Роберт Батлер - Женщина подглядывает за неверным мужем с помощью стеклянного глаза

Роберт Олен Батлер

Женщина подглядывает за неверным мужем с помощью стеклянного глаза

Вот как я обнаружила, что могу видеть и по — другому. Как — то вечером мы с Роем полаялись, и в этом, собственно, ничего необычного не было, но он ругался на чем свет стоит, и каким — то образом случилось так, что мой стеклянный глаз вдруг выпал. Рой меня никогда не бил. Не то что муженьки тех теток, напротив которых я сижу, когда они стоят на свидетельском месте в зале суда, и чьи показания заношу в протокол. Зато Рой умеет сказануть. И вот он говорит: «Лоретта, ты просто безмозглая сучка. Во — во, о чем и речь! Видела бы ты сейчас, какая у тебя глупая физиономия. Никогда не видал рожи глупее».

Не знаю, что на это можно ответить. Конечно, это очень обидно. На мгновение наступила тишина, и внутри у меня стало пусто — пусто. Тишина была, как в суде, когда мои руки строчат по сто семьдесят слов в минуту и такое ощущение, будто слушаю я тоже руками, и вдруг они перестают стучать по клавишам. Женщина, которая стоит на свидетельском месте, плачет, пытаясь приглушить всхлипы — ей неловко. Я просто сижу и жду и знаю, что она плачет, но даже не поднимаю на нее глаз. Внутри у меня пусто — пусто. И перед Роем, когда он сказал, что физиономии, глупее моей, никогда не видел, я стою точно так же, и он, наверное, думает, что я ему скажу: да, мол, ты прав, — и тут я сама себя ударила. Моя рука сама взметнулась вверх и влепила мне пощечину. На мой взгляд, это логично. Он бы этого не сделал, оставалось мне самой себе врезать.

Я, опешив, смотрю на Роя и вижу, что он несколько ошарашен, но кроме его лица у меня в голове возникает еще одно изображение. Рябь ослепляющих пятен, китайский шкафчик, потом потолок, потом розовый восточный коврик, и снова потолок, и снова коврик, и вновь потолок. А затем в моей голове произошло совмещение, и то и другое стало видно отчетливо и натурально, как обычно: пульсирующие жилки на висках у Роя и красный огонек противопожарного датчика. Мой стеклянный глаз упал и лежит на коврике, метрах в трех от меня, он пялится в потолок, и я им вижу.

Рой сказал:

— Ну это уж слишком, Лоретта. Ты нарочно.

Я закрыла глаз — свой родной, — чтобы проверить и убедиться, что я все еще смотрю в потолок. Когда я открыла глаз, Роя уже не было. Из комнаты донеслось:

— Вставь стекляшку обратно, Лоретта. Смотреть противно.

С тем, что у меня один глаз стеклянный, я давно смирилась. Протез очень хороший. Отлично подходит по цвету. Так что мне совсем даже не противно. Я подошла к тому месту, где он лежал, и посмотрела вниз. И в то же время я смотрела вверх. Вот мой васильковый глаз лежит на розовом коврике, и все, что я могу сказать, так это то, что вид у него удивленный. Он как бы широко раскрыт. А на лице у меня еще один васильково — голубой глаз, который смотрит вниз, и сморщенное веко ждет, когда в него вложат начинку.

— Ну разве ты не красотка, — сказала я себе. И это было для меня не меньшим сюрпризом, чем пощечина.

В тот вечер мы с Роем помирились, как всегда. Мы лежим в постели, вокруг темно, а я размышляю о случившемся. Я слыхала о том, как это бывает. От него. От женщин, которые рассказывают свою историю в зале суда по семейным делам. Есть несколько признаков. В какой — то момент мужчины начинают злиться по пустякам. И перестают вас трогать. А как только их в чем — то заподозрят, они некоторое время стараются быть лапочками. Совсем недолго. Я думаю, что в этих мужчинах совесть еще не окончательно заглохла и они понимают, что когда — то любили эту женщину, а теперь предают. Рой пару недель назад ни с того ни с сего подарил мне цветы.

— Чего это вдруг? — спросила я.

А он сказал:

— Ну, это просто потому, что мы муж и жена. И ты хорошая женщина.

Я достаточно наслышалась рассказов, чтобы понять, какие это страшные слова. Я сказала:

— Что за чушь, Рой. Ты не дарил мне цветы… бог знает сколько лет.

Я чуть не сказала «четырнадцать». Я — то знаю, что именно четырнадцать. Но я не хотела, чтобы он знал, что я знаю. Однажды меня поразило, что прошло уже невесть сколько времени с тех пор, когда он в последний раз делал подобные жесты, и я осознала, сколько именно, и с тех пор жду и считаю. Это весьма печально, право же, годами ждать, и подмечать все это, и даже не знать, что сказать.

Но мне не пришлось называть точную цифру, потому что у него резко изменилось настроение. Он разъярился очень быстро и очень сильно. Тоже один из признаков.

