Алексей Смирнов - Сохранить как

Смирнов Алексей

Сохранить как

Алексей Смирнов

Сохранить как

Напоследок - изящное наблюдение: в юности перед тобой разложены карты, и каждая обещает дальнюю дорогу, но ты не готов идти. А в старости - в старости всегда получается неудачный пасьянс. Лишний валет, неистраченный туз... Поэтому старые леди, утепленные шалями, склонны раскладывать пасьянсы. Собственные жизни перекраивают...

Он взглянул на правое предплечье: мраморная кожа, испещренная сухими порами, напряглась и вздулась, словно в клетчатку, минуя по ошибке вену, проник густой раствор. Округлое неровное уплотнение росло, разбухало, одновременно походя и на грибную шляпку, и на сосуд алхимика. Вскоре, за узостью площадки, упругое новообразование свесилось с руки наливными боками: одним - с лучевой стороны, другим - со стороны радиальной. Теперь оно казалось неким предметом, аккуратно переброшенным через руку: что-то вроде толстого валика или, скажем, резиновой грелки. Тягучей шкурой, да глубинным бурчанием оно больше смахивало на грелку.

Не сбавляя шага, со сдержанным интересом он окинул взглядом нарост и про себя подумал: "Что такое?" В тот же миг внутри идущего прокатилась волна, рассеявшая легкое чувство голода.

"Я твой желудок, - нарост сократился и снова расправился. - Я покидаю тебя посредством перемещения".

"Ничего не поделаешь", - вежливо произнес путник и приподнял шляпу, которую не стал возвращать на место, а отпустил, отбросил, и она унеслась, захваченная молочной метелью.

Нарост отшнуровался и беззвучно шлепнулся под ноги; шедший осторожно перешагнул через желудок и продолжил путь, вяло размышляя об утрате.

"Крыса, - вздохнул он шагов через двадцать или двести. - Корабль тонет, вот оно как".

Желая того ли нет, дезертир облегчил шагавшему существование. Есть не хотелось; кишечные петли, расправляясь, безболезненно отстегивались от брыжеек, меняя от природы подвешенное состояние на независимость.

"Утроба! А, утроба? - позвал идущий. - Как ты там7"

Он подумал о винах и соусах, рагу и приправах, земляничном мороженом и бочковом пиве - подумал и нашел все названное никчемным.

Перламутровый вихрь шарфом захлестнулся вокруг его шеи; человек шел, а пленка, подернувшая его зрачки, пропитывалась туманом.

В правом подреберье обозначилась выпуклость: полезла печень, обрывая сосуды, и те зависли, усыхая и рубцуясь.

"Ты был куда ни шло, - ворчливо буркнула печень. - Держал себя в рамках. Я думаю, что могла бы сгодиться еще на многое".

Шедший рассеянно похлопал по растущему бугру.

"Ступай, - разрешил он великодушно. - Не уверен в твоем благополучном будущем, но желаю удачи".

Ткань впалого живота разошлась; проступило скользкое, темно-вишневое мясо. Печень, осев, перевалилась через подвздошную кость и осталась лежать; легкий белесый дым без запаха тут же закружил вокруг; человек шел, не снижая скорости и оставляя за собой помидорные следы.

"Ни к чему оно мне," - раздумывал путник, и в этот момент грудь его низко загудела.

"Подводим итоги. Считаем цыплят, дружище. Следующее в очереди - я. Я просто безработный мясной насос. В камерах моих сгустилась шершавая ночь, и кровь, застоявшись, густеет и скоро станет черным липким порошком".

"Пожалуйста, - человек улыбнулся подслеповатой улыбкой. - Я ведь, даже если захотел бы, не смог тебя удержать, верно?"

"Верно, - отозвалось сердце, не особенно напрягаясь - одним лишь правым желудочком. - И легкие тебе ни к чему. Отпусти их со мной заодно, мы хорошо сработались здесь, в тебе..."

"Пожалуйста", - повторил человек, все так же сочась пресной улыбкой, и вложил себе в подмышечные впадины большие пальцы, а прочими, упершись в ребра, разъял грудную клетку. Оттуда выпорхнула гигантская мокрая бабочка целый слон, и крыльями ей были пятнистые скрипучие легкие, а телом бесформенный ком, и даже не верилось, что в прошлом этот увалень был славным повелителем огня.

Бабочку накрыло снежным сачком и вздернуло вверх, рывком унося в небеса - настолько неразличимые, что быть они могли как на расстоянии выстрела, так и в пределах достижения простертой руки.

"Пустое, пустое", - думал человек, вышагивая с чувством все большей легкости. Ему пришло на ум, что он называет пустым то, что покидало его в дороге; на деле опустошался он сам. Путнику стало любопытно узнать, насколько далеко может зайти этот процесс. Яички рассыпались в пыль, не успев попрощаться. "Ох!" - сказал человек, невольно останавливаясь и приседая: сухо выпрыгнули позвонки, сопровождаемые мертвой глистой спинного мозга - так называемой управляющей жилы. "Все?" - спросил человек, сидя на корточках и глядя под себя. Ему ответила тишина, и он выпрямился, несмотря на отсутствие привычного стержня. Встав во весь рост, он понял, что потерял глаза - выронил их, они сбежали, пока он тщился различить в игре поземки обретшие свободу кости.

