Аркадий Бабченко - Чечня Червленая

Аркадий Бабченко

Чечня Червленая

Умирали пацаны просто,

Умирали пацаны страшно…

Первая серия

Угрешка. Полно плачущих женщин, парни, девчонки, все пьяные, в общем, проводы в армию. Один из парней — высокий и худощавый — обнимает невзрачную женщину в сером теплом платке. Она укутана, хотя на улице тепло, ранняя осень, бабье лето.

— Ну что, ты, мам, не плачь, — говорит Сидельников, обнимая женщину за плечи.

Женщина ничего не отвечает, только плачет.

Внутри Угрешки. Новобранцы стоят в строю. Это их первый в жизни строй, стоят криво, кто разглядывает армию, кто качается от алкоголя. Перед строем прохаживается здоровый десантник, рассматривает молодежь.

— Ну что, парни, — говорит он. — Вот вы и в армии. Кто в рыло хочет?

Большое помещение. Щитовые стены, в два ряда стоят деревянные топчаны. Новобранцы сидят на них, кто жрет привезенную из дома жратву, кто спит пьяный, прислонившись к стене. Толчея. На проходе, между топчанов, отжимаются несколько человек, им задает счет невысокий плечистый капитан. У него растерянные и в то же время ожесточенные глаза, смуглая кожа, выгоревший запыленный камуфляж.

— Раз — два, — считает он, — раз — два.

Сидельников подходит к нему, некоторое время смотрит на отжимающихся.

— Товарищ капитан, — наконец говорит он, — а возьмите меня к себе.

Капитан оглядывает его снизу вверх, но смотрит словно сквозь него, не видя. Затем ни сказав ни слова отворачивается и продолжает считать.

— Товарищ капитан? — вновь спрашивает Сидельников.

— Я набираю в разведку, — отвечает капитан. — Полгода в учебке на Байкале а потом Чечня. Согласен?

Сидельников пожимает плечами:

— Согласен.

— Сколько раз отжимаешься? — спрашивает капитан.

— Не знаю.

Капитан кивает в сторону отжимающихся. Сидельников ложится рядом, начинает отжиматься вместе с ними под счет.

— Раз-два, раз-два — считает капитан. Камера крупно наезжает на лицо Сидельникова.

Крупно покрасневшее лицо Сидельникова, он отжимается, с носа свисает капля пота. Камера отъезжает. Становится видно, что это казарма, около сотни новобранцев отжимаются на «взлетке» в белухах. Над ними ходят сержанты.

— Раз-два, раз-два, полтора, — считает один из них.

— Полтора я сказал, полтора! — орет он над кем-то из лежащих в строю и несколько раз бьет его ногой в живот. Там стонут.

— Полтора я сказал! Полтора!

Сержанты в белухах курят на койке. Один из них:

— Якушев!

— Я! — вскакивает один из солдат.

— Херня! Лося поющего!

— Вдруг как в сказке скрипнула дверь, — поет Якушев, сводя на лбу руки наподобие лосиных рогов.

Сержант: — Ниже.

Якушев наклоняется. Сержант не вставая с постели бьет его ногой «между рогов». Якушев отлетает на табуретки.

Сержант: — Не слышу песни! Лося поющего!

Все повторяется:

— Вдруг как в сказке скрипнула дверь…

Удар по рогам.

— Все мне ясно стало теперь, — поет Якушев после удара.

Сержанты ржут.

Наряд по столовой. Грязные цеха с жирными стенами. Две ванны до краев наполнены картошкой. Сидельников и еще человек десять солдат чистят картошку. Рядом с ними бак с морковью, они едят морковь, предварительно ополоснув её в ванне.

— Я вчера зубы пошел чистить, пасту открыл, а она так вкусно земляникой пахнет… Полтюбика сожрал.

Заходит дежурный по столовой, запускает руку в носилки с очистками, достает горсть, рассматривает их.

Дежурный: — Вы че, охренели, бойцы?

Он ладонью бьет одного в лоб, затем следующего и еще одного.

Дежурный: — Очистков должно быть не больше десяти процентов от веса, солдаты! Жрать это у меня будете! Ясно?

— Так точно, товарищ прапорщик…

Дежурный, кивая на ванны: — Сколько?

Кто-то из солдат: — Тонна триста, товарищ прапорщик.

Дежурный: — Пехота с учений пришла. Еще двести килограмм нужно. Носилки в руки и вперед.

Сидельников и Татаринцев с носилками идут к складу.

Пустой склад. Сидельников с Татаринцевым стоят около ямы с квашеной капустой. Капуста черная, осклизлая.

Татринцев: — Ну и воняет, сука. А где прапор-то? Вот бы сюда начальником склада устроится, житуха была бы! Тут не пропадешь.

Он перегибается через край, хватает горсть капусты, начинает жрать её, протягивает Сидельникову.

Татринцев: — Будешь?

Сидельников берет капусту, тоже ест.

Татринцев: — Смотри, консервы… Фишку пали.

Он подходит к стеллажам, на которых стоят банки со сгущенкой, тушенка и пр, сует их в карманы, за пазуху, в сапоги.

