Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин Страница 41

них: или мне лень возвращаться в свою конуру, или Флавия среди ночи приходит в мою, потому что приснился дурной сон. Такие сны у нее после каждой нашей размолвки, чтобы утром спросонья, до включения мозгов и обид, позаниматься сексом и помириться. В ближней от двери правой спит пожилая рабыня-мамка Минора (Младшая), родившаяся в Риме и не ведавшая, кто по национальности. Она ухаживает за хозяйкой всю свою жизнь и считает дочерью. В дальней находится что-то типа кухни. Там хранятся продукты и стоит железная переносная жаровня, которую для приготовления пищи переносят или к окну, или к двери, специально открытым, чтобы дым уходил, или ставят в холодное время года возле спальни хозяйки. Впрочем, по ночам у Флавии теперь есть биологическая грелка, а готовим дома редко, когда я решу запечь что-нибудь, купленное на рынке. Обычно заказываем на вынос или ходим в харчевни разного уровня качества и санитарии, одна из которых прямо во дворе нашего дома неподалеку от выгребной ямы и большого каменного кувшина с деревянной крышкой, в который обитатели инсулы сливают мочу, что входит в условия оплаты жилья. Кстати, мою сожительницу и ее рабыню удивляет, когда я покупаю последней ту же еду и в таком же количестве, что и нам. Раньше она питалась объедками со стола хозяйки, и для обеих это было в порядке вещей. Рабыня и сейчас перекладывает лучшие куски из своей порции на тарелку Флавии, но не мне, варвару.

Само собой при наличии двух болтливых баб трудно было ожидать, что я и дальше останусь непонятно кем. Хоть я всячески отрекаюсь, все соседи знают, что гладиатриса Одиссея живет со знаменитым гладиатором Крокутой, и считают, что мы достойны друг друга. В дни представлений нас провожают благожелательными напутствиями, а по возвращению поздравляют с победой. В дни тренировок отправляемся в лудус вместе. Я отсоветовал Флавии ездить на портшезе. Рядом со мной к ней не липнут навязчивые поклонники, а заживающей ноге нужно больше двигаться, чтобы быстрее восстановилась. Я после перелома ноги два месяца ходил на костылях и с полгода с тростью, пока врач не решил, что буду хромать всю жизнь. После этого я выбросил трость и начал каждый день наматывать по несколько километров пешком и ходить на танцы. Примерно через год хромал только во время сырой погоды, когда ныла сломанная кость, а еще через три прошло и это. Как ни странно, Флавия поверила мне и отказалась от портшеза и трости, но первые пару недель ходила, опираясь на мою левую руку, постепенно и все чаще забывая делать это.

Я занимаюсь, в том числе, и с ней, изображая Гераклиду, поединок с которой неизбежен. На гладиаторском Олимпе тесно для двух сук, одна должна сдохнуть. Соперница уже выздоровела и провела бой, победив. Я учу Флавию в первую очередь предугадывать действия Гераклиды и не только ее, любого противника. Каждый из нас неосознанно перед любым важным действием выдает себя мимикой, жестами, телодвижениями. Надо научиться замечать и «читать» их. Кстати, у женщин это получается лучше. Они более зависимы от окружающих, вынуждены подстраиваться, поэтому внимательно отслеживают тех, от кого зависят. Флавия схватывает на лету. Меня уж точно «читает», как открытую книгу, особенно, когда сержусь, перестаю контролировать себя, что случается очень редко, несмотря на все ее старания. Она обожает бесить меня, чтобы и самой наполниться эмоциями. Когда недобирает в постели, компенсирует таким вот способом.

После тренировки мы идем в термы. Теперь уже просто помыться без кувырканий в айлептерии со сладкими стонами. Такой здесь распорядок дня. Уважающий себя римлянин трудится с раннего утра и до полудня, редко часов до двух. В самую жару те, у кого есть деньги, идут в термы, у кого нет — на берег Тибра или, на худой конец, какого-нибудь ручья. По пути перекусывают в забегаловке, которая по карману. Обед — второстепенный прием пищи. Первое место занимает ужин, перед которым надо отдохнуть, расслабиться. Многие спят час-два. В жару вкалывают только рабы, но это ведь не люди. Так думает каждый римлянин, даже сын вольноотпущенника.

Как-то в термах мы лежали с Флавией в тепидарии, разогревались перед парной. В этом помещении на нее всегда нападает словесный понос. На этот раз она решила поделиться со мной планами на будущее.

— Я решила после боя с Гераклидой уйти из гладиатрис. С ней обязательно сражусь. Отомщу за то, что ранила меня. Если откажусь, решат, что струсила, — проинформировала Флавия таким тоном, что я догадался, что решение окончательное, обсуждению не подлежит.

— Давно пора. Удивляюсь, зачем ты полезла в эту клоаку⁈ — произнес я.

— У меня был сложный период в жизни, — коротко ответила она.

В предыдущие дни рассказывала мне разные версии. Само собой, виноваты были все, кроме нее. В первую очередь муж, промотавший ее приданое, хотя мне показалось, что дело было не в деньгах. Ей просто не хватало внимания и любви. В то время был жив ее младший брат, которому и доставалось все это от родителей. Он погиб в Астурии месяца полтора назад. Служил в свите Публия Каризия. Тело кремировали, собрали прах в глиняную урну, привезли в Рим и отдали родителям, которые поместили ее в семейный склеп, принеся в жертву богине Церере свинью. Перед закланием животное посыпали мола сальсой — священной смесью соли и прожаренной и размолотой полбы. Из туши вынули эксту (кишечник), которую осмотрел жрец и сообщил, что боги приняли жертву. Иначе бы пришлось убивать вторую свинью. Вчера, через восемь дней после похорон, был поминальный пир. Я на обоих мероприятиях не присутствовал, знаю со слов сожительницы. Флавия как-то не очень настойчиво предложила сопроводить ее, а когда я отказался, вздохнула облегченно.

— Хотела позлить родителей. Стала позором семьи. Они никому не говорят, что я гладиатриса, но все и так знают. Я ведь выступаю без шлема, — выдала она очередную версию, в которую я поверил сходу.

Жизнь женщины делится на три периода: во время первого она бесит родителей, во время второго — мужа, во время третьего — зятя. После гибели худшей половины в ее жизни образовалась пустота, которую решила заполнить возвращением в первый период. План удался на славу.

— На поминальном пире отец сообщил мне, что собирается уйти со службы и перебраться на виллу. Она на берегу моря неподалеку от Остии. В детстве я проводила там каждое лето. Он сказал, что, если я перестану дурить, выйду замуж и рожу внука, домус