— Ну и к черту все это, — сказал он, отнял у меня цветы и швырнул их в угол.

Вот и лежала я в темноте в ту ночь, когда у меня выпал глаз и оказалось, что я им вижу, и размышляла о нас с Роем. Он собирает в гараже аэроплан. Настоящий аэроплан из строительного набора. Он уже однажды собрал такой, полетал на нем недельки две и продал. Это он делал для себя. Теперь вот завелся новый самолет, и он каждый день к нему ходит, и все косточки, ребра, хребет у самолета наружу, а мой с ними возится, пока я записываю слова всех женщин, которым нужно выговориться, ведь того, что у них когда — то было, уже не спасти.

Это заставило меня задуматься над тем, что же есть у меня. Мне нравится Рой. Рой — он такой: он был пилотом, когда мы познакомились, и учил людей улетать с аэродрома на «цессне». Во время нашего первого свидания он говорит: «Я хочу показать тебе Сидар — Рапидс так, как ты еще никогда его не видела». И он берет меня в воздух, и мы летим за город и вычерчиваем восьмерки над васильками, и мы опускаемся низко — низко и гоняемся за телятами по пастбищу, и мы сминаем верхушки каких — то черных дубов, и мы лениво кружим над элеватором, и он все говорит: посмотри сюда, посмотри туда, гляди, что это там, Лоретта. И он заставляет «цессну» скакать и парить, и он смеется и трогает меня за руку, чтобы удостовериться, что я все это вижу. А вижу я взрослого ребенка мужского пола, который с бешеной скоростью мчит на трехколесном велике и выпендривается перед своей девчонкой, и мне это нравится. Мне хочется протянуть руку и взъерошить ему волосы. И он приводил меня потом в гараж и показывал, что он собрал. Даже теперь. Даже несколько дней назад. «Посмотри, Лоретта. Я надел на него шкуру».

Но я ревную не к самолету в гараже. Если бы только это. Я думаю о том, что он до сих пор мне показывает, что он собрал; потом думаю о женщине, с которой он встречается; потом снова думаю о нем, о «цессне», о нашем первом свидании, когда он увидел что — то с левой стороны, вскрикнул от удовольствия, но на этот раз не сказал «смотри». Вместо этого он развернул самолет, и мы сделали петлю и полетели в обратном направлении, и он наклонился ко мне и сказал: «Вон там, Лоретта», и я увидела блеск чешуи на солнце в маленьком пруду посреди пастбища. «Я всегда буду разворачиваться в нужную тебе сторону», — сказал он, имея в виду мой глаз. Сообщение о том, что один глаз у меня стеклянный, он воспринял не поморщившись, и это было еще до того, как он назначил мне свидание, и он даже сказал, что это помогает ему понять, как красив мой здоровый глаз.

Но он умел говорить зло. И он мог лечь в постель с другой бабой. Это я знала благодаря тому опыту, который приобрела в суде. И еще он на днях стирал постельное белье и ничего мне не сказал. Белье с нашей же собственной кровати. Это плохой знак.

Я думаю обо всем об этом и обнаруживаю, что мои пальцы незаметно шевелятся под одеялом. Ведут протокол. Для них это обычное дело. И вдруг они замерли. Потому что в голове у меня наступила тишина. И полились слезы. Я не взъерошила ему волосы тогда, когда впервые у меня был такой порыв. Я дождалась того момента, когда мы в первый раз занялись любовью, это было в первую брачную ночь, и так было задумано. Так было задумано еще тогда, когда мы описывали круги над Сидар — Рапидсом, хотя было начало семидесятых и нравы уже везде были довольно — таки свободные. И в ту ночь, когда у меня выпал глаз, я кое — что поняла о тех десяти или двенадцати месяцах, когда я говорила: «Нет, Рой, нет, только после свадьбы». Я поняла, что это были последние месяцы, когда я сама строила свою жизнь. Надо признаться, это было чудесное время — те несколько месяцев до нашей свадьбы. Не то чтобы мне не хотелось запустить руки ему в волосы или еще куда. Просто строить свою жизнь самой было еще лучше.

Теперь я ворочаюсь в постели, а он лежит ко мне спиной и тихонько посапывает, я протягиваю руку к его голове, но не дотрагиваюсь до него. Его волосы такого же цвета, как те бычки на лугу. И такие же непослушные. Вьются и вечно путаются. И мне все так же хочется продираться сквозь них кончиками пальцев. А она ему тоже так делает? Теперь мне хочется пройтись по ним как плуг. Словно острый тяжелый лемех. Кто — то побывал в нашей постели. Может быть, даже сегодня. Я сдержала крик. Я лежу на спине и смотрю в темноту, думая о красном огоньке, который увидел мой стеклянный глаз. Лицо мое горит, как этот огонек, когда тревоги нет. Глаз. Я знаю массу случаев, когда брак распадался даже от такой малости, как постиранная простыня или подозрительные вспышки доброты. Я так не хочу. Внезапно у меня созрел план.