнели звёзды, и ангелы отрывали эти серебряные гвоздики с бархатного покрова ночи, унося его за окоём, откуда вскоре должно было пожаловать солнце.

Нестор умылся и неспешно вернулся в келью. Так же сторожко подошёл к иконе евангелиста Иоанна, единственной бывшей в его покое, ибо был Иоанн вознесён в сердце его превыше прочих святых, и молча прочитал «Отче наш», а потом и все остальные молитвы символа веры. А после обратил он свой взор к книжным полкам, где стояли книги и лежали свитки — бесценные сокровища, с коими не могли сравниться даже драгоценности монастырской ризницы.