Якуб Колас - На росстанях

Колас Якуб

На росстанях

Якуб Колас

(Константин Михайлович Мицкевич)

На росстанях

Трилогия

Содержание:

Книга первая. В полесской глуши

Книга вторая. В глубине Полесья

Часть первая. В родных краях

Часть вторая. На новом месте

Книга третья. На росстанях

Часть первая. Верхань

Часть вторая. На перепутье

Послесловие И.Науменко. Пути-дороги народной жизни

КНИГА ПЕРВАЯ

В ПОЛЕССКОЙ ГЛУШИ

I

- А, это ты, бабка! Ну, присядь, поговорим немного!

- Я постою, паничок... У вас так тихо, я думала, вы уже спите, а вы все с этой книжкой, - сказала, присаживаясь, бабка. - Простите, паничок, я пришла спросить - болит еще у вас голова или перестала?

- Перестала, бабка, перестала! - сказал молодой учитель, притрагиваясь рукой к голове и как бы прислушиваясь к тому, что в ней происходит. - Забыл даже, что она и болела!

- Ну, паничок, мой родной, как себе хотите, хотите - верьте, хотите не верьте, а я вам, ей-богу, заговор шептала!

- Ты и мне шептала? - удивился учитель. - Когда же это ты умудрилась пошептать? Я даже и не заметил.

- Вы здесь сидели, читали, а я из кухни, через дверь шептала... Не гневайтесь, ей богу, шептала!

Высокая, худощавая, темноволосая женщина - она работала в школе сторожихой - необычайно оживилась; глаза и все ее лицо говорили, что она глубоко убеждена в силе своего искусства.

- Верно, это ты мне помогла, бабка, - сказал учитель, усмехнувшись.

- Ой, паничок, вы все смеетесь, не верите мне, старой!

- О нет, бабка, верю, верю! О твоем знахарстве везде говорят: в Хатовичах, в Малковичах, в Ганцевичах - всюду!

- Гэ-э-э, паничок, из-под самого Пинска приходят и приезжают к старой Марье! - с гордостью проговорила бабка.

- И как это ты, бабка, шептать научилась?

- Научилась, паничок, научилась!

- Кто же тебя научил?

- Ой, паничок, вы все хотите знать!

- А что же, бабка, научился бы - и ко мне ходили бы люди и я помогал бы им.

- Неможно это, паничок.

- Почему нельзя? Разве грех?

- Неможно!

- Должно быть, бабка, ты с нечистой силой знаешься?

- Бог с вами, паничок, что вы сказали на ночь глядя! Пусть бог милует! И не вспоминайте вы про нее! Во имя отца, и сына, и святого духа!

Старая полешучка, знахарка Марья, подняв глаза на образ, набожно перекрестилась.

- А что же она мне сделает, эта нечистая сила? Я не боюсь ее, потому что ее, бабка, вообще нету.

- Гэ, паничок, вы еще молоденький, мало на свете жили.

- Но вот ты, бабка, слава богу, пожила на свете, а скажи: видела ли хоть раз нечистую силу?

- Не на каждого, паничок, она попадает, - уклонилась бабка от прямого ответа.

- А я тебе, бабка, скажу, на кого она попадает. Насколько я знаю, она больше всего привязывается к пьяным, темным людям, да и то ночью.

Сторожиха покачала головой, не согласившись с учителем. А учитель, еще совсем молодой человек, недавно приехавший в свою первую школу, еле заметно усмехнулся про себя, уверенный, что бабка обязательно расскажет про какой-нибудь случай с нечистой силой. Ему очень нравились такие разговоры с этими простыми людьми, жителями глухой полесской деревни, которые еще так недалеко ушли от верований и представлений времен первобытной человеческой культуры.

- Я вам, паничок, не буду много говорить, ведь вы все равно не верите или хотя и верите часом, но говорите, что не верите. Но если моему слову веры нет, то послушайте, пусть вам расскажет мой Михалка. Вы же знаете моего Михалку? А если и ему не поверите, спросите людей. Михалка тогда еще парнем был. Шел он из Сельца, и ночь была не очень темная. Слыхали, может, Сельцо недалеко от нашей деревни, верста, не более. Это выселки из нашей же деревни, дворов десять. Он и женку оттуда взял. Так вот, паничок, был он там, на вечорки туда ходил, пока не женился. На полдороге между Сельцом и деревней старая корчма стоит, как раз напротив кладбища. Там еще небольшое болотце есть, и речка оттуда начинается, малюсенькая, и соединяется с другой речкой, что у нас Телешевым дубом зовется. И вот как только миновал он корчму, так на него что-то и набросилось - и не зверь и не человек. Так прямо и налетает на него. Хочет Михалка словить его - а не может: что-то голое и скользкое, ни шерсти, ни одежи. Михалка отбросит его рукой, а оно снова, а оно снова... И вот, не поверите, паничок, разорвало на хлопце новую свитку до самого воротника. Обессилел, бедный, почти без памяти в хату заявился. Скажете - пьяный был, так ведь сроду не пьет Михалка, в рот горелки не берет. И пролежал он после этого в горячке три месяца, насилу на ноги поднялся.

