Шолом Алейхем - Юла

Шолом-Алейхем

Юла

1

Больше всех приятелей по хедеру, больше всех мальчиков в городе и больше всех людей на свете я любил моего товарища Беню, сына Меера Полкового. Я испытывал к нему странную привязанность, смешанную со страхом. Любил я его за то, что он был красивее, умнее и ловчей всех ребят, за то, что был предан мне, заступался за меня, давал оплеухи, драл за уши каждого мальчишку, который пытался меня задеть.

А боялся я его, потому что он был большим и дрался. Бить он мог, кого хотел и когда хотел, как самый старший, самый большой и самый богатый из всех мальчиков в хедере. Отец его, Меер Полковой, хоть был и не более как полковым портным, все же считался богачом и играл в городе роль почтенного обывателя: имел хороший дом и место у восточной стены в синагоге (третье от ковчега), в пасху у него пекли лучшую мацу; в субботу он брал к себе гостя-бедняка; милостыню подавал щедро; когда просили взаймы – не отказывал; детей обучал у лучших меламедов, – короче говоря, Меер Полковой старался походить на людей и стать хозяином, как все хозяева, словом, втереться в общество; но тщетно – не так легко проникнуть в общество у нас в Касриловке, не так легко у нас в Касриловке забывают, из какого человек рода и где его истинное место. Портной может выбиваться в люди двадцать лет подряд и отличиться наилучшим образом, и все-таки у нас в Касриловке он останется только портным. Я думаю, что нет на свете такого мыла, которое у нас в Касриловке сумело бы отмыть подобное пятно. Увы! Как вы думаете, сколько дал бы, к примеру, Меер Полковой, чтобы избавиться от прозвища «Полковой»! Несчастье его состояло в том, что фамилию он носил еще в тысячу раз худшую, чем это прозвище. В паспорте, представьте себе, он был записан: «Каневский мещанин Меер Мовшович Телка».

Удивительное дело! Неужели прапрадед Меера, тоже, наверно, портной, царство ему небесное, выбирая фамилию, не мог взять более приличную!.. Ну, записал бы себя: «Наперсток», «Подкладка», «Иглоузлов», «Заплаткин», «Длинноспинкин» – тоже не ахти какие благозвучные фамилии, однако они все-таки имеют отношение к портняжному делу. Но «Телка»? И на что ему сдалась эта «Телка»? Вы скажете: а как же «Бык»? Разве нет людей, которые носят фамилию «Бык»? Можете говорить что угодно: бык и телка действительно одного происхождения, но это совсем не то же самое. Бык это все-таки не телка…

Но возвратимся к моему товарищу Бене.

2

Беня был славный малый: белолицый, толстенький, веснушчатый, с рыжими колючими волосами, с пухлыми щечками, редкими зубами и со странными красными, навыкат, как у рыбы, глазами. Эти выпученные глазки всегда плутовски усмехались. К тому же у Бени был вздернутый нос и вся физиономия имела довольно нахальное выражение. Но мне она нравилась, и мы с Беней стали друзьями с первого же часа нашего знакомства.

Первое знакомство свели мы руками под столом, сидя с ребе за библией.

Когда мама привела меня в хедер, ребе, человек с густыми бровями и в остроконечной ермолке, читал ученикам главу «Бытие». Без лишних проволочек – сдавать экзамен не потребовалось, метрики представлять тоже – ребе сказал мне:

– Залезай вон на ту скамейку, между теми двумя мальчиками.

Я залез на скамейку, втиснулся между двумя мальчиками и считался принятым. Особых переговоров с ребе моей матери тоже вести не пришлось. Они обо всем условились еще до праздников.

– Помни же, учись как следует! – говорит мне мама, уже подойдя к двери. Она еще раз оглядывается на меня, смотрит со смешанным чувством удовлетворения, любви и жалости. Я прекрасно понимаю мамин взгляд: ей доставляет радость, что я сижу среди детей порядочных родителей и учусь, но у нее болит сердце из-за того, что она должна со мной расстаться.

По правде сказать, у меня на душе было намного веселее, чем у мамы: я сижу среди стольких новых товарищей, они осматривают меня, я осматриваю их, мы осматриваем друг друга. Однако ребе не дает нам сидеть без дела. Он раскачивается и громко нараспев кричит, а мы за ним, во весь голос, один громче другого:

– Vehanochosch – и змей! hoio – был! orum – хитрее! micol – всех! chaes – зверей! hasode – поля! ascher – которых! oso – он сотворил!

Если мальчики сидят так близко друг к другу, хоть они и раскачиваются и кричат, невозможно, чтобы они не познакомились, не перекинулись хотя бы несколькими словами.

Беня Меера Полкового, который сидел вплотную ко мне, прежде всего дает о себе знать, ущипнув меня за ногу. Мы с ним переглядываемся. Он начинает еще сильнее раскачиваться, читает нараспев библию вместе со всеми и вставляет свои слова:

– Vehoodom – Адам! ioda – познал! Возьми эти пуговицы! es chave – Еву! ischtoi – свою жену! Дай мне рожок, а я тебе за это дам потянуть из моей папиросы!

