С Семенов - Наталья Тарпова

Семенов С А

Наталья Тарпова

СЕРГЕЙ СЕМЕНОВ

НАТАЛЬЯ ТАРПОВА

(Пьеса)

АКТ ВТОРОЙ

На сцене - внутренность главного вестибюля вокзала Октябрьской ж.д. в Ленинграде. Кассы билетные, перронные, телефонная будка, электрические расписания поездов, разноцветные электрические надписи и прочая вокзальная обстановка. Вестибюль наполнен пассажирами, провожающими, баулами, чемоданами, у касс протянулись длинные очереди, но все это замерло, как бы схваченное мгновенным сном, каждый человек застыл в соответствующем характерном движении: носильщик согнулся под тяжестью чемодана и так и застыл, продавец в книжном киоске протягивает покупателю газету, на прилавке билетной кассы застыла рука кассира с билетом в пальцах, разговаривающие застыли с открытыми ртами, с взволнованными озабоченными лицами, какие всегда бывают у людей в вокзальной обстановке. Через некоторое время после начала действия, которое в первой своей части будет происходить на трибуне и на особой площадке, "живая картина" вокзала исчезает в темноте. Одновременно трибуна ярко освещена. Рядом, на меньшей же высоте, чем высота трибуны, - особая площадка, соединенная с трибуной мостками. Площадка очень условно изображает фабричный коллектив. На перила площадки (со стороны зрительного зала) подвешен фанерный щит с надписью "Коллектив ВКП(б)". На площадке за письменным столом сидит Рябьев. Над его головой также небольшой щит, укрепленный на шесте, на щите надпись: "Организатор коллектива т. Рябьев". Рябьев просматривает какие-то бумаги очень большого формата. Р я б ь е в (отрывается от бумаг, задумчиво откидывается на спинку стула, зрителям). Знаете, товарищи, чего бы я хотел. (Конфузливо улыбается:) Смеяться поди станете... Я хотел бы вести партийную работу... во всесоюзном масштабе... (С живостью вскакивает.) У нас, товарищи, как будто и не принято хотеть столь много. А я считаю, что это неправильно. Каждый должен хотеть для себя не меньшего. Верно я говорю, товарищи? Т а р п о в а (поднявшись по лесенке, заглядывает на площадку, в руках "Правда"). Ты очень занят, Володя? У меня маленький вопрос к тебе. Р я б ь е в (радостно бросается навстречу). Пришла? Здравствуй! Мы с тобой еще не виделись сегодня. Кстати, никого еще нету и мы решим все в двух словах. Т а р п о в а (слушает с недоумением). Я по делу. Можешь разъяснить мне... статью во вчерашней "Правде"? (Сует Рябьеву газету, которую тот машинально отталкивает.) Р я б ь е в (взволнованно). Ногайло тебе ничего вчера не передавала от моего имени? Т а р п о в а. Ничего, ничего... (Опять сует газету.) Разъясни, пожалуйста. В чем тут дело... Р я б ь е в (машинально беря газету). Я тебя с утра поджидаю. Я думал, Ногайло уже передала... Т а р п о в а (тычет в статью пальцем). В частности, таблицу эту... И потом тут вот... (Показывает.) О каком тут темпе социалистического роста говорится?.. Р я б ь е в (все еще недоумевающе). Как же Ногайло не передала? Я же просил... (Спохватывается.) Что тебе разъяснить? А-а, двухлетние итоги нэпа тебя интересуют. (Уныло.) Значит, ты по поводу двухлетних итогов? Т а р п о в а. Да, да. Вчера до двух часов ночи читала. (Рябьев молча отходит с газетой в угол площадки, пытается читать, но видно, что ничего не понимает. Тарпова рисует пальцем на перилах площадки.) Р я б ь е в (комкает газету, в каком-то волнении подходит к Тарповой). Хотя я... Ногайло не передала... (Тарпова рисует пальцем.) Р я б ь е в. У меня к тебе "два слова". (Тарпова рисует пальцем.) Р я б ь е в. Я уж несколько дней все хочу... Т а р п о в а. Можешь не трудиться. Я уже знаю твои "два слова". Р я б ь е в (радостно хватая Тарпову за руку). Ногайло все-таки передала вчера?!. Т а р п о в а (вырывая руку). Ровно ничего. Я знаю... без того. (С горькой иронией.) Я привыкла. "Товарищ Тарпова, ты мне нравишься, как женщина... давай жить вместе". (Гневно.) Эти "два слова" хотел сказать мне? Да? Отвечай! Р я б ь е в (растерянно). Но я... Т а р п о в а (передразнивая, с горечью). Но я... Но я... Ну, что я? (Впадая в исступление.) Ты - тоже, как все. Знаком две недели - и уже подходишь с "двумя словами". А знаешь, сколько раз мне уже приходилось выслушивать вот эти самые "два слова". Знаешь? Р я б ь е в (растерянно). Товарищ Тарпова... Т а р п о в а (в исступлении). Во-семь р-раз... Восемь раз ко мне подходили всякие "товарищи" с этими самыми двумя словами, с той поры как я сама стала то-ва-ри-щем Та-р-по-вой, членом