Лобанович - так звали молодого учителя - слушал рассказ с большим интересом. Вначале ему было немного смешно, но по мере того как сама рассказчица все более увлекалась историей с Михалкой, лицо учителя становилось серьезным и даже хмурым.

Если сторожиху захватывала загадочность происшествия, то Лобановича заинтересовало другое, а именно - непосредственная и крепкая вера людей в существование таинственного, темного сплетения злых сил. Миллионы и более лет живет эта вера, зачатки ее затеряны в темном омуте прошлого, и до сих пор человеческий разум не сумел освободиться из-под власти этого дурмана.

"Интересно! Надо будет подумать об этом", - заметил про себя учитель. Но, как видно, его занимала еще и другая мысль, и он неожиданно для самого себя спросил:

- Бабка! А твой Михалка мог и помереть от этого?

- Гэ, паничок милый! Чуть-чуть не помер! Насилу отходили!

- И подумать только, из-за какой глупости может умереть человек! проговорил молодой учитель, обращаясь скорее к самому себе, чем к своей собеседнице, и задумался. Голова его немного склонилась набок, темные глаза, в которых светилась какая-то затаенная мысль, устремились, не мигая, в угол комнатки, но ничего не видели: они как бы обращены были к той мысли, которая в эту минуту ворошилась у него в голове.

Старая бабка с каким-то страхом и любопытством поглядывала на своего "панича".

- О чем вы, паничок, так задумались?

Лобанович вскинул на нее глаза и засмеялся.

- Знаешь, бабка, хочешь, я скажу тебе, о чем ты теперь думаешь?

Бабка удивилась еще более, а учитель, не ожидая ответа, проговорил:

- Ты, бабка, смотрела на меня и думала: "Если этот панич еще не сошел с ума, то скоро сойдет".

Сторожиха изумленно смотрела ему в глаза, а Лобанович, придав важное выражение своему лицу, сказал:

- Ты, бабка, не думай, не одна ты знахарка. Я, может, еще лучший знахарь, чем ты.

- А что ж, паничок, все может быть, - словно с какой-то обидой ответила бабка.

- Ты плюнь, бабка, на это, потому что все это глупости, а лучше скажи: зачем мы на свете живем?

Бабка не знала, какой тон ей взять, чтобы не ошибиться.

- Гэ, паничок, что это вы обо всем спрашиваете? Гляжу я на вас и удивляюсь: сидит себе, словно монашек, и все в книжки смотрит. Поглядели бы немного - и хватит. А то, когда ни придешь, вы все в книги глядите. Разве можно так долго смотреть в них? - И, помолчав, добавила: - Сушат они, и больше ничего.

- Так ты, бабка, не знаешь, зачем мы на свете живем?

- Нет, паничок, не знаю! Если бы вы спросили дерево, зачем оно растет, разве оно ответило бы? Так и я не могу ответить вам. Живем, пока живется, ведь живым в землю не полезешь, а придет смерть, тогда похоронят.

- Да, бабка, ты говоришь правду, не знаем мы, зачем на свете живем.

- А зачем, паничок, и знать? Живет человек и живет, пока ему бог предназначает. А придет время умереть - умрет.

- А плохо, бабка, что надо умирать!

- Что вы, паничок, все про смерть говорите! Чудной вы, ей-богу! Вот тот панич, который был здесь до вас, бывало, пойдет куда-нибудь - либо к пану подловчему, либо к Курульчуку на чугунку. Там паненка была, ой пригожая паненка! Ее теперь дома нет, а вот приедет - сами увидите!

- А разве здесь и паненки есть? - заинтересовался Лобанович.

- Ой, паничок, почему же по быть!

Бабка начала перечислять и расхваливать паненок. Прежде всего у волостного писаря их целых четыре. Правда, волость отсюда в пятнадцати верстах. Но есть паненки и поближе. Верстах в семи от Тельшина живет дочка землемера. Все паничи в округе влюблены в нее. Есть еще паненка на хуторе, до которого рукой подать - версты три, не более.

- Да зачем нам лучше, паничок, - у пана подловчего дочки есть. Одна еще совсем молоденькая, а другая постарше. Она уже спрашивала: "Ну как, бабка, твой панич?"

- А ты что ей сказала?

- Ой, говорю, панич! Хороший панич!

- Разве же я хороший?

- А почему же не хороший?

- Ну, а которая из паненок самая лучшая?

- Все хорошие. Как по мне, так все хорошие.

- Не думаешь ли ты, бабка, женить меня?

- Сами, паничок, женитесь... А к пану подловчему вам нужно зайти. Бывало, тот, прежний панич, как вечер, так уже и там. А вы все сидите над этими книгами. Сушат они человека.

- А ты, бабка, пошепчи, чтобы я от них отвернулся.

Старуха несколько минут смотрела на учителя, а затем засмеялась долгим-долгим смехом.