Стефан Цвейг - Триумф и трагедия Эразма Роттердамского

Б. И. Пуришев.

Об Эразме Роттердамском, его времени и книге Стефана Цвейга

Стефан Цвейг написал увлекательную и, можно сказать, проникновенную книгу о выдающемся нидерландском гуманисте эпохи Возрождения Дезидерии Эразме Роттердамском (1469-1536), которого наши читатели хорошо знают как автора "Похвалы глупости" и других произведений, привлекающих блеском ума и остротой мысли. На рубеже XV и XVI веков в течение ряда десятилетий Эразм пользовался огромным влиянием в передовых кругах Европы. Его слова ценились на вес золота. В них воплощался дух новой ренессансной культуры, победоносно шествовавшей по европейским странам. Основы этой культуры были заложены еще в XIV веке в Италии, в творениях Петрарки и Боккаччо - первых великих гуманистов нового времени. Там начался процесс освобождения человека от средневекового мировоззрения, подчиненного церковной догме и сословно-корпоративным нормам. Там классическая древность, озаренная языческими мифами, впервые стала боевым знаменем гуманизма, школой эстетического совершенства и высокой человечности. Со второй половины XV века возрожденческая культура широко распространяется по Европе, чтобы в XVI веке выдвинуть таких гигантов, как Рабле, Сервантес, Шекспир, Коперник и Бэкон. Когда Эразм Роттердамский выступил на литературную арену, еще не было ни Сервантеса, ни Шекспира. Правда, с 1532 года уже начал выходить отдельными книгами роман Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль", но Эразм не дождался его окончания. В Англии был Томас Мор, близкий друг Эразма, замечательный ученый и мыслитель, создатель "Утопии" (1516) - первого романа, утверждавшего идеи утопического социализма. Немало было умных, образованных, преданных делу гуманизма людей в Германии, с которой Эразма связывали тесные духовные узы. Один из немецких гуманистов, темпераментный Ульрих фон Гуттен, радуясь успехам новой культуры, восторженно писал в 1518 году: "Какая радость жить! Науки процветают, умы пробуждаются; ты же, варварство, возьми веревку и приготовься к изгнанию" (из письма к В. Пиркхеймеру).

Не один Ульрих фон Гуттен думал подобным образом. В начале XVI века в атмосфере больших и радостных надежд новая гуманистическая культура действительно одерживала многочисленные победы над косными силами уходящего средневековья. Умы повсеместно пробуждались, обновленная усилиями гуманистов наука уверенно теснила обветшавшую средневековую схоластику, которая для ратоборцев гуманизма являлась одним из наиболее характерных воплощений ненавистного им "варварства".

И конечно, вполне реальную Европу начала XVI века, а не сказочную Утопию имел в виду восторженный почитатель Эразма гениальный французский гуманист Франсуа Рабле, когда он в своем романе словами великана Гаргантюа восхвалял успехи просвещения: "Всюду мы видим ученых людей, образованнейших наставников, обширнейшие книгохранилища, так что, на мой взгляд, даже во времена Платона, Цицерона и Папиниана [1] было труднее учиться, нежели теперь, и скоро для тех, кто не понаторел в Минервиной школе мудрости, все дороги будут закрыты".

При этом современники хорошо понимали, какую огромную, более того ведущую роль в этом замечательном культурном перевороте играл Эразм Роттердамский. Его учеников и единомышленников без труда можно было встретить в Нидерландах и Германии, в Англии и во Франции, в Италии и в Испании, в Венгрии и в Польше. Будучи голландцем по происхождению, Дезидерий Эразм не принадлежал какой-то одной стране, он принадлежал всей передовой Европе. Его литературным языком был доведенный до высокого совершенства классический латинский язык, отличавший образованного гуманиста от профана и дававший возможность свободно беседовать с любым культурным человеком из любой страны. В течение длительного времени Эразм являлся признанным главой европейских гуманистов, подобно тому как в XVIII веке признанным главой европейских просветителей был Вольтер.

Но слава Эразма основывалась, конечно, не только на его поразительной учености, на том, что он был замечательным знатоком античных текстов, тонким филологом, умным и дальновидным педагогом. Эразму суждено было стать властителем дум потому, что всей своей неутомимой деятельностью он содействовал освобождению человеческого духа от сковывающих вековых пут, уверенный в том, что с духовного раскрепощения должно начаться великое обновление мира, погрязшего в невежестве и несправедливости. Веря в прогресс, но не будучи сторонником социально-политических катаклизмов, он все свои надежды возлагал на могучую силу человеческого разума, ясный свет которого разгонит наконец тьму неразумия и сокрушит такие его уродливые порождения, как религиозный фанатизм, безумие войны, бессердечный эгоизм и все, что несовместимо с идеалом человечности.

