Станислав Чумаков - Вася Шишковский

Станислав Владимирович Чумаков

Вася Шишковский

Бойцы цепочкой двигались по обочине улицы. Двое несли длинное, тяжёлое противотанковое ружьё. По кочкам каменистой выбитой дороги тарахтел пулемёт «Максим». Улица была пустынной. Ставни во всех домах закрыты. И даже собаки не лаяли. Только у крайней хаты, за которой дорога круто уходила в лощину к речушке Вилии, стоял мальчишка.

— Хлопец, дай напиться, — попросил командир с двумя кубиками в петлицах.

Долго, жадно глотал он холодную колодезную воду. Переливаясь через край ведра, вода промывала светлую полоску на сером от пыли подбородке и пропала в тёмных, влажных пятнах пота на гимнастёрке. Наконец командир поставил ведро наземь.

— Спасибо, брат, — сказал он и, встретив пристальный взгляд мальчика, устало улыбнулся, потрепал его по белёсым вихрам, — вернёмся…

Отряд скрылся в лощине. Стало тихо. Даже, казалось, ветер притаился в саду. И подсолнухи настороженно повернули свои жёлтые головы на запад. А Вася Шишковский всё стоял у калитки.

Под вечер в село ворвались мотоциклисты в чужой серо-зелёной форме. Они промчались мимо дома Шишковских в ту сторону, куда ушёл отряд. Вскоре из лесу донёсся треск выстрелов, гулко рвались гранаты.

Ночью село наполнилось рёвом машин. Ломая заборы и деревья, огромные крытые грузовики въезжали во дворы. Где-то у соседей завизжала свинья, закудахтали куры. Фашисты начали хозяйничать.

Наутро Вася чуть свет побежал к своему другу Петру. Тот, засунув руки в карманы, стоял и глазел на фашистов, которые разгуливали по двору в трусах и сапогах с короткими широкими голенищами.

— Петро, сбегаем туда, где стреляли.

— Мамка не пустит.

— Мамка да мамка! Там, может, раненые лежат, умирают.

Пётр опасливо оглянулся на хату, на немцев, шепнул:

— Бежим!

Мальчишки знали в лесу каждую тропку. Но сейчас густой бор показался чужим. Не хватало привычного, без чего и лес не лес. Вася остановился, прислушался:

— Петро, птицы не поют…

Лес будто вымер. Попряталось, притихло всё живое, испуганное выстрелами, рёвом низко пролетавших самолётов с чёрными крестами.

Ребята двинулись дальше. Солнце мелькнуло в разрыве между деревьями. Там, знали они, поляна с высокой, тонкой, шелковистой травой, яркими цветами и колючими кустами ежевики под деревьями. Но что это! На краю поляны у наспех вырытого окопчика лежал солдат. Каска откатилась в сторону. По спине расползлось тёмное пятно. Дальше валялись искорёженное противотанковое ружьё, разбитый пулемёт.

Не по себе стало ребятам в этом молчаливом и мёртвом лесу.

Прямиком, через чащу, бросились они назад в село. Только у мостка через Вилию опомнились, отдышались. Вася вспомнил что-то и зашептал Петру:

— А их было больше. Значит, не все погибли. Ушли. И командира нет на поляне.

В этот вечер, как обычно, легли рано. Не было керосина. И комендантский час: после захода солнца на улицу выходить запрещалось.

Вася часто просыпался, прислушивался к звукам на улице. Его мучил всё время один и тот же вопрос:

«Где сейчас командир и те, кто сумел уйти от врагов? Может быть, командир со своими бойцами сейчас, в ночной тишине, подкрадывается, чтобы уничтожить фашистов? Ведь командир обещал вернуться, обязательно вернуться».

— Я, мама, возле окна посижу, спать не хочется, — попросил Вася.

Хорошо было смотреть в темноту и вспоминать бабушкины сказки о героях, волшебниках, неведомых зверях и птицах. И вот уж Васе кажется, что рассеивается ночная мгла, а на фоне алого рассвета громоздятся чёрные стены и башни замка.

Вася протёр глаза. Небо и вправду посветлело. Зарница? Однако на зарницу не похоже. Розоватое трепещущее пятно отражалось в низких тучах. А чёрные стены и башни — это ведь силуэты деревьев и домов на фоне зарева.

— Мама, папа, пожар!

«Но почему в церкви не забил тревожно колокол? Почему по ночным улицам не бегут люди с вёдрами, лопатами спасать чьё-то добро? Почему вдруг в центре села застучали выстрелы?»

Отец прильнул к окну рядом с Васей.

— Склад горит. Небось партизаны подожгли. Отойди-ка от окна, ненароком шальная пуля залетит. Это немцы стреляют.

А пламя пожара разгоралось всё ярче. Вдруг Васе показалось, что во дворе у сарая мелькнула чья-то тень. Прогремели выстрелы. Тень как-то неловко подпрыгнула и растворилась в темноте. В хате хлопнула дверь.

— Василь, ты куда!? — испуганно вскрикнула мать.

