Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Нашъ общій другъ

(Романъ въ четырехъ книгахъ.)

Чарльза Диккенса

Книга третья

(окончаніе)

X

Шпіоны

— Итакъ, миссъ Ренъ, мнѣ не удастся васъ убѣдить, чтобы вы одѣли для меня куклу? — сказалъ Юджинъ Рейборнъ.

— Нѣтъ, — рѣзко отвѣчала миссъ Ренъ. — Если вамъ нужна кукла, сходите въ магазинъ и купите.

— Такъ, стало быть, — продолжалъ шутливо-жалобно мистеръ Рейборнъ, — стало быть, моя очаровательная юная крестница въ Гердфордширѣ…

— Въ сумбуръ-ширѣ — хотите вы, кажется, сказать, — ввернула миссъ Ремъ.

— … будетъ зачислена въ разрядъ простой сѣрой публики и не извлечетъ никакой выгоды изъ моего личнаго знакомства съ придворной швеей?

— Если для вашей очаровательной крестницы, которую поистинѣ можно поздравить съ такимъ милѣйшимъ крестнымъ папашей… если для нея есть выгода знать, что придворная швея знакома со всѣми вашими штуками и повадками, такъ можете передать ей это по почтѣ съ моимъ глубочайшимъ почтеніемъ, — отвѣчала миссъ Ренъ своему собесѣднику, тыкая противъ него въ воздухъ иглой.

Миссъ Ренъ прилежно шила при свѣтѣ свѣчи, а мистеръ Рейборнъ, наполовину забавляясь, наполовину раздражаясь ея сердитыми отвѣтами, праздно, съ скучающимъ видомъ стоялъ подлѣ ея табуретки и смотрѣлъ на нее. Несносный ребенокъ миссъ Ренъ находился видимо въ опалѣ: онъ сидѣлъ въ противоположномъ углу, являя всей своей дрожащей особой поучительное зрѣлище пьяницы, потерявшаго человѣческій образъ.

— У-у, скверный мальчишка! — воскликнула миссъ Ренъ, до которой донесся звукъ его стучащихъ зубовъ. — Хотѣла бы я, чтобы твои противные зубы посыпались тебѣ въ горло и заиграли въ бабки у тебя въ животѣ. Тьфу! гадкое, негодное созданіе! Черная овца!

Вся эта брань сопровождалась грознымъ постукиваньемъ объ полъ маленькой ножки, противъ чего несчастное существо протестовало только хныканьемъ.

— А тутъ еще плати за тебя! — продолжала миссъ Ренъ. — Пять шиллинговъ — шутка сказать! — Какъ ты думаешь, сколько часовъ мнѣ нужно гнуть спину, чтобъ заработать эти пять шиллинговъ?.. Сейчасъ же перестань хныкать, не то я запущу въ тебя этой куклой… Пять шиллинговъ штрафу за такую дрянь, — каково? Я съ радостью дала бы пять шиллинговъ мусорщикамъ, чтобъ они увезли тебя отсюда въ своей тачкѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ, не надо! — молилъ полоумный старикъ.

— Онъ способенъ растерзать материнское сердце — этотъ негодный мальчишка, — сказала миссъ Ренъ не то про себя, не то обращаясь къ Юджину. — На свою голову я взростила его. Онъ быль бы ядовитѣе змѣи, не будь онъ грязнѣе свиньи… Взгляните вы на него! Какое утѣшительное зрѣлище для родительскихъ глазъ.

И въ самомъ дѣлѣ, въ томъ, болѣе чѣмъ свинскомъ, состояніи, въ какомъ онъ теперь находился (свиньи хоть жирѣютъ отъ обжорства и становятся хороши для ѣды), этотъ человѣкъ представлялъ во всякомъ случаѣ любопытное зрѣлище, и не только для родительскихъ глазъ.