— Че стоишь! Компот! Компот бери! — шепчет Сидельникову.

Сидельников подходит к полкам с компотами, запихивает две банки подмышки.

Открывается дверь, входит прапор.

Сидельников: — Фишка!

Прапор: — Вы че здесь?

Татаринцев: — За картошкой, товарищ прапорщик. Двести килограмм еще надо.

За складом Сидельников с Татаринцевым пьют компот.

Татаринцев: — Полторы тонны. Всемером не успеем.

Сидельников: — Ладно, пошли.

Татаринцев достает из-за голенища морковь: — Подожди. На. Пацанам в казарму еще надо принести.

Тащат носилки от склада по обледенелому склону вверх к столовой.

Татаринцев: — Стой… Давай меняться.

Они меняются, идут дальше. Около столовой курит повар.

Повар: — Слышь, длинный, иди сюда.

Сидельников подходит. Повар берет его одной рукой за ослабленный ремень, другой бьет поддых, Сидельников сгибается.

Повар: — Ты, че, душара, совсем нюх потерял? Ты сколько отслужил, дух? Сколько отслужил, спрашиваю?

Сидельников: — Пять минут как с поезда…

Повар бьет его: — Ты че, придембелел, ферзь деревянный? А? Иди сюда, животное…

Повар ведет Сидельникова в хлеборезку. Там на стене развешаны уставы воинской службы — небольшие такие книжечки, сантиметров пятнадцать в длину. Повар берет одну из них.

Повар: — Ремень давай.

Он обтягивает устав ремнем, получается сантиметров сорок в окружности, ставит ногтем отметку и затягивает ремень по этой отметке.

Повар: — Ремень у военнослужащего должен быть затянут по уставу, понял? Живот втяни.

Сидельников: — Я ж его не сниму потом.

Повар: — Живот втяни, говорю, душара.

Сидельников втягивает живот. Повар застегивает ремень — только-только чтобы дышать, и то в полвдоха.

Повар: — Не дай Бог увижу, что ремень ослаблен. Не дай Бог… Понял меня?

Сидельников: — Так точно.

Повар: — Свободен.

Раздача. Наряд расставляет на столы бачки с кашей. Под свой стол Татаринцев прячет два ворованных бачка.

Обед. Наряд жрет с удвоенной силой. Пустой бачок убирают под стол, на стол выставляют второй, снова накладывают. Сидельников хочет ослабить ремень, но у него не получается. Он продолжает жрать.

Ночь, плац. Двухметровые сугробы. Вечерняя прогулка. Рота марширует по плацу. Строй ведет сержант.

Сержант: — Песню запе-вай!

Солдаты поют — плохо, не ритм и не в ногу.

Сержант: — Отставить! Че, обмороки, петь разучились? Песню запе-вай!

Снова поют и снова плохо.

Сержант: — На месте! Вы че, бараны? Придембелели? Будете у меня гулять, пока не споете! Я из вас сделаю Чепрагу! Снять рукавицы! Прямо! Раз, раз, раз-два-три! Рота! Песню запе-вай!

Рота с голыми руками ходит по плацу и поет песню.

Ночь. Сортир. Татринцев с Сидельников сидят на корточках, приспустив штаны.

Татринцев: — Первый раз за три дня… Я первые две недели вообще на очко не ходил. А ты?

Сидельников: — Одиннадцать дней. Ох… Морковь, с детства не переношу…

Татринцев: — Капуста пошла… Вот бы через день в наряд по столовой, а? Хоть нажрешься от пуза. А то от ихнего бигуса ноги с голодухи протянешь. Я помнишь какой мясистый был? На двенадцать килограммов похудел. А ты?

Сидельников: — Слышь, Вован. Помоги. Ремень снять не могу.

Он стоит в подштанниках и кителе, туго перетянутом ремнем. Вдвоем они пытаются снять ремень. Ничего не получается.

Татринцев: — Надо резать.

Сидельников: — А потом?

Татринцев: — В третьей роте возьмешь. Если не получится, завтра сходим к чипку, разденем кого-нибудь. Старшина отпустит, ему главное, чтоб по отчетности все сошлось. Давай?

Сидельников: — Черт с ним. Давай.

Строй солдат в казарме. Перед ними за столом восседает майор — толстый кучерявый мужик в очках с круглым бабьим лицом и визгливым голосом.

— Солдаты, — говорит он, — я обещаю вам, что никто из тех добровольцев, которые дадут свое согласие служить на Кавказе, не попадет в Чечню. Я набираю команду в хлебопекарню, я обещаю вам, что вы поедете со мной в Беслан и будете печь булочки на хлебозаводе. Есть будете от пуза. Кроме того в Чечне сейчас нет войны, там сейчас перемирие. И все эти восемьдесят погибших в сутки, о которых говорят средства массовой информации — ложь. Большинство из них погибает по своей глупости. Итак. (он открывает штатное расписание роты) Рядовой Татаринцев Владимир Александрович, вы согласны служить на Кавказе?