А Вася бросился к сараю. Там был человек. Цепляясь за стенку, он пытался подняться. Вася вскочил, подставил плечо.

— Что, здорово стукнуло?

— Да, в ногу…

— Ползи, дядя, в сарай, — торопливо шептал Вася, — сбоку в стене дырка, так ты лезь в неё. Там тебя никто не найдёт.

А сам, нащупывая тропку босыми ногами, двинулся к дому. Яркий луч фонарика неожиданно ослепил его.

— Ты что среди ночи шляешься? — раздался грубый бас полицая.

— Боязно стало, вот и потянуло за хату, — нашёлся Вася.

— Никто тут не пробегал?

— Вон там что-то мелькнуло, — и Вася махнул рукой в сторону реки. — А за кем вы гонитесь?

Полицай ответил оплеухой, от которой мальчик покатился в траву. Для острастки стреляя в темноту, погоня двинулась огородами к Вилии. А Вася вернулся в хату, что-то пробормотал в ответ на расспросы, бросился на лавку и забылся тяжёлым сном. Разбудил его утром разговор родителей.

— Слышь, отец, у сарая-то кровь на земле.

— Замела?

— Да.

— А щеколда?

— Закрыта.

— Никому ни слова.

Мать тихонько подошла к Васе:

— Проснулся? Ты никого вчера ночью не видел?

— Полицаев и немцев. Они кого-то искали, на меня фонариком светили да ещё кулаком стукнули. До сих пор ухо болит.

С улицы донёсся голос квартального, который звал всех на работу в поле. Расспрашивать Василия было некогда. Поспешно стали собираться, потому что за опоздание били плетью.

Родители ушли, а Вася, прихватив краюху хлеба и кринку молока, выглянул на улицу. Никого. Быстро пробежал к сараю. Забрался через свой секретный лаз. Ночной гость устроился в узкой щели между стеной и сеном. Нога у него была обмотана разорванной на полосы нижней рубахой. Рядом лежал немецкий автомат.

Вася молча наблюдал, как жадно ест раненый. Смотрел на его поросшее густой щетиной лицо, совсем ещё молодое, а в волосах — сединки…

— Ну, спасибо, брат, за еду, — сказал раненый.

Знакомая интонация в голосе: «Спасибо, брат». Василь узнал того самого командира с двумя кубиками в петлицах, что останавливался у его дома с отрядом бойцов.

— Это вы подожгли склад?

Раненый насторожился.

— Что, ищут?

— Да не-е-т. Думают, что ушёл.

Раненый приподнялся. Скрипнул зубами.

— Очень больно? — спросил Вася.

— Кость не задело. Ночью смогу уйти.

— Возьмите меня с собой.

Тот ласково провёл шершавой ладонью по голове мальчика:

— Нельзя, брат. Рано тебе ещё.

— Ну, тогда не уходите отсюда, пока не выздоровеете. Я никому ни слова не скажу. Вот те крест.

— Что ж ты крестишься? Пионер небось.

Вася помотал головой.

— Нет, не успел. На октябрьские праздники, думал, примут. Где ж теперь… И школа закрыта. А крест… Это мы с хлопцами так даём самую страшную клятву, когда играем.

— Да, война… А, знаешь, я ведь тебя вспомнил. Это ты батальон водой поил?

— Батальон?! Это же много народа!

— Да, батальон… То, что от него осталось после боёв…

— Я и в лесу, там, на поляне, был…

— Да, хлопчик, немного нас тогда ушло. И, видишь, продолжаем воевать. Помогаем нашей армии.

Ох, как трудно было Васе хранить тайну. Так и подмывало взять друга Петра за руку, подвести к лазу и прошептать:

— Там партизан, что поджёг склад.

Мать вечером пришла усталая и то заметила:

— Ты что, Васятка, такой беспокойный, уж не захворал?

Промолчал. Ничего не сказал.

На следующее утро он снова пошёл в сарай. Там было пусто. Ушёл партизан, даже имени не сказал. Взгляд мальчика упал на кусочек бумаги, прижатый камнем.

«Письмо?!»

Вася развернул листок. Оттуда что-то выпало. Он подобрал какой-то маленький металлический предмет, поднёс к щели. Это была красная звёздочка, какие носят бойцы на пилотках.

После пожара отец всё чаще стал приносить вести о дерзких подвигах партизан, которые взрывали поезда, машины и склады, уничтожали фашистов и казнили предателей. Васе казалось, что во всех этих делах обязательно участвует и командир-партизан, которого он прятал в сарае.

А красная звёздочка? Он бережно хранил её все долгие годы оккупации.

И вот пришло время, когда слова командира стали сбываться. Бой гремел совсем рядом. Видно было, как за полоской дальнего леса, словно стая птиц, кружат самолёты. Один за другим они то стремительно неслись вниз — и тогда земля вздрагивала от тяжёлых взрывов, то взмывали в синее морозное небо, покрытое медленно расползавшимися барашками разрывов зенитных снарядов.