День как день - Мулька Пулькович Морковный

Мулька Морковный

День как день

"Сегодня на обед давали рагу с переваренной картошкой и несколькими нитями куриного мяса. Дрянь, но есть можно. Это уж точно лучше, чем гадкая манная каша, которую тут подают в любой день недели на завтрак, обед, ужин и прочие приемы пищи, о существовании которых люди за пределами больничных стен даже не подозревают".

Утро начинается с медсестры, громко вкатывающей в палату дребезжащую тележку с таблетками. Обмякшие со сна пациенты, гонимые зычными призывами медсестры, почесываясь, сходятся у тележки в ожидании. Как правило, утренний прием лекарств проходит в полной тишине, если не считать ленивые покрикивания санитарки, по мнению которой пациенты всегда медлят и никогда не проявляют к такой важной процедуре должного внимания. Пилюли нехотя проглатываются, тележка со скрипом удаляется, а пациенты оседают на своих койках. До наступления завтрака их больше не побеспокоят.

К. лежал на кровати и смотрел в потолок. По выбеленному потолку, угловато извиваясь и кривясь, ползла миллиметровая трещинка. К., не зная, чем себя занять, часто смотрел на нее и представлял, как та начинает разрастаться и толстеть. Он воображал, как трещина, расширяясь, огибает палату и, оплетая собой все больничное здание, разваливает его на куски, погребая под грудой камней и больных, и здоровых.

На подоконнике возле постели К. лежала тетрадка, ручка, рулон туалетной бумаги, надкушенная с вечера булочка и книги, сложенные кривой стопкой. Чтение было одним из немногих доступных К. способов убить время и хоть как-то отогнать сигаретные мысли, что осаждали его непрестанно. Он просыпался с желанием покурить, с ним же ложился спать. Никотиновая ломка сводила с ума. К. казалось, что, если б ему выдавали больше шести сигарет в день, то все в его жизни было бы хорошо. Хоть он и помнил, что раньше, до попадания в больницу, он выкуривал порядка пятнадцати сигарет в день и счастливым от этого себя не чувствовал, но мысль о том, что все дело в количестве, его не отпускала. До утренней выдачи положенных трех штук оставалось еще больше часа. Сначала можно почитать, потом должны принести завтрак, который, без сомнения, будет отвратительным, но поможет скоротать еще полчаса, а уже после придет миловидная старушка-кухарка с набитым сигаретными пачками карманом передника.

К. взял с подоконника "Записки из мертвого дома" и попытался безостаточно погрузиться в текст. Описываемые в повести ужасы каторжной жизни ощущались затхлыми и темными, но особого трепета не вызывали. К. проводил параллели между собой и героем книги и находил много схожего в двух судьбах, ничего общего не имеющих. Сцена с банькой, набитой вшивыми заключенными, слегка покоробила. К. вспомнил, как несколько дней тому назад ему вместе с соседями по палате пришлось мыться в тесной ванной комнате, где было душно и пахло потом. По скомканным и брошенным на пол больничным пижамам топтались сперва грязные, а позже чуть менее грязные ноги. Обилие мужских голых тел, неухоженных, волосатых и дряхлых туш отвращало К. от гармонии природного естества. В тот момент даже сам себе он казался омерзительно человеческим. Лучше быть грязным, чем вновь проходить через каторжную баньку с пауками и безопасным бритьем под пристальным наблюдением медсестры.

Когда К. почти одолел третью страницу, в дверном проеме палаты возникла голова. Это был Коляска, пришедший вернуть К. книгу. Обычно, он заявлялся к К. по утрам. Прежде чем войти, каждый раз Коляска сперва просовывал голову в дверной проем, внимательно осматривал палату и ее обитателей, а лишь затем, убедившись, что К. на месте, проникал в палату всем своим тощим телом и несмело семенил к его койке, держа под мышкой взятую накануне книжку. В его движениях сквозила робость, словно пациенты, завидев его, должны были погнать пришельца вон, забросав его тапочками и отборной бранью. Хотя никто и никогда на Коляску никакого внимания не обращал. Момент, когда кто-то из больничных балагуров, дабы позабавить нетребовательную публику, прозвал его "Коляской", стал пиком Коляскиной славы. Даже врачи и медсестры редко уделяли ему свое время, предпочитая одаривать щепотками слов других пациентов.

Изо дня в день Коляска приходил, отдавал К. взятую прошлым днем книгу и просил дать ему новую. На вопрос, понравилась ли ему книга, он неизменно отвечал, что да, книга понравилась, но "это не совсем то". К. не понимал, какое же "то" было нужно Коляске, но никаких вопросов больше не задавал, а просто давал ему другую книгу, прекрасно зная, что уже на следующее утро она к нему вернется. Конечно, он не верил, что Коляска действительно успевает прочитывать книгу за одни сутки, но высказать свои сомнения не решался. Может, потому, что ему было жалко Коляску, ведь, помимо К., во всей больнице он ни с кем не общался. Вероятно, думал К., Коляска лишь пролистывал книгу и, не найдя на ее страницах ни одной картинки, возвращал ее обратно. Но возвращал не сразу, чтобы не подумали, что он ее не читал.

Подойдя к койке К., Коляска молча протянул ему потрепанный советский томик "Робинзона Крузо" и, заложив руки за спину, замер.

–– Опять не то? – спросил К.

–– Вообще-то, да, не совсем то. Хотелось бы чего-то другого.

–– Ну хорошо. – сказал К., положил книгу на подоконник и достал из стопки "На западном фронте без перемен". – Надеюсь, эта подойдет. Там про войну. Дружба, любовь, превозмогания – всякое такое.

–– Про любовь? – спросил Коляска, оживившись, что было несвойственно его полумертвой натуре.

–– Ага, про любовь тоже есть кусочки. В основном, конечно, про любовь к дружбе и спиртному.

–– А. – вмиг сник Коляска.

–– А тебе что, хочется почитать про любовь? Давай тогда я тебе дам…

–– Нет, нет. Вообще-то, мне такое неинтересно. Такое мне не нужно. Давай про войну.

–– Держи.

Коляска взял книгу, произнес неразборчивую благодарность, потоптался, ушел.

Не успел К. взяться за книгу и окунуться в переливы кандального звона, заголосила кухарка, оповещая пациентов о наступлении завтрака. На пороге палаты возникла очередная тележка, на которой плотными рядами были расставлены металлические миски с манной кашей.

–– Разбираем! – прогудела кухарка торжественно, будто принесла не кашу, а новогодний утренник в детский сад.

Манная каша вызвала в пациентах куда больше энтузиазма, чем таблетки. Возбужденно бурча себе что-то под нос каждый на свой лад, мужчины в пижамах выстроились в короткую очередь. Следом за первой тележкой приехала вторая. На ней в палату вкатились кружки с чаем,