Михаил Голденков - Схватка

Книга «Схватка» завершает трилогию, которую автор назвал «Пан Кмитич», состоящую из трех книг: «Огненный всадник», «Тропою волка» и «Схватка».

Что касается фактов исторических, то единственное искажение, к которому прибегает автор — это сжатие времени, ибо даже в трех пухлых книгах не описать все значимые события тех огненных тринадцати лет ужасной войны. В романе также достаточно близко к правде отображен колоритный мир простых людей XVII века, их верования и традиции.

Иллюстрации М. А. Голденкова.

OCR, fb2 V 1.0 — Izekbis.

Михаил Голденков

Схватка

«И увидел я иное знамение на небе, Великое и чудное:

Семь ангелов, имеющих семь последних язв,

Которыми оканчивалась ярость Божия»…

Глава 1

ВЫЗОВ

После мягкой, словно согретой успехами литвинской армии, зимы прошедшего года конец ноября 1662 года обещал на этот раз три суровых снежных месяца.

— Пришел-таки Зюзя в белых одеждах, — говорили литвинские старушки, намекая на белобородого и босого бога зимы, несущего холода и вьюги…

Снег уже укрыл истерзанную за восемь лет войны землю мягкой белой шубой, в воздухе кружили снежинки, а на стеклах чудом сохранившихся от войны некоторых окон мороз малевал свои замысловатые узоры. В отличие от предыдущего сезона лед уже начал сковывать многочисленные реки и речушки Литвы, а снег покрывать холмистые их берега, накрывать крыши разбуренных и все еще целых хат, дворцов и крепостей.

В начале декабря зимний Зюзя уже полноправно царил по берегам Западной Двины. На фоне снега чернели силуэты голых корявых деревьев, придававших пейзажу какой-то мистический вид, словно кривляющиеся в танце великаны, раскинувшие руки, приветствовали приход бога зимы… И Самуэлю Кмитичу нравилась эта пора года, нравился этот пейзаж на закате солнца, нравились первые морозы, свежий хрустящий снег… Он спрыгнул с коня, с удовольствием погрузив сапоги в свежий сугроб, и сделал знак своим людям рукой, мол, оставайтесь в седлах на месте. Впереди перед полковником светло-голубой гладью в синем свете наступающего вечера раскинулось между двух сосновых рощ поле, по которому навстречу Кмитичу в длинной бурой шубе, медленно ступая по сугробу, шел бородатый человек. Ох, как давно хотел оршанский князь познакомиться с ним лично, поговорить, взглянуть в его глаза, понять его… Уверенной походкой Кмитич пошел навстречу бородачу в длинной шубе. То был князь Иван Хованский, личный враг Кмитича еще со Смоленска. Год назад Кмитич полагал, что московский князь испытал сполна: разбитый, униженный и потерявший в плену своего сына он, казалось бы, должен вот-вот признать свое поражение, уйти. Но нет. Хованский никуда не ушел, жаждал мести, реванша. Кажется, что для него смысл жизни был даже не в том, чтобы освободить из плена сына, не в том, чтобы выиграть войну Московии с Литвой, а в том, чтобы разбить и пленить лично оршанского князя пана Кмитича, столь много крови попортившего ему, опытному и грозному вояке Ивану Хованскому.

И вот они сошлись, встали на расстояние вытянутой руки, пристально глядя друг на друга. Кмитич с интересом рассматривал лицо Хованского, которое ранее видел лишь дважды. Впервые он увидел Хованского со смоленской стены в подзорную трубу. Затем — в бою под Полоцком, во время переправы, когда московский князь еле ушел.

«А ты, брат, постарел», — Кмитич осматривал изрядно пополневшее желтое лицо с мешками под усталыми слезящимися глазами. Некогда аккуратная рыжеватая бородка Хованского нынче торчала лопатой.

