Джейн Остен - Нортенгерское аббатство

Джейн Остин

Нортенгерское аббатство

Глава 1

Никто из тех, кто когда-либо видел Кэтрин Морланд в детстве, и не мог предположить, что она родилась, чтобы стать романтической героиней. Положение в обществе, характер родителей, ее личные качества и нрав – все это в равной степени делало подобную мысль абсурдной. Отец ее был священником, не знавшим забот и нужды, в общем, вполне респектабельным человеком, даже несмотря на то, что звали его Ричард, – но при этом он никогда не слыл привлекательным мужчиной. У него было два богатых прихода и полная независимость, и посему воспитание дочерей заботило его меньше всего. Мать девочки казалась дамой простой, с практическим складом ума, ровным характером и, что самое интересное, отличалась приятным телосложением. До Кэтрин она дала жизнь трем сыновьям и вместо того, чтобы тихо отойти в мир иной при родах дочери, что по тем временам было бы вполне естественным, она продолжала жить и, более того, родила еще шестерых, вырастила их и при этом чувствовала себя великолепно. Семья, в которой десять душ детей, – всегда прекрасная семья, особенно если числу отпрысков соответствует нужное количество голов, рук и ног; однако, Морланды имели собственное понятие о прекрасном – в целом все они отличались простотой нравов, и в течение многих лет Кэтрин не была исключением. Она росла тощим и достаточно неуклюжим ребенком, с нездоровой и какой-то бесцветной кожей, темными прямыми волосами и грубыми чертами лица, – большего о ней и сказать-то, пожалуй, нечего, кроме того, что в ту пору о героизме она и не помышляла. Ей нравились все мальчишечьи игры, а крикет она предпочитала не только куклам, но и остальным детским забавам, требующим определенной доли самоотверженности, как-то: воспитанию домашней сони, кормлению канарейки и поливке розовых кустов. По правде говоря, задатков к садоводству она не имела вовсе, и если все же когда-нибудь она и собирала, к примеру, цветы, то делала это скорее из склонности к шалостям – такой вывод напрашивался сам собой, поскольку букеты составлялись ею исключительно из тех цветов, что категорически запрещалось рвать. Вот такие были у нее пристрастия; что до способностей девочки, то и они казались столь же необычными. Ей никогда не удавалось понять и заучить что-то, если это что-то доходчиво не объяснялось ей на пальцах; впрочем, и это не служило достаточной гарантией, поскольку девочка в целом была невнимательна, а иногда и просто глупа. Три долгих месяца билась мать, чтобы ее чадо наконец-то выучила «Молитву нищих», и все же Салли, вторая дочь, впоследствии заметно лучше цитировала этот стих. Однако, не подумайте, что Кэтрин была тупым ребенком, – ни в коем случае: «Сказку о Кролике и его друзьях» она запомнила столь же быстро, как и любая другая девочка в Англии. Матери хотелось, чтобы ее дитя занялось музыкой, и все говорило за то, что Кэтрин непременно ею займется, ведь нравилось же ей, в конце концов, терзать клавиши несчастного старенького спинета; таким образом, в восемь лет от роду она приступила к занятиям. Проучившись год, девочка развила стойкое отвращение к музицированию, и миссис Морланд, которая никогда не тиранила дочерей, а напротив, принимала во внимание их порывы, позволила занятия прекратить. День, когда учитель музыки пришел за расчетом, стал одним из самых счастливых в жизни Кэтрин. Талантом живописца, судя по всему, Создатель девочку не наделил, хотя, чтобы быть совсем уж точным, следует признать, что если ей и перепадал конверт от родительского письма или любая другая столь же неподходящая бумажка, она тут же, в соответствии со своими способностями, принималась за изображения домов и деревьев, кур и цыплят, и при этом нельзя было с уверенностью сказать, что здесь именно нарисовано. Письму и счету ее выучил отец, французскому – мать: ни в одной из этих наук она не преуспела и при первой же возможности от уроков отлынивала. Что за странный, необъяснимый характер! – ведь при всех этих опасных симптомах в десять лет она оставалась добрым и мягким ребенком, редко упрямилась, никогда ни с кем не ссорилась, а в младших и вовсе души не чаяла, если не считать нескольких, весьма не многочисленных приступов тирании. И в то же время она бывала шумной и необузданной, ненавидела любые запреты и чистоту, а больше всего на свете обожала скатываться по зеленым перилам в задней части дома.

