Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин Страница 24

— Вот! Именно так! — радостно воскликнул Октавиан Август, словно услышал то, что пытался понять всю свою жизнь.

Видимо, его громкий голос разбудил слуг, потому что на входе нарисовался пожилой мужчина в мятой тунике и с заспанным лицом. На меня посмотрел, как на нечистую силу, свалившуюся с небес. Хозяин махнул ему рукой, чтобы проваливал.

— Принеси нам еще красного вина, ветчины, сыра и инжира, — потребовал я.

На столе этих продуктов уже не осталось, а я все еще хотел есть. Заказ принес молодой раб-египтянин, которому я на его родном языке приказал приготовить бутерброды, четко указав толщину ломтиков. Он налил нам вина и принялся за дело.

Мы проболтали до рассвета. С восходом солнца император сделал вывод, что мне место в его свите, то есть стать паразитом, развлекать его.

— Будешь получать очень хорошее жалованье, — пообещал Октавиан Август.

— Только не это! — сразу отказался я. — Мне интересней путешествовать по миру. На полученные деньги построю судно в Остии и отправлюсь в плавание. Хочу побывать в тех краях, откуда к тебе прибыли сегодня послы.

— Ты видел их⁈ — радостно сменил он тему разговора. — Правда, чудно́выглядят⁈

— Да, дикари, что с них возьмешь⁈ — поддержал я, хотя знал, что индийская цивилизация намного древнее римской, и попросил: — Лучше подари мне еще и римское гражданство. Я ведь избавил твою армию от Корокотты. Теперь вам будет легче победить кантабров. Уверен, что под твоим командованием они будут разбиты до конца лета.

Как полководец, Октавиан Август пока никак не проявил себя, так что мои слова можно было принять за издевку. Меня поняли так, как хотели.

— Нет, я больше не поеду туда. Мои полководцы сами справятся. В прошлом году, когда меня несли в горах в лектике-гексафоре (крытые носилки с шестью носильщиками). Мы попали в грозу, и молния убила одного из носильщиков. Это было так жутко! Я теперь прячусь в винном погребе во время грозы, — признался он.

— И зря! В доме тебе опасаться нечего, — успокоил я и прочитал лекцию о природе молний.

— Все равно мне в погребе спокойнее. И там прохладнее, — упрямо заявил он и позвал громко, решив сменить неприятную тему разговора: — Юлий Марат!

Появился пожилой мужчина, который переоделся в коричневую тунику и умылся, благодаря чему лицо потеряло заспанный вид.

— Организуй ему пластины о получении римского гражданства за… выполнение моего задания особой важности, — приказал император и спросил меня: — Как тебя записать? Наверное, имя надо подобрать другое?

— Пусть выпишет на Александра Октавия, командира конной турмы. Мама называла меня этим именем, — попросил я, польстив благодетелю, приняв его номен (родовое имя), что у римлян в порядке вещей.

Меня забавляло, что Октавий переводится, как Восьмой, и мое новое имя будет звучать по-королевски — Александр Восьмой.

— И добавь вексель на пятьдесят тысяч денариев, — потребовал император, объяснив мне: — Тебе все равно в Рим ехать. Там и получишь деньги у моего казначея, а то мне здесь постоянно не хватает их, не успевают подвозить.

— Война — это деньги, деньги и еще раз деньги, — поделился я мудростью будущих поколений.

— Тут ты прав! — тяжело вздохнув, согласился он. — Завтра утром в Остию отправляется военная трирема с моей почтой. Я прикажу, чтобы тебе выделили место.

— И моему коню и мулу, — потребовал я.

— И им тоже, — пообещал он.

Знал бы, что так хорошо получится, прибыл бы сюда уже давно вместе с Дилин. Не скажу, что был влюблен в нее или очень привык. Наверное, мучила совесть, что погибла из-за меня.

Глава 18

Трирема была длиной тридцать восемь метров и шириной почти шесть. Продолжением киля являлся деревянный таран с бронзовым набалдашником в виде морды крокодила. Корпус ниже ватерлинии обшит тонкими свинцовыми пластинами, как было у карфагенян. Одна мачта, на пару метров сдвинутая к носу от мидель-шпангоута, с широким прямым парусом и перед форштевнем артемон, который опускали с высоко задранного утлегаря. Палуба полностью закрыта, кроме прямоугольных отверстий над трапами в кормовой и носовой частях, благодаря которым в трюме хоть какая-то циркуляция воздуха. Внизу душно и воняет так, что вышибает слезу. Все гребцы были рабами, а большая часть экипажа, включая морскую пехоту — перегринами, зарабатывающими римское гражданство. Подумал, что первые могли стать вторыми, если бы вовремя подсуетились. Гребут со скоростью узлов шесть. При попутном ветре ставят паруса, и гребцы отдыхают, закрепив весла в горизонтальном положении. Идем вдоль берега, останавливаясь на ночь на станциях. Это либо портовые города, либо удобные песчаные пляжи, защищенные со стороны суши каменной стенкой. Иногда на ней есть башни. Манипуларии (морские пехотинцы) заступают на ночное дежурство, а остальные спят.

Триерарх (капитан), центурион и остальные члены экипажа принимают меня за важную шишку, выполняющую какой-то секретный приказ императора. Недаром ведь мне позволили перевезти коня и мула, которые стоят в трюме неподалеку от гребцов и добавляют ароматов. Я никого не переубеждаю, в контакт не вступаю, веду себя малость заносчиво, как положено важной птице. В римском обществе личные качества — ничего, а статус — всё. Или ты чморишь, или тебя. Мне выделено место на главной палубе у полуюта под брезентовым тентом. Манипуларии отсыпаются днем в носовой части, перед мачтой, не заходя за нее без дела. По большей части это галлы, как римляне называют кельтов. Я больше похож на них, чем на римлянина, говорю без акцента на кельтском — вроде бы свой, но и на латыни объясняюсь не хуже, и мне оказывают почести триерарх и центурион, поэтому манипуларии и матросы на всякий случай обходят меня стороной. Одиночество не напрягает меня. В море мне не бывает скучно. Могу встать у фальшборта в тени паруса и часами смотреть на бирюзовую воду, слушать ее плескот, когда погружаются и выныривают весла, и думать думы. Пока в планах построить парусник и смотаться в Индию, удовлетворить здоровое любопытство. Дальше будем посмотреть, чем заняться. Я теперь небедный гражданин пока еще Римской республики, так что могу себе позволить многое.

В Остию мы прибыли в конце одиннадцатого дня. Трирему вытянули носом на берег и первым делом отправили контубернию, чтобы отнесли на почтовую станцию почту от императора сенату и другим чиновникам и частным лицам. Затем свели на