— Ну, на что ты годенъ, старый хрычъ? — кричала, все больше и больше ожесточаясь, миссъ Ренъ. — Развѣ только на то, чтобы посадить тебя въ спиртъ, которымъ ты отравляешься, въ большую стекляную бутыль, и выставлять напоказъ другимъ сосунамъ такого же десятка. Ты хоть бы мать пожалѣлъ, если своей печенки не жалѣешь.

— Жалѣю! Охъ, жалѣю! — хныкалъ злополучный предметъ этихъ нападокъ. — И ты меня пожалѣй!

— У тебя одна пѣсня: пожалѣй да пожалѣй. А самъ что дѣлаешь, а? Зачѣмъ ты такъ дѣлаешь?

— Не буду больше! Право, не буду! Прости!

— Замолчи! — сказала миссъ Ренъ, закрывая рукою глаза. — Я не могу тебя видѣть. Ступай наверхъ, принеси мнѣ шляпку и шаль. Будь хоть чѣмъ-нибудь полезенъ, негодный, и хоть на минуту уйди прочь съ моихъ глазъ.

Онъ покорно вышелъ, шатаясь на дрожащихъ ногахъ, и тутъ Юджинъ Рейборнъ увидѣлъ, что между тонкихъ пальчиковъ дѣвочки, прижатыхъ къ глазамъ, катятся слезы. Ему стало жаль ее, но жалость не расшевелила его равнодушія и осталась лишь жалостью, не проявившись ни въ чемъ.

— Я иду въ итальянскую оперу примѣривать наряды, — сказала, спустя нѣсколько минутъ, миссъ Ренъ, отнимая руку отъ глазъ и смѣясь иронически, чтобы скрыть, что она плакала. — Вы должны откланяться, прежде чѣмъ я уйду, мистеръ Рейборнъ. И позвольте мнѣ сказать вамъ разъ навсегда: вамъ незачѣмъ дѣлать мнѣ визиты. Вы изъ меня не вытянете того, что вамъ нужно, не вытянете, если бъ даже вы запаслись щипчиками и стали рвать меня но кусочкамъ.

— Неужто вы такъ крѣпко уперлись на своемъ и такъ-таки не беретесь соорудить туалетъ для моей крестницы?

— Да, я уперлась на своемъ, — отрѣзала миссъ Ренъ, дернувъ подбородкомъ. — Я очень упряма и по вопросу о кукольныхъ туалетахъ, и по вопросу объ… адресахъ, если хотите. Отправляйтесь-ка себѣ по-добру по-здорову и отложите попеченіе на этотъ счетъ.

Ея преступное дитя, между тѣмъ, воротилось и стояло у нея за спиной со шляпкой и шалью въ рукахъ.

— Давай сюда и ступай опять въ свой уголъ, старый хрычъ! — сказала миссъ Ренъ, случайно обернувшись и замѣтивъ его. — Нѣтъ, нѣтъ, твоихъ услугъ мнѣ не нужно. Ступай въ свой уголъ, — слышишь?

Сконфуженно потирая руки, несчастный человѣкъ побрелъ, шатаясь, къ мѣсту своего изгнанія; но, проходя мимо Юджина, онъ какъ-то особенно взглянулъ на него и сдѣлалъ при этомъ движеніе, которое можно бы было принять за движеніе локтемъ, если бъ его члены повиновались его волѣ. Не обративъ на него вниманія и только инстинктивно посторонившись, чтобъ избѣжать непріятнаго прикосновенія, Юджинъ вяло раскланялся съ миссъ Ренъ, попросилъ позволенія закурить сигару и вышелъ.

— Слушай ты, блудный сынъ! — заговорила тогда Дженни, тряхнувъ головой и внушительно грозя миніатюрнымъ указательнымъ пальчикомъ своему неисправимому чаду. — Сиди дома, пока я не вернусь. Если ты двинешься изъ своего угла, пока меня не будетъ, я все равно вѣдь догадаюсь, зачѣмъ ты уходилъ.