Я чувствую в своей руке его теплую руку и несколько маленьких, гладких, скользких брючных пуговиц. Мне не нужны пуговицы, у меня нет рожков, и я не курю папирос. Но мне нравится разговаривать таким образом, и я отвечаю Бене тем же напевом, раскачиваясь вместе со всеми:

– Vatahar – и она зачала! Кто тебе сказал.., vateiled – и она родила! – что у меня есть рожки?

Так переговариваемся мы все время, пока ребе не почуял, что, хотя я и раскачиваюсь весьма усердно, голова у меня занята вовсе не библией; и он ловит меня на удочку, устраивает мне нечто вроде экзамена:

– Скажи-ка, ты! Послушай, как тебя там зовут? Ты, наверно, знаешь, чьим сыном был Каин и как звали брата Каина?

Эти неожиданные вопросы кажутся мне такими дикими, как если бы меня вдруг спросили, когда на небе ярмарка или как сделать из снега сырок, чтобы он не растаял. Ведь мысли мои заняты бог знает чем – пуговицами под столом.

– Что ты смотришь на меня так? – спрашивает ребе. – Разве ты не слышишь, что тебе говорят? Скажи-ка мне скорее, как звали Адама, отца Каина, и кем приходился Каину его брат Авель, которого родила Ева?

Я вижу, мальчики ухмыляются, давятся от смеха, и не понимаю, что тут смешного.

– Глупышка, скажи, ты не знаешь, потому что мы этого еще не проходили, – подсказывает Беня, подталкивая меня локтем; я повторяю за ним, как попугай, слово в слово, а хедер сотрясается от смеха.

«Что они смеются?» – недоумеваю я, глядя, как покатываются со смеху не только мальчики, но и ребе, а сам в это время перекладываю под столом пуговицы из одной руки в другую: там ровно полдюжины.

– Ну-ка, паренек, покажи нам свои руки! Что ты там делаешь? – говорит ребе и заглядывает ко мне под стол…

…………………………………………………………………………………

Вы умные дети и, наверно, понимаете сами, какую взбучку получил я от ребе в этот первый день своего обучения.

3

Следы от розог залечиваются, позор забывается. Мы с Беней быстро стали добрыми друзьями, своими в доску, водой не разольешь. Вот как было дело.

Когда я на следующий день с библией в одной руке и с завтраком – в другой пришел в хедер, я нашел моих новых товарищей веселыми, возбужденными; как говорится, на взводе. В чем дело? Оказывается, нам повезло – ребе нет. Где же он? Ушел куда-то на обрезание вместе с женой. Только не подумайте, упаси бог, что действительно вместе, – ребе никогда не ходит вместе с женой – впереди идет ребе, а за ним идет жена.

– Спорим! – сказал мальчик с синим носом, по имени Ешие-Гешл.

– На что? – спросил Копл-Бунем, мальчик с разодранным рукавом, из которого торчал черный локоть.

– На четверть фунта рожков.

– Ладно, давай на четверть фунта рожков. Так ты что говоришь?

– Я говорю, что больше двадцати пяти он не выдержит.

– А я говорю – тридцать шесть.

– Тридцать шесть? А вот посмотрим! Ребята, налетай!

Услыхав эту команду синеносого Ешие-Гешла, несколько мальчишек схватили меня, как черт меламеда, и положили на скамейку лицом вверх. Двое сели мне на ноги, двое на руки, один держал меня за голову, чтобы я ею не вертел, а еще один приставил к моему носу сложенные баранкой два пальца левой руки (видно, он был левшой); прищурив один глаз и приоткрыв рот, он начал щелкать меня по носу. Но как щелкать! При каждом щелчке я чувствовал, что вот-вот отправлюсь на тот свет, к моему отцу. Разбойники! Убийцы! Что им нужно было от моего носа? Что он им сделал? Кому он мешал? Что они на нем увидели? Нос как нос!

– Считайте, ребята! – командовал Ешие-Гешл. – И… раз! И… два! И… три!

Но вдруг…

С тех пор как свет стоит, все чудеса совершаются вдруг. Например, случается, помилуй бог, несчастье с человеком – нападут на него в поле разбойники, свяжут ему руки, наточат нож и велят ему произнести предсмертную молитву. Но в это самое мгновение, когда они соберутся сделать – чик! – принесет вдруг станового с колокольчиками, разбойники разбегутся, и человек будет спасен; воздев руки к небу, он возблагодарит создателя за избавление.

Со мной и с моим носом случилось точно так же. Не помню, после пятого или после шестого щелчка открылась дверь, и вошел Беня Меера Полкового. Ребята меня тут же отпустили и притворились невинными агнцами. А Беня начал расправляться со всеми поодиночке: хорошенько крутил каждого за ухо, напевая и приговаривая: