Джордж Гаскойн - Колыбельная

Гаскойн Джордж

Колыбельная

Джордж Гаскойн

Колыбельная

Приятная повесть о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско

Перевод с английского и вступление Г. Кружкова

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ГАСКОЙНА

Поэт обретает и творит свою маску в момент разочарования, герой - в разгроме.

У. Б. Йейтс. Anima Mundi

I

Лучшим поэтом начала елизаветинской эпохи, безусловно, был Джордж Гаскойн. Я говорю "безусловно", хотя у меня на полке стоят антологии английского Возрождения, которые вообще обходятся без этого имени. Гаскойн для многих пока еще terra incognita, по-настоящему его не открыли. А между тем этот автор заслуживает внимания ничуть не меньше, чем Томас Уайетт или Уолтер Рэли или, может быть, даже Филип Сидни; но лишь в самое последнее время английская критика начала, кажется, об этом догадываться.

В поэтической манере Гаскойна много напоминающего Уайетта: прямая мужественная интонация, опора на разговорную речь, на ходячую поговорку (такие же или сходные качества обнаруживаются позднее и у Уолтера Рэли). Любовные сонеты Гаскойна выламываются из куртуазного канона.

Не удивляйся, что твоим глазам

Я отвечаю взглядом исподлобья

И снова вниз гляжу, как будто там

Читаю надпись на своем надгробье.

На праздничном пиру, где ты царишь,

Мне нет утехи; знаешь поговорку,

Что побывавшая в ловушке мышь

Сильнее ценит собственную норку?

Порою надо крылышки обжечь,

Чтобы огня не трогать даже с краю.

Клянусь, я сбросил это иго с плеч

И больше в эти игры не играю.

Упорно низко опускаю взгляд

Пред солнцами, что смерть мою таят.

Той же благородной леди, упрекнувшей

меня, что я опускаю голову и не гляжу

на нее, как обычно

В своих "Заметках и наставлениях, касающихся до сложения виршей, или стихов английских, написанных по просьбе мистера Эдуардо Донати" Гаскойн подчеркивает, что главное в стихах - не эпитеты и не цветистость речи, а качество "изобретения", то есть лирического хода, в котором обязательно должна быть aliquid salis, то есть некая соль, изюминка.

"Под этим aliquid salis я разумею какой-нибудь подходящий и изящный ход (some good and fine device), показывающий живость и глубокий ум автора; и когда я говорю подходящий и изящный ход, я разумею, что он должен быть и подходящим, и изящным. Ибо ход может быть сверхизящным, но подходящим лишь с большой натяжкой. И опять-таки он может быть подходящим, но употребленным без должного изящества".

Сформулированный поэтом принцип вполне применим к нему самому. Хотя в Гаскойне, как и в Уайетте, еще чувствуются пережитки средневековой поэтики (например, тот же устаревший "колченогий размер", которым он охотно пользуется), но в целом Гаскойн - новатор, многое он сделал впервые в родной литературе. В частности, его процитированные выше "Заметки и наставления" первый английский трактат о стихосложении.

II

В биографии Джорджа Гаскойна много неясного и запутанного. Достаточно упомянуть чехарду с датой его рождения. В старых словарях и антологиях стоял 1525 год (с вопросом). Лет сорок-пятьдесят назад этот год изменился на 1542-й, то есть поэт помолодел сразу на 17 лет! Впрочем, согласно последним веяниям, наиболее вероятен 1534 год (то есть посередке); будем и мы танцевать от этой даты.

Жизнь Гаскойна - сплошная череда неудач. Судите сами: его лишили наследства за мотовство, он поссорился с отцом и матерью, судился с братьями и проиграл, был выбран в парламент, но исключен из списков, женился на вдове много старше его - и оказался замешанным в дело о двоебрачии, сидел в тюрьме за долги, отправился на войну и попал в плен к испанцам, освободился, но не избежал подозрения в предательстве, вернулся на родину, где ценой огромных усилий наконец-то (в сорок лет) достиг так долго чаемого - первых литературных успехов, покровительства королевы - и через год умер. Воистину поэт был прав, заявляя в своем стихотворении "Охота Гаскойна", что всю жизнь стрелял мимо цели, что такова его судьба - давать промашку за промашкой.

Отец Гаскойна был шерифом и мировым судьей в Бедфордшире, имел титул рыцаря. Джордж учился в Кембридже, но степени не получил и в 1555 году поступил в лондонскую юридическую школу Грейз-Инн. Вскоре, однако, он охладел к юриспруденции; перед ним замаячила другая цель, вожделенная для многих молодых дворян, - приблизиться к средоточью власти, сделать придворную карьеру. Он растратил кучу денег на роскошный костюм (без которого нельзя было рассчитывать на успех), на угощение придворных и вообще на светскую жизнь. Наделал долгов, поссорился с родными, но абсолютно ничего не добился - новые знакомые лишь водили его за нос посулами и обещаниями. Ситуация знакомая, много раз описанная, например Уайеттом, Донном или тем же Гаскойном: поэт понимает, что его цель - ложная, что двор - место гиблое и бесстыдное, но зуд честолюбия, неуемное желание испить из "государственного бокала" заставляет делать то, что сам же поэт осуждает. Это противоречие (раздвоение личности?) с интересом отмечал в себе и современник Гаскойна, француз Пьер Ронсар:

Но всех бесстыднее наверняка поэт;

Нет жалче существа и неотвязней нет;

Как мушка к меду льнет, внезапно ставши смелой,

И как ей ни грози, и что ты с ней ни делай,

Кружит над мискою, пытаясь каждый раз

Отведать хоть чуть-чуть, юлит у самых глаз

И лезет под руку, жужжа бесцеремонно,

Покуда не набьет брюшко свое, сластена,

Так в точности поэт, когда его влечет

Такое лакомство, как слава и почет,

Упорно, страстно льнет к приманке аппетитной,

Присасываясь к ней пиявкой ненасытной.

Речь против Фортуны

В 1561 году, вероятно для того, чтобы поправить свое финансовое положение, Джордж Гаскойн женится на состоятельной вдове Элизабет Бретон, матери поэта Николаса Бретона (в тот момент шестнадцатилетнего юноши). Но оказалось, что бойкая вдова годом раньше уже заключила брачный контракт с неким Эдвардом Бойзом из Кента. Впрочем, на суде она и ее сыновья утверждали, что это была только "видимость". Дело вылилось в многолетнюю тяжбу, но не только тяжбу. 20 сентября 1562 года лондонский купец Генри Марчин записал в дневнике:

"Сего дня на Ред-Кросс-стрит случилась великая потасовка между двумя джентльменами и их слугами по причине того, что они женились на одной женщине, и несколько человек получили увечья; имя же сих джентльменов мистер Бойс и мистер Гаскин".

Женитьба не принесла Гаскойну желанных выгод: долги и тяжбы продолжали его мучить. Пытаясь спастись от кредиторов, он ищет парламентской неприкосновенности; в 1572 году его избирают в члены парламента от города Мидхерста; но в Тайный совет поступил анонимный донос от его кредиторов, и имя Гаскойна вычеркнули из парламентских списков. Ему ничего не оставалось, как искать убежища за границей. Он вступает в отряд добровольцев и отправляется воевать на стороне принца Вильгельма Оранского против испанцев. Сведения о его службе в Голландии довольно противоречивы. После ряда приключений, включающих сражения, любовь к загадочной даме из Гааги и испанский плен (многое из этого описано им самим в поэмах "Плоды войны" и "Путешествие Гаскойна в Голландию"), в 1574 году он возвратился в Англию, не решив ни одной из своих проблем, но лишь нажив новые - в том числе возникшие подозрения относительно предательской сдачи крепости Фалькенбург и небескорыстной дружбы с испанцами.

III

За время отсутствия Гаскойна вышла книга "Сто разных цветов в одном букетике". Обозначенная в издательском предисловии как сборник произведений, переводных и оригинальных, взятых из разных авторов, книга на самом деле принадлежала целиком и полностью одному Гаскойну. Выступая анонимно, автор однако же делал ставку на успех; но книга принесла лишь новые обвинения в безнравственности и в оскорблении "некоторых достойных лиц". Гаскойн не сдается. Он редактирует свои "Цветы" и снова издает их уже под собственным именем как "Букеты (другое значение слова posies - "девизы") Джорджа Гаскойна, исправленные, усовершенствованные и дополненные" (1575). В предисловии автор объясняет разделение книги на три раздела: "Цветочки" (Flowers), "Травы" (Herbs) и "Сорняки" (Weeds) - тем, что в "Цветочках" собраны растения, которые следует рассматривать и нюхать, в "Травах" - скорее полезные, чем приятные, а в "Сорняках" - все остальные, хотя и сомнительного свойства, "но ни одного столь вредного или вонючего, чтобы оно не могло принести какой-нибудь пользы при правильном употреблении".

Вот в эти "сорняки" и попал роман о любовных приключениях Фердинандо, опубликованный в издании 1573 года как "Рассказ о том, что приключилось с мистером Ф. Дж.", а теперь объявленный переводом с итальянского и озаглавленный: "Приятная повесть о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско". Действие из "северных частей нашего королевства" перенесено в окрестности Флоренции, кое-какие английские имена и реалии заменены на итальянские. Кроме того, Гаскойн подрезает торчащие прутики - чересчур откровенные места в любовных эпизодах, которые могли бы вызвать нападки бдительных охранителей английской нравственности.