"Ничего страшного, - уверил себя путник. - Пока - абсолютно ничего страшного. Здесь все равно ничего не видно".

Он ступил шаг, затем второй и третий, находя, что сделался более подвластным ветру. Теперь, по мере того как он продвигался вперед, вихри сгибали его податливую фигуру в любом угодном направлении.

С пальцев, с лица прохладными струйками стекали остатки соков.

"Пора прощаться, хозяин, - сказал ему мозг. - Доволен ли ты мной7"

"Что тебе ответить? - пожал плечами человек. - Ты всегда держал мой нос по ветру. И вел по верному следу".

"Это высокая похвала", - признал мозг, размягчаясь от удовольствия. Он хлынул в прорехи, образовавшиеся в твердом нeбе, и заполнил рот безвкусным тестом.

Человек пожевал и плюнул в клубящийся пар протяженным плевком. Ломкими ногтями колупнул запекшиеся корочки губ, ощущая в то же время, как тают, не видя себе выхода, кости из числа надежно скрытых. Он сделался вполне гуттаперчевым, но шел все равно, не видя и не слыша. Мгла облекала его в пленку, которая могла бы сойти за защитную, если бы нашлось, от кого защищаться.

"Шишел - вышел вон", - думал путник, удивляясь отсутствию мозга.

Ветер начал сдувать с его вялых пальцев лепестки ногтей; стрелы волос, прямые и неподвижные в полете, срывались с черепа и мчались к точке исхода седою тучей. Плавились завитки ушных раковин, утюжились папиллярные письмена.

Кишечник, выскользнув, тянулся, словно послед. "Не родил ли я кого?" подумал человек, не видя и не зная. Нет, такого за ним не водилось. Странно - он многое помнил, слишком многое, с избытком мелких крошащихся деталей. Он помнил даже собственное имя.

Человек скинул с плеч широкое, теплое пальто, надетое прямо на кожу, ощупал себя в поисках иной одежды, но больше не обнаружил ничего - одно пальто, не считая выброшенной шляпы.

"Осталась кожа", - прозвучало внутри человека, и он не сумел разобрать, откуда.

"Я сейчас сниму, - послушно ответил путник и принялся усердно тереть ладонями щеки. Кожа скатывалась в продолговатые катыши, будто подмоченная бумага. - Это ты со мной говоришь?"

"Ты", - согласилось внутри.

"То есть я", - уточнил идущий.

"То есть я".

"То, что нужно, - впервые в голосе человека послышалась радость, хотя беседовал он, не размыкая рта. - Похоже, что приспело время познакомиться".

"Конечно," - услышал он и стал тереть еще яростнее. Внезапно пальцы на дюйм провалились и тут же ухватили мягкие бумажные края недорушенной оболочки. Поспешно, словно торопясь совокупиться, а женщина уже устала ждать, он высвободился из кожаного комбинезона. Вытряхиваясь, человек смешно подпрыгивал на сосисочной ноге. Оставшись нагим, провел рукой по телу и, явно разочарованный, воскликнул: "Это снова я!"

"Разумеется. Нужно брать глубже", - донеслось до человека, и тот, не сходя с места, вторично впился пальцами в лицо. Он постарался захватить горсть побогаче и, раздевшись в очередной раз, открыл, что ничуть не изменился - разве только умалился в размерах. Он мог оценить эту метаморфозу меньшими временем и расстоянием, что требовались ему, захоти он, скажем, дотянуться до стоп.

"Я снова тот же, как матрешка", - молвил он тревожно.

"Скорее, как луковица, - откликнулся ты. - Не стоит спешить, ты никуда не опоздаешь".

Человек промолчал, раздеваясь вновь и вновь.

Ветер бушевал, забирая отслужившие свое лохмотья.

"Я куколка, личинка, - лихорадочно рассуждал человек, делаясь все меньше и меньше. - Я линяю - вот какая штука. И выйду, глядишь, ослепительным махаоном. Ах, как мне не терпится быть махаоном, пусть даже проживу я не дольше суток. Сколько живут махаоны? Не помню. Точнее, не знал никогда".

Настал момент, когда его туловище с ногами и руками вместе сточилось до того, что человек свободно брал в замок пальцы стоп и кистей, не сгибая хребта - которого, впрочем, давно лишился, но все еще оставался тем я, что отвечал ему, отзываясь на ты. А потом тональность ответов сменилась, в голосе зазвучало ехидное и зловещее торжество; он обнаружил, что больше не в состоянии шевельнуть ни единым членом и превратился в крохотный кубик, почти точку - зеленого цвета. В последнем Я, не зная почему, был полностью убежден.