партии, секретарем фабкома. Приходило тебе когда-нибудь в голову подумать об этом? Р я б ь е в. Товарищ Тарпова, я вовсе... Т а р п о в а (в исступлении). Тебе не приходило. Тебе не могло притти. Ну, а знаешь ли, как я могла, как я должна была отвечать этим восьми... Я каждый раз у-сту-па-ла им... Да, да! Я восемь раз уступила с того дня, как стала "товарищем Тарповой". (С горькой иронией.) И как же могла я не уступить... Да ты мещанка, товарищ Тарпова! Да ты отстала, товарищ Тарпова! Да ты с буржуазными предрассудками!.. (С отчаянием.) И я думала, до сих пор думала, что те восемь правы, а я в самом деле мещанка. (С неожиданной угрозой.) А вот девятый не хочу. Слышишь! Не хо-чу... Р я б ь е в (робко). Я тебя не принуждаю... В чем... дело? Т а р п о в а (умоляюще протягивая руку). Володя, милый! Все восемь говорили, что не принуждают. Но тут есть какое-то принуждение. Есть, Володя! (В порыве отчаяния.) Ну, как можно, встретив женщину два-три раза, тотчас подойти к ней и, опираясь на какое-то партийное право, сказать ей: ты мне нравишься, давай жить вместе?.. Как можно, Володя? (Со слезами.) От тебя, именно от тебя, я не ждала этого. Именно ты должен быть каким-то другим, непохожим на всех. За эти две недели, что ты у нас, я так поверила в тебя. Мне казалось, что наконец-то я встретила образец, которому можно подражать во всем: в работе, в жизни... Я тебе, Володя, завидовала и вместе с тем подражала. Когда ты выступаешь на наших собраниях, мне хочется отказаться от своего права мыслить самостоятельно, хочется соглашаться с твоими словами, не проверяя их, следовать тебе во всем со страстью, без оглядки, не задумываясь, не рассуждая... А ты... Ты тоже... как все... как все... (Склоняется головой на перила площадки и плачет.) Р я б ь е в (не зная, что делать). Ты не плачь... Ты не плачь... (Обрадованно.) Я тебе сейчас объясню статью... (Лихорадочно расправляет скомканную газету и несколько секунд читает.) Значит по поводу "Двухлетия нэпа?" Послушай, товарищ Тарпова... (Нагибается.) Если правильно понимаешь сущность нэпа, то я могу тебе ответить. Может быть, ты помнишь (трогает Тарпову за плечо), что сказал Одиннадцатый съезд про нэп?.. Он сказал: "Отступление окончено. Отступления больше не будет". Но я тебе скажу, что в известном смысле нэп даже не отступление... Т а р п о в а (не поднимая головы). А почему же тогда Одиннадцатый съезд сказал, что нэп отступление? Р я б ь е в (обрадованно). А вот я тебе объясню. Он сказал потому, что... Н о г а й л о (запыхавшаяся, взволнованная, поднимается на площадку, в руках какое-то письмо, бросается к Рябьеву). Ну, Рябьев! Всего я ожидала от этого сукина сына, а такого... (Замечает Тарпову и с зловещим видом прячет руку с письмом за спину.) А-а, ты вот где, сударушка, обретаешься? Тем лучше!.. (Выжидает и вдруг выбрасывает руку с письмом из-за спины.) А это что? Это тебе известно - что?.. Т а р п о в а (с пронзительным криком бросается к Ногайло). От Виктора Сергеевича! Я так ждала. Как оно к тебе попало? Н о г а й л о (медленно). Для кого - от Виктора Сергеевича, а для кого - от сволочи и прохвоста! (Отталкивает Тарпову, тянущуюся к письму.) Не лапай! Твоя очередь последняя... (Письмо к ужасу Тарповой, оказывается распечатанным. Хладнокровно вынимает его из конверта, подает Рябьеву.) На-ка, прочти писульку эту. Т а р п о в а (в ужасе). Ты читала? Как ты смела? Как ты смела? (Хочет броситься к Рябьеву, но не смеет.) Р я б ь е в (нерешительно вертит письмо в руках). Это частное письмо... Н о г а й л о (раздраженно). Частное!.. А ты сунь в него нос, узнаешь какое частное. Контрреволюционер, белогвардеец, устряловец, чорт еще знает кто, сидит у нас на шее, а мы ушами хлопаем. В ГПУ надо такие частные! Р я б ь е в (удивленно). Ну, если так... (Отходит в сторону и начинает читать.) Т а р п о в а (в ужасе). Товарищ Рябьев... Товарищ Рябьев... Н о г а й л о (подходя к Тарповой). Дура ты, дура, бесстыдница ты, бесстыдница! Ну о чем ты только думаешь пустой своей шаболою. (Гневно.) Когда же это ты изволила переписочку затеять с хахалем со своим? Т а р п о в а (не слушая Ногайло, в ужасе следит, как Рябьев читает письмо). Товарищ Рябьев... Товарищ Рябьев... Р я б ь е в (не отрываясь от чтения, поднимает руку). Обожди. М о л о д о й п а р т и е ц (поднявшись на площадку). Что за шум, а драки нет! (Удивленно всех оглядывает.) (Ногайло подбегает к нему, шепчет что-то на ухо, выразительно кивая на Тарпову.)