В отличие от Кмитича, Хованский впервые видел своего кровного соперника. Он тоже с любопытством осматривал Кмитича, находя, что внешность оршанского полковника вполне соответствует тому, как его описывали в Полоцке: молод — около тридцати, высок, хорош собой, с выразительным взглядом светло-серых глаз. Начитан и умен. Храбрый и ловкий воин… «Пожалуй, таков и есть», — думал Хованский не без ревности рассматривая этого высокого длинноволосого мужчину с аккуратно подстриженными рыжеватыми усами. Обычно шляхтичи вплетали в концы длинных волос банты, у этого же литвина Хованский с удивлением рассмотрел вместо бантов перья ястреба. Московский полковник тяжело вздохнул, с тоской вспоминая и свои тридцать лет. Увы, за последние годы былые раны, кочевая военная жизнь, абы какая пища, плохой табак да периодическое беспробудное пьянство ослабили бренное тело московского полководца. В свои сорок пять лет он выглядел на все пятьдесят пять. «Мне бы его годы!» — в сердцах вздохнул Хованский, глядя на крепкого оршанского полковника в красивой соболевой шапке. В это время Кмитич полез за пазуху, достал флягу крамбамбули и глиняный стаканчик, наполнил его и протянул Хованскому.

— День добрый, княже Иван Андреевич! Ну, выпьем за знакомство! Вот и встретились! И я на правах хозяина этой страны хочу выглядеть все же гостеприимным, согласно нашим традициям. Пусть вы и непрошеный, но гость. Хотя… ведь вы тоже литвинской крови. Говорят, от самого Гедимина род ваш идет, верно?

Хованский хмуро смотрел на Кмитича. Он не любил вспоминать, особенно перед литвинами, свой в самом деле знатный литовский род, восходящий к Великому князю Гедимину. Получается, что Кмитич уже только здороваясь, как бы, уличил князя в предательстве своих предков, корней, своей родины… Хованский поежился, растерянно взглянул на Кмитича, потом на протянутый стаканчик… Пауза явно затянулась. Кмитич все еще держал стаканчик в руке, выжидающе глядя на московского полковника. Хованский думал. Затем, криво усмехнувшись, принял-таки стакан из рук оршанского князя.

— И то правда, господин Кмитич, — наконец заговорил Хованский, — давненько и я чаял повстречать вас лично.

Они выпили. Лихая крамбамбуля быстро согрела изнутри Хованского, прозябшего на влажном сыром воздухе северной Полоцкой Литвы. Московский князь даже улыбнулся:

— А ведь вы, господин полковник, согласились встретиться со мной вовсе не по делам, а так просто, посмотреть на меня. Жив ли, здоров ли, как выгляжу, не так ли?

— Не без этого, — Кмитич вновь наполнил стаканчик, прихлебывая сам из фляги. Хованский уже не сопротивлялся.

— Ну, и вы, князь, наверняка просто пожелали увидеть человек ли я. Не черт ли? С хвостом аль без? — улыбнулся Кмитич. Хованский тоже усмехнулся, покачав головой.

— Добрая у вас водка, господин Кмитич, — похвалил Хованский, утирая буйные, как и борода, усы, — ну, вот и познакомились лично. Вы, наверное, меня будете сейчас уговаривать оставить вам ваш Полоцк, так?

— Да какой смысл вас о чем-то уговаривать, пан полковник! — усмехнулся Кмитич. — Вы все равно без приказа царя никуда не уйдете, пока у вас есть желдаки да мушкеты к ним. Просто вопросы к вам есть, как к обычному человеку.

— И какие же?

— Ну, к примеру, вас называют московиты Тараруй. Что это по-русски значит?

Хованский явно смутился. Аж покраснел, растерянно кашлянув в кулак.

— А черт его разберет, что эти урки нерусские болтают, — как-то глухо ответил Хованский.

— А это правда, что переводится это как Пустомеля или что-то в этом вроде?

— Это кто вам такое сказал?

— Да ваш же пленный.

— Может и верно, — вновь смущенно кашлянул в кулак Хованский, — может и так. Мне то неведомо. Неужто важно так?

Конечно же, Хованский никогда бы не признался, что сию кличку дал ему сам Алексей Михайлович, государь московский. Князь лишь напряженно взглянул на Кмитича — какой пленный сказал такое? Не его ли сын Петр? Нет, не должен! Не мог он такое сказать!..

— Абсолютно не важно, пан полковник, — Кмитич наполнил стаканчик по третьему разу. «Видимо, не зря прозвали так, — подумал он, — видимо, немало пустых слов намолол воевода про свои, якобы, победы над нашим войском. Ну, да ладно. Его это дело».