Конечно, в воззрениях Эразма немало наивного и утопического, но его уверенные слова должны были прозвучать и найти отклик в умах и сердцах людей, вступавших в эпоху Возрождения, которую Ф. Энгельс не без основания назвал "величайшим прогрессивным переворотом из всех пережитых до того времени человечеством". Эразм был среди тех, кто "открывал" человека и вселял веру в его огромные возможности. Но ведь как раз апофеоз человека, выраженный в философии, литературе и искусстве, и являлся самым ярким проявлением той великой эпохи. Именно в эту сторону был обращен героический энтузиазм всех выдающихся мастеров ренессансной культуры.

При всем том Эразм вовсе не был прекраснодушным мечтателем, оторванным от окружающей жизни. Его усилия и труды всегда были направлены на конкретные цели. Все, что он делал, должно было приносить пользу людям, должно было укреплять и расширять ту "республику ученых", которая для Эразма была равнозначна новому гуманному миру Разума и духовной Гармонии. Он ясно видел темные стороны реальной жизни и смело указывал на них в "Похвале глупости" и в "Разговорах запросто". У него был острый глаз. Его зарисовки и характеристики поражают четкостью и реалистической точностью, подобно произведениям Ганса Гольбейна и нидерландских мастеров. И вряд ли прав Стефан Цвейг, утверждающий, что все, что творится в подлунном мире, известно Эразму только "через посредство литер, букв". Бесспорно, в жизни Эразма книги и манускрипты играли огромную роль, но ведь Эразм не вел жизнь хмурого затворника, он много странствовал по Европе, встречался со многими людьми, представителями различных общественных кругов.

Он непосредственно сталкивался с прозой жизни, окружавшей его со всех сторон. На это указывают хотя бы многочисленные письма Эразма, представляющие большой интерес для изучающего духовный и бытовой уклад тогдашней Европы. И как раз потому, что Эразм имел ясное представление о недостатках и пороках мира, он стремился к его обновлению.

Но идея широкого обновления мира должна была распространиться и на религиозно-церковную сферу, которая во времена Эразма продолжала занимать большое место в жизни европейских народов. Ведь даже из идеальной Утопии не изгонял религию Томас Мор. Не изгонял ее из царства мудрых великанов и Франсуа Рабле. Не посягая на права католической церкви, Эразм вместе с тем хотел, чтобы она "очистилась" от многочисленных пороков, глубоко укоренившихся в житейском обиходе. Ради этого он призывал вернуться к заветам раннего христианства, утверждавшего на земле, как ему представлялось, мир, любовь, доброту, кротость, снисходительность, скромность и чистоту. В религии он хотел найти не схоластические умозрения и не ветхую мишуру церковных обрядов, но высокий нравственный идеал, сливавшийся с нравственным идеалом гуманизма.

Нет сомнения в том, что всей своей неустанной деятельностью Эразм прокладывал путь Реформации. Только она представлялась ему как некое нравственное преображение мира, когда будут изгнаны нелепые предрассудки, схоластическое суемудрие, любые виды мрачного фанатизма, стяжательство, унижающее человека, и прочие проявления "неразумия".

Реформация началась сперва в Германии, а затем и в других североевропейских странах. Но это была совсем не та Реформация, о которой мечтал Эразм. Она не только не погасила пламя религиозного фанатизма, но раздула его до крайних пределов, превратив в пожар, который беспощадно сжигал и католические монастыри, и нежные поросли гуманистической культуры.

Почему так случилось? Почему благородное усердие великого гуманиста не привело к намеченной цели? В чем заключалась его ошибка? Она заключалась в том, что реальный мир был гораздо сложнее мира, существовавшего в представлении Эразма. Правда, Эразм хорошо понимал, что окружающий мир вовсе не идиллический, что его раздирают глубокие противоречия.

Но для Эразма эти противоречия сводились к противоречию между разумом и неразумием, культурой и варварством, образованностью и невежеством. Стоило только умножить культуру и потеснить варварство, как перевес оказывался на стороне разума и люди вступали в счастливую пору гармонии и благоденствия.