М о л о д о й п а р т и е ц (удивленно). А-а! Это дело сурьезное! (К Тарповой.) Что ж это ты, товарищ Тарпова, притираешься к кому не следует? (Тарпова отвернулась от всех. Изредка вытирает глаза, стараясь не плакать.) М о л о д о й п а р т и е ц (не дождавшись ответа). Э-эх, ты су... Баба ты дырявая! (Подходит к Рябьеву, который уже прочитал первый листок письма). Дай-ка... В чем тут?.. (Читает.) (Акатов, поднявшись на площадку, удивленно всех оглядывает и открывает рот, готовясь что-то спросить. Ногайло подбегает и шепчет на ухо.) А к а т о в (хмурится, решительно подходит к Тарповой). Позор тебе! Позор тебе! Позор тебе! Мерзавка ты! Мерзавка ты! Мерзавка! Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Тьфу! Тьфу! Тьфу! М о л о д о й п а р т и е ц (окончив читать первый листок, чешет затылок). Стой, читай и удивляйся. (Дает листок Акатову.) На, старик, читай, да не ахай! (Подходит к Рябьеву и берет второй листок, уже прочитанный Рябьевым.) Н о г а й л о (подбегает к Молодому партийцу). Прочитал? (Шепчутся.) Р я б ь е в (дочитав последний листок письма). Та-ак-с! Н о г а й л о (подлетая к Рябьеву). Каков сукин сын! Т а р п о в а (с каким-то неестественным спокойствием подходит к Рябьеву). Так дайте же и мне прочесть мое письмо. (Берет листок, который Рябьев беспрекословно отдает. С тем же неестественным спокойствием подходит к Молодому партийцу, затем к Акатову, молча и беспрепятственно отбирает у них недочитанные листки. Не взглянув ни на кого, молча - по мосткам - направляется на трибуну. Повернувшись спиной ко всем находящимся на площадке, лихорадочно-быстро читает письмо.) Н о г а й л о (Рябьеву). Что ты скажешь насчет этого сукина сына? Р я б ь е в (хмурясь). Обожди, товарищ Ногайло! Пусть товарищ Тарпова прочтет письмо. (Все на площадке, сбившись в кучу, шепчутся, посматривая на Тарпову, стоящую к ним спиной на трибуне. Видно, как Тарпова горбится и опускает голову все ниже.) Т а р п о в а (прочитав письмо, горбится еще больше и несколько мгновений стоит в жалкой и тоскливой позе; вдруг в каком-то неожиданном порыве оборачивается лицом к площадке и, гордо выпрямившись, оглядывает всех четверых вызывающим взглядом). Ну-у! (На площадке все смущенно молчат.) Если вам нечего сказать мне, я просила бы не беспокоиться за меня. (Тяжело дышит.) Р я б ь е в (повернувшись спиной к трибуне, обращается как бы только к находящимся на площадке, говорит несколько искусственно и приподнято). Товарищи! Из прочитанного письма видно, что политические взгляды и убеждения главного инженера нашей фабрики - это взгляды и убеждения заклятого врага рабочих и крестьян, взгляды и убеждения классового нашего врага в полном смысле этого слова... Н о г а й л о (перебивая). Я всегда чувствовала - он - сволочь. М о л о д о й п а р т и е ц. Махровая! А к а т о в. Позор ему! Позор ему! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Т а р п о в а (с трибуны, дрожа от напряжения). Он год работает у нас. Он дельный, честный, добросовестный. Р я б ь е в (спиной к Тарповой). Обожди, товарищ Тарпова. Послушай сначала, что скажут твои товарищи. (К находящимся на площадке.) Это верно, товарищи! Перед нами враг особого сорта. Опасаться, что этот сорт, "особый сорт", станет "вредителем" - смело можно не опасаться. Но, товарищи, "дельно", "честно", "добросовестно" работает с нами этот "особый сорт" только потому, что уверен: завтра-послезавтра партия наша переродится, октябрьские классовые завоевания рабочих и крестьян сойдут на-нет и таким образом само собою у нас получится нечто вроде "великой демократической". Все это очень отчетливо видно из его письма нашему товарищу, члену коммунистической партии, члену бюро коллектива, секретарю фабкома - Тарповой. (К Ногайло.) Ты, товарищ Ногайло, немножко перемахнула, считая, что письмо нужно передать в ГПУ. В ГПУ незачем передавать. Повторяю, если