Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин Страница 42

— Они нашли тебе жениха? — поинтересовался я.

— Да, — после паузы призналась она, не дождалась моих вопросов и продолжила: — Но я могу сама выбрать, кого захочу. Родители не будут возражать, — и добавила иронично: — Лишь бы ушла из гладиатрис!

— Я с ними полностью согласен, — высказал свое мнение.

— Тебе не важно, за кого я выйду замуж? — задала она вопрос, не глядя на меня.

— Насколько знаю, вариантов у тебя два и оба плохие: или ты послушная дочь, или я. Во втором случае могут возникнуть проблемы с наследством, — предупредил ее.

— Так ты не против жениться на мне? — теперь уже глядя мне в глаза, спросила Флавия.

Давненько мне не делали предложений руки и сердца.

— У меня тоже два варианта и оба хорошие: или соглашусь, или утром не проснусь, — шутливо произнес я.

— Ты можешь хотя бы во время важного разговора быть серьезным⁈ — обиженно молвила она.

— Тебя не поймешь. То требуешь не быть занудой, то требуешь быть, — продолжил я бесить ее.

Флавия обиженно засопела. Наверное, тоже редко делает предложения руки и сердца.

Поняв, что переборщил, что сейчас заревет, я успокоил, соврав:

— У моего народа принято считать, что женщина — твоя жена, если делишь с ней кров, хлеб и ложе. Мы с тобой давно уже так живем.

Все равно она понятия не имеет, какие обычаи у галлов. Тем более, что у разных племен они отличаются, порой кардинально.

Флавия все-таки заплакала, но от счастья. Видимо, знакомый варвар был лучше незнакомого римлянина.

Глава 31

Никто из богатых и знаменитых не захотел умирать летом, поэтому перерыв между боями затянулся почти на два месяца. За это время Флавия выздоровела окончательно и прошла хорошую подготовку. По уровню владения гладиусом и скутумом она теперь не уступала старому центуриону. Правда, одно дело на тренировках, а другое — в бою, где опытный, хладнокровный воин расправился бы с ней запросто. На ее счастье противостояла Флавии такая же свихнувшаяся баба.

Их бой был предпоследним. На этот раз на моей будущей жене была портупея из таких же широких кожаных полос, как у соперницы. Мне удалось донести, что это в первую очередь защита, пусть и небольшая и слабая, а не способ спрятать сиськи. Иногда такая мелочь может спасти жизнь. Если так хочется похвастаться прелестями, пусть сделает это после боя, сняв портупею и обогнув арену по овалу. Меня обозвали ревнивым варваром, но портупея была надета.

Я в порядке исключения наблюдал с трибуны для гладиаторов, поставив на победу Флавии тысячу сестерциев — почти все, что осталось у нас на данный момент. Шансы на победу были пятьдесят на пятьдесят. То есть получу или шиш с маком, или свое и девяносто процентов сверху. Десятую часть заберет букмекер.

Одиссея напрочь забыла все, чему я учил. У малоопытного воина в бою вылетают из головы все инструкции и советы, работает на инстинктах. С громкими криками, благодаря которым напоминала мне одну известную российскую теннисистку, она бросилась в бой, собираясь быстро уничтожить соперницу. Не тут-то было. Как догадываюсь, с Гераклидой поработали толковые ланисты, «заточили» ее под Одиссею. Она успевала вовремя уйти с линии укола или подставить щит. Была бы быстрее и решительнее, завалила бы мою сожительницу во время первых же атак. Гераклида не сделала это и поплатилась.

Первый порыв не принес результата, поэтому Одиссея успокоилась и вспомнила мои наставления. Я понял это по тому, что наконец-то начала заходить за правую руку соперницы и реже и тише орать, а решающий удар нанесла и вовсе молча. Может быть, именно это и поспособствовало успеху. Гераклида, как я заметил, когда слышала крик, сразу закрывалась щитом и опускала гладиус ниже, чтобы опять ранить в бедро. Одиссея, как я натаскивал, неожиданно и быстро зашагнула за правую руку соперницы и нанесла ей укол в печень, а не выше, как пыталась раньше. Выдернув окровавленный клинок, замерла, не веря в свое счастье, после чего с яростными криками пронзила Гераклиду еще несколько раз, продолжая делать это, даже когда та, наверное, уже мертвая, падала. Колола и орала все громче и громче, хотя, казалось бы, дальше некуда, умудряется перекричать беснующихся на трибунах зрителей.

Это было нарушением негласных правил гладиаторских боев. Убивать можно преступников, которых таким способом казнили, или залетных гладиаторов из маленьких провинциальных лудусов, или зазнаек-римлян, решивших, что это легкий способ стать знаменитым. Раскрученных бойцов из «конюшен» известных мунерариев, договорившихся между собой, надо было ранить легко, чтобы не мог продолжать поединок. И победил, и все живы, и тебя пощадят в следующий раз. Все-таки в каждого такого гладиатора вложено много денег, которыми разбрасываться негоже. Да, бывали, так сказать, «издержки», но чисто случайно. Предполагаю, что этот чрезмерный выплеск эмоций Одиссеи был не только местью за ранение, а еще и прощанием с неудачным браком и позорным гладиаторским прошлым и настоящим. Одиссея принесла жертву богам в благодарность, что избавилась от всего этого.

Увидев Гераклиду у своих ног в луже крови, Флавия, в девичестве Летилия, отшвырнула скутум и гладиус, помахала двумя руками зрителям, медленно сделав два оборота. Было заметно, как ее прет от восторга зрителей. С моего места не было видно, но уверен, что она плачет.

— Я ухожу навсегда! — крикнула Флавия, стоя лицом к длинной южной стороне, на которой самые престижные места, потому что там больше тени, повернулась на сто восемьдесят градусов и повторила для зрителей северной.

Не уверен, что ее услышали. Рев на трибунах стоял такой, будто пообещала отдаться каждому зрителю.

Продолжая махать в воздухе руками, теперь уже бывшая гладиатриса направилась к короткой восточной стороне, где был выход на арену из служебных помещений и ждал я. По пути разминулась с двумя лорариями с носилками для выноса трупа и третьим с мешком с песком, чтобы засыпать кровь.

— Я победила! — размазав слезы на щеках, оповестила она и повисла на моей шее.

Ее горячее тело еще тряслось от переполнявших эмоций и пахло, как во время занятий любовью. Я даже начал реагировать, а сейчас не время и не место.

— Молодец! — похвалил я. — Всё, ты больше не гладиатриса Одиссея, а Флавия Октавия.

Уверен, что вторая