Вот такой была Кэтрин Морланд в десять лет. В пятнадцать черты ее смягчились, ей понравилось завивать волосы и ездить на балы; лицо приобрело здоровый оттенок, фигура округлилась, а в глазах появился какой-то огонек. Любовь к грязи сменилась увлечением пышными нарядами, и она выросла столь же чистой, сколь и сообразительной; теперь все чаще мать и отец отмечали разительные перемены в дочери: «Кэтрин становится очень приятной девушкой, сегодня она почти красавица», – и слова эти ласкали ее слух! Стать почти красивой, пожалуй, гораздо большее наслаждение, особенно для девочки, которую первые пятнадцать лет жизни просто не замечали, чем получить красоту от Господа еще в колыбели.

Миссис Морланд была хорошей женщиной и стремилась вложить в своих детей все самое лучшее, однако вся жизнь ее протекала в родах и пестовании младших, в то время как старшие дочери росли сами по себе. Поэтому не удивительно, что Кэтрин, по натуре своей совсем не героиня, в четырнадцать лет любила крикет, бейсбол, лошадей и беготню по окрестным полям, явно предпочитая все это книгам, по крайней мере тем, что несли в себе знания; впрочем, если в рассказах не было морали, то против них она ничего не имела. Но в возрасте с пятнадцати до семнадцати лет девушка начала активную подготовку к будущей роли; она прочла все книги, что обязана знать настоящая героиня, дабы в памяти прочно закрепились все те полезные и разящие наповал цитаты, что так необходимы в судьбах, полных различных превратностей.

От Поупа она узнала слова порицания в адрес тех, кто

…Рожден насмешничать над скорбью и кручиной.

Грей поведал ей

…Сколь многие цветы явятся в мир,Дабы расцвесть в юдоли нелюдимой,Растратить красоту и ароматИ смерти ждать, увы, неотвратимой.

Томпсон поразил воображение фразой:

О, что за наслажденье обучатьМладых искусству правильно стрелять.

А среди прочей пишущей братии Шекспир, пожалуй, оказался просто кладезем мудрости:

Пустяк, что легче воздуха порой,В глазах ревнивца станет глыбой камняПо твердости и ясности своейСравнимой только со Святым Писаньем.

Или:

Лик Смерти одинаково ужасенИ для букашки мелкой,И гиганта.

О влюбленной девушке ей запали в душу слова:

Как статуя Терпения застыв,Она своим страданьям улыбалась!

Таким образом, перемены в Кэтрин, действительно были налицо; она не могла писать сонеты, и что ж? – зато она могла заставить себя их читать; не беда, что ее шансы повергнуть в восторг публику, сыграв прелюдию собственного сочинения, равнялись нулю – ведь она вполне овладела искусством слушать чужие произведения с легким оттенком скуки на лице. Пожалуй, самым большим ее недостатком стало полное невладение карандашом – она и понятия не имела, с какого конца за него взяться, – таким образом, отпадала даже малейшая возможность попытки набросать профиль дорогого человека. В этом-то и крылось главное препятствие на пути к героическим высотам. Однако, справедливости ради стоит заметить, что в тот момент она не осознавала собственную ущербность в данной области, ведь дорогого человека, чей портрет стоило бы написать, у нее не было. Итак, достигнув семнадцати лет, она так и не встретила ни одного любезного сердцу юношу, который заставил бы ее трепетать, она не стала предметом жгучей страсти и даже не была обожаема, а все знакомства казались непримечательными и мимолетными. Поистине странно! Однако, такой ход событий становился вполне объяснимым при более пристальном рассмотрении. В окрестностях не поселился ни один лорд, не водились там даже завалящие бароны. Среди знакомых семейств ни одно не воспитывало подкидыша, найденного на пороге в грозовую ночь. Не знали по соседству молодых людей, чье происхождение скрывала бы тайна. У отца не было воспитанника, а у владельца прихода – детей. Но уж если юная леди решила стать героиней, то даже активное сопротивление сорока соседствующих семей не в силах ей помешать. Что-нибудь должно, просто обязано наставить героя на истинный путь.

Мистер Аллен, владелец большей части недвижимости в окрестностях Фуллертона, Вилтширской деревушки, где жили Морланды, отправлялся в Бат для лечения подагры; его жена, вполне добросердечная женщина, души не чаявшая в мисс Морланд, скорее всего четко осознавала, что если приключения до сих пор не обрушились на голову этой славной девушки в ее родной деревне, то их стоит поискать вдали от отчего дома, и посему она пригласила ее поехать вместе с ними. Мистер и миссис Морланд были полностью согласны, а Кэтрин – абсолютно счастлива.