этот "особый сорт" не верит в нас - это его дело, и он рано или поздно жестоко поплатится за свое неверие. Но он "дельно", "честно", "добросовестно" работает с нами. И это уже наше дело. Не велика важность, если при этом он считает нас только навозом для завтрашнего дня. Чорт с ним, пусть считает! Свои козыри мы знаем лучше. Поняла, товарищ Ногайло? Т а р п о в а (с трибуны). Никогда, никогда он не будет вредителем. Р я б ь е в (спиной к Тарповой). Обожди, товарищ Тарпова. Мы еще не кончили. (К находящимся на площадке.) Но совсем к другим, товарищи, выводам приходится притти, если мы будем рассматривать личные отношения этого инженера к нашему товарищу, члену коммунистической партии, члену бюро коллектива, секретарю фабкома... Т а р п о в а (с трибуны). Не трудись. Я тебе облегчу задачу... Ты хочешь знать мои отношения?.. Я е-го лю-б-лю! Р я б ь е в (с жестким лицом оборачиваясь к Тарповой). Я тебя спрошу словами твоего инженера в его письме: что значит - любить? Н о г а й л о (ахая). Вот дурная! М о л о д о й п а р т и е ц. Угробилась бабочка! Выше пупа втрескалась. А к а т о в. Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Р я б ь е в (настойчиво). Я спрашиваю словами твоего инженера: что значить любить? Возможно, что тебе, члену партии, захотелось полакомиться для разнообразия красивым беспартийным спецом... Девятым в твоем активе. (Подходит к краю площадки - к мосткам, ведущим на трибуну.) Сообщи нам, товарищ Тарпова. Т а р п о в а (дрожа от возмущения, подбегает к краю трибуны - к мосткам, ведущим на площадку). Ты, даже ты оскорбляешь меня. Ты считаешь себя вправе... Товарищ Рябьев, а разреши и мне спросить тебя: любить - это по-твоему, предложить женщине "в двух словах" вот то самое, что полчаса назад ты предложил мне, на том же самом месте, где ты сейчас стоишь? Да? Р я б ь е в (смущенно). Не имеет отношения к вопросу, товарищ Тарпова. (Акатов, Молодой партиец, Ногайло переглядываются за спиной Рябьева.) Т а р п о в а. Судить меня ты не имеешь права! За что ты судишь? (К Ногайло, Акатову и Молодому партийцу, стоящим в стороне от Рябьева.) А вы... За что меня судите?.. (Зрителям.) А вы?.. (Подбегает к краю трибуны, со стороны зрительного зала.) За что вы все судите меня?.. За то, что я люблю? Люблю не так, как принято среди вас. Не так, как привыкли вы любить. Но как вы привыкли любить? Вам непонятно самое слово "любовь"! Вы смеетесь и обвиняете в мещанстве, когда слышите его. Для вас оно значит "угробиться", "втрескаться", "полакомиться"... И вы судите меня за то, что я люблю по-другому. Но мне опротивела ваша любовь. Слышите - о-про-ти-ве-ла!.. А к а т о в (в величайшем недоумении Молодому партийцу). За что ж кроет-то она всех? М о л о д о й п а р т и е ц (раздраженно). А чорт ее поймет! Вишь - баб мы с тобой не так любим. А к а т о в (растерянно). Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Пойдем-ка от греха подальше. (Оба пятятся с площадки, стараясь уйти незамеченными.) Т а р п о в а (опустив голову). Я знаю... знаю... Вы судите еще за другое... За то, что люблю того, кого нельзя мне любить... не имею права... (С тоской.) Товарищи, неужели вы думаете, что я сама не знаю! Знаю... Я знаю, что нельзя любить его. Но я же люблю... и не могу не любить. Бу-уду... Товарищи, не судите, а помогите... По-мо-ги-те. (Склоняется на перила трибуны и плачет.) Н о г а й л о (недоуменно-сострадательно). Вот дура маковая. Р я б ь е в (вполголоса). Оставим. Пусть поплачет. (Спускаются с площадки.) Т а р п о в а (поднимает голову). Володя... подожди... (Рябьев снова поднимается на площадку, ступает на мостки, доходит до середины и выжидательно останавливается. Ногайло, махнув рукой, уходит.) Т а р п о в а (вступает на мостки, на лице слезы). Володя, милый... Разреши... Дай сроку... шесть месяцев... Р я б ь е в (мягко). Какой тебе срок нужен, товарищ Тарпова? