Олег Сурнов - Дезертир

Сурнов Олег

Дезертир

Олег Сурнов

Дезертир

Где-то на северо-западе, где-то на юго-востоке, где-то. Деревушка. Без названия и особых достопримечательностей. Деревушка!!!!!!!!!: восемь домиков, река, теплое течение. Ниоткуда. Никогда. Нигде...

... - Сержант Барк. Я ничего не слышу.

Шум войны нарастал в ушах Вэлора.

- Я ничего не слышу!

Он кричал. но его крик был шепотом, шепотом внутри себя, когда не раскрывая рта ты пытаешься выразить засевшее внутри твоего разума. По сравнению с криком войны.

- Таржет, ты? Где твое лицо, Таржет? У тебя нет лица. Ты слышишь? Или это не ты? А! Это я! Да, это я! Я умер. У меня нет лица. Быстрее отсюда. Бегом. Пока никто не видит. А отсюда в Сайгон и домой.

- Нет больше Да-нанга. Хер вам всем собачий. И ты, Барк, получишь свою пулю, а с меня хватит...

Он пробирался сквозь джунгли и бежал не видя дороги. Ее не было. Ливень, кровь, грязь, москиты, мертвые тела, гной, вонь, исходящая от самой земли, и крик, этот душераздирающий стон войны...

... Дождь.

- Я слышу. Я слышу дождь. И нет больше крика.

Вэлор лежал на обочине дороги в луже и слушал дождь, он не мог вспомнить, каким образом очутился в этом месте, но он и не хотел об этом думать. Он медленно поднялся и пошел. Ему было спокойно, необычайно спокойно, как не было еще никогда...

Дождь, дождь без конца и края, дождь. Дорога, и та напоминает дождь. Порою кажется, что дождь льет не только с неба, но и поднимается с земли. Устал. Дорога кажется длинней, когда ты одинок.

Где-то я это слышал. Да, а когда ты еще не знаешь, куда идти.

Тогда еще хуже.

Сержант Барк. Пол хари. Да. Половину его вонючей хари разнесло.

Не жаль, нет, к черту его...

... дерьмо он. А Ник? А кому же я свои документы подпихнул? Не помню, не знаю, кто он там. И никто не разберется, и не будет разбираться. На хрена. А меня нет, нет меня, и все. Рядовой Стоун Кэнсер. Кто он такой? А я кто? Твою мать. Так и не прикуришь. Все правильно. Война для тебя кончилась, парень. А может быть, только начинается. А? Нет, дерьмо ты несешь, приятель. Интересно, сколько это времени я так сам с собой разговариваю? Можно и свихнуться.

... Все. Дошел. Деревня. Странно. Не должно ее здесь быть. Только если ее здесь действительно нет, сдохну через километр.

- Эй, служивый! - Бабка в черном платье поманила пальцем по направлению к старенькой хибарке, - заходи.

Стоун посмотрел на серое дождливое небо, кинул окурок и вошел в избу.

"Черт, свет слепит. Отвлекись."

- Спасибо что пустили. Не все такие приветливые.

За столом сидел потертый от времени дед и с неподдельным интересом разглядывал маленького черненького тараканчика, ползающего по тарелке с картошкой. Одет был дед диковато.

"Наверно, здесь так принято."

Бабка, выглядевшая чуть приличнее, пододвинула стул. И Стоун рухнул на него.

- Картошечки, солдатик?

- Да, бабуля.

- Дак ты уже почти дрыхнешь, рядовой, - произнес дед, ковыряя грязным ногтем в своем ужасном носе, - давай по стопарику, сыночек? Ать?

- Ать. Давай, - Стоун на миг оживился, - спасибо.

Откуда-то из-под табуретки старик извлек бутыль с мутной подозрительной жидкостью, которую вряд ли можно пить.

И как-будто уловив все подозрения Стоуна, он прокряхтел:

- Ххорошая, не трусь. Давай, бабка, чарки. Выпить надо служивому. А картошечкой заешь.

Стоун с большой охотой осушил свою порцию чудесного напитка и прикончил миску картошки, от чего в организме у него потеплело, и он начал засыпать.

- Щас мы, милок, с тобой покурим, а старуха тебе пока постельку приготовит. Мы хоть люди-то и диковатые, но всеж-таки добрые, - рассказывал дед, медленно давя тараканчика.

- Спасибо. Я уж думал - попрут, и шага не успею в дом сделать.

Стоун Кэнсер (или Джон Вэлор) и старик вышли на улицу и уселись на покосившееся крыльцо. Дождь как будто стал мягче.

- Ты здесь задержишься, солдат. Уж поверь мне.

- Что?

- Покурил? Давай спать. Эй, старуха...

"Партизаны. Свинячье дерьмо. Все равно война скоро кончится. Сорок второй. Славный сорок второй. Скоро наша победа. Вот он я, я иду по Красной свинячей площади. Да, я весь в черном. Славянское дерьмо мне кланяется. Нет. Они лежат и тухнут в вонючих канавах, да, валяются в собственном дерьме и жрут, жрут червей и подыхают. Мои славные ребятки мне кланяются. Да. Я это заслужил, мать вашу. И мы жжем эти сраные коммунистические тряпки, эти ихние знамена. Ха-ха... И древко знамени с размахом бьет мне по яйцам..."