Съ этимъ наказомъ она задула свѣчу, служившую ей для работы, оставивъ старика только при свѣтѣ камина, положила въ карманъ большой ключъ отъ двери, взяла свою крючковатую палочку и ушла.

Юджинъ неспѣшнымъ шагомъ, покуривая, направлялся къ Темплю, но не видалъ ужъ больше кукольной швеи, такъ какъ она случайно пошла по другой сторонѣ улицы. Угрюмо шелъ онъ впередъ все тою же лѣнивой походкой, остановился на минуту въ Черингь-Кроссѣ, поглазѣлъ по сторонамъ, не удостаивая своимъ вниманіемъ сновавшую мимо толпу, и снова тронулся дальше. Вдругъ на глаза ему попался совершенно неожиданный предметъ, — не что иное, какъ непослушный сынокъ Дженни Ренъ, собиравшійся переходить улицу.

Едва ли можно было увидѣть на улицѣ что-нибудь смѣшнѣе и безпомощнѣе этого жалкаго, трясущагося бѣдняка, слабо пытавшагося продвинуться на мостовую и тотчасъ же отступавшаго назадъ на нетвердыхъ ногахъ, въ страхѣ передъ, экипажами, которые показывались, а можетъ быть, и не показывались вдали. Когда путь очищался, онъ снова пытался перейти улицу, доходилъ до середины, затѣмъ описывалъ кругъ и возвращался вспять, хотя успѣлъ бы перейти разъ десять. Послѣ этого онъ стоялъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, на краю троттуара и долго смотрѣлъ вдоль улицы направо и налѣво, въ то время какъ десятки пѣшеходовъ толкали его, переходили на другую сторону и продолжали свой путь. Затѣмъ, подстрекаемый ихъ успѣхомъ, онъ дѣлалъ новую попытку, доходилъ почти до противоположнаго троттуара, но тутъ, увидавъ — въ дѣйствительности или въ своемъ воображеніи — что-то мчащееся на него, въ испугѣ откидывался, описывалъ кругъ и, спотыкаясь, возвращался назадъ. Постоявъ немного, онъ принимался дѣлать какія-то судорожныя движенія, какъ будто готовился къ гигантскому прыжку, наконецъ, рѣшался двинуться впередъ какъ разъ въ ненадлежащій моментъ, попадалъ на окрики возницъ, пугливо съежившись, пятился и становился, весь дрожа, на прежнее мѣсто только затѣмъ, чтобы вновь продѣлать то же самое.

«Пріятель мой, сдается мнѣ, опоздаетъ къ мѣсту назначенія, если онъ отправляется по срочному дѣлу», сказалъ себѣ спокойно Юджинъ послѣ нѣсколькихъ минутъ наблюденія надъ интереснымъ субъектомъ.

И съ этимъ фолософскимъ замѣчаніемъ побрелъ своей дорогой и больше не думалъ о немъ.

Ляйтвудъ, къ которому онъ шелъ, оказался дома и обѣдалъ одинъ. Юджинъ придвинулъ себѣ стулъ къ камину, у котораго тотъ допивалъ свое вино, просматривая газеты, потомъ досталъ рюмку и налилъ себѣ за компанію.

— Другъ Мортимеръ, поистинѣ ты поучительная иллюстрація самодовлѣющаго прилежанія, отдыхающаго въ кредитъ отъ своихъ добродѣтельныхъ дневныхъ трудовъ.

— Другъ мой Юджинъ, поистинѣ ты поучительная иллюстрація скучающей, но не отдыхающей праздности. Гдѣ ты былъ?

— Шатался по городу, — отвѣчалъ Юджинъ, — и вотъ теперь явился въ эти Палестины съ намѣреніемъ посовѣтоваться съ моимъ велемудрымъ и высокочтимымъ стряпчимъ о положеніи моихъ дѣлъ.