- Черт, проклятье. Дерьмовый сон. Так все хорошо начиналось, полковник Генрих Майн, сорокалетний, седой и хмурый, поднялся с дивана и выглянул в окно. За окном белел пейзаж. Различные там дерьмовые березки да сосенки. Всякая там славянская недорастительрость.

Полковник был хмур, может быть от того, что его ударило в пах, может от того, что он вспомнил, что уже давным-давно не сорок второй, славный сорок второй, а довольно поганый для германской армии сорок четвертый. Что все дерьмово хуже некуда, и что пора бы подумать о том, как бы вообще выйти из игры. Раз уж она практически проиграна.

Подумал Майн и о том, что никакой Красной площади в его жизни уже не предвидится, и обнаглевшие партизаны постоянно подрывают поезда, и чтооо...

- Ну и хрен с ней!..

Взрыв. Поезд качнуло, завертело, подбросило вагоны как пушинки. И покатилось. Все в черную бездну. И мечты, и разочарования, и хвала, и ругательства.

Полковник Генрих Майн, раздраженный и хмурый, мелкий и ублюдочный эсэсовец, яростно и жестко вцепился в сиденье, из последних сил стараясь выжить в мясорубке. Завертелся. И потерял всякое понятие о сознании...

"- Значит так, Вэлор. Кому ты подложил свои документы?

- Ты плохо выглядишь, Барк.

- Я Барк? Я что, похож на Барка, а? - из темноты помещения на Джона Вэлора уставились гноившиеся глаза, резко выделявшиеся на фоне кровавой гримасы, красно-черное месиво внезапно затряслось, и из дыры, бывшей когда-то ртом, раздался отвратительный пугающий хохот.

- Ты смешон, Джонни, - проскрежетали гнилые остатки зубов, - ты всегда был смешон. Что ты вообще делал на этой войне?

- Ты мертв, Барк. Я это знаю.

- Ничего ты не знаешь.

- Я хочу проснуться.

- Не так просто, да, парень? Надо быть сильным, чтобы все суметь пережить. Так просто отсюда не уйти.

Кровавая маска смеялась, потешалась над Вэлором.

Он выбежал из палатки, но повсюду он видел мертвых людей, его бывших товарищей по оружию. Они внаглую насмехались над ним, над тем, что он был жив.

- Просто напросто не все так просто. Ты понял мой каламбурчик, парень?

То, что раньше было сержантом Барком, беззвучно произнесло эти слова, даже не слова - мысли. Но Вэлор их услышал, они пронзили его насквозь. И он проснулся..."

Солнце било сквозь окно прямо в глаза Стоуну Кэнсору. Сон полностью улетучился. Стоун обнаружил себя лежащим на довольно-таки древней тахте где-то в углу обширной комнаты, в центре которой располагалась кирпичная деревенская печь. Старик сидел на печи и покуривал что-то чумовое, судя по запаху.

Открылась дверь, и в сени вошла бабка, скрипя половицами и напевая что-то себе под нос.

- Дед, ты встал? Ой милок, и ты проснулся! Спал бы еще. Здесь спешить некуда.

- Нет, мне надо спешить.

- Куда это?

"А действительно, куда?" - Стоун абсолютно ничего не помнил, и не то, чтобы и не помнил, а ничего и не было, и быть не могло.

- Поесть мне, - прошептал Стоун, чтобы что-нибудь сказать.

- Конечно, сейчас все и поедим.

- Конечно.

- Да, ты иди умойся, солдатик, - дед покурил вонючую цигарку и кряхтя сполз с лежанки.

- Как поедим, я тебе окрестности покажу. Надо тебе где-нибудь посимпатичнее расположиться. Я даже знаю, где. Ээх, я все знаю.

- У вас тоже неплохо.

- Нет. У нас тебе не место.

- Почему?

- Ты не спрашивай, ты слушай. На другом берегу речки видишь дом? Вот туда тебе. Там тебя приютят, там ты нужен.

- Кто там живет?

- Увидишь сам. Вещички хватай и вперед.

- Нет у меня никаких вещичек-то.

- Привет, солдат. Свидимся еще.

Старик медленно поковылял к своей старой покосившейся избушке, на ходу раскуривая очередную пахучую дрянь. А Стоун пошел прочь от старого ночлега к новому пристанищу. Что его ждало, он не знал, но пока ему было все равно.

По пути к дому на том берегу речки, ему попалась на дороге пара ребятишек, игравших в какую-то странную игру, да кто-то выглянул из ближайшей хижины, и сразу же скрылся.

Вот и дом. Ничего примечательного. Четыре стены да крыша. У самого крыльца маленькая скамеечка и три березки возле окон.

- Открывай, хозяива! Я, вроде как, то, что вам нужно, - Стоун несколько раз саданул кулаком по двери и стал ждать.

Дверь открыла женщина лет тридцати, одетая в простенькое платьице.

- Заходи.

- Я вам что, действительно нужен?

- Почему бы и нет.

Стоун не был ни в чем уверен. Но он чувствовал лишь одно: она, она ему нужна. Как воздух, как мечта. От женщины исходил приятный запах чего-то забытого, что было давным-давно, а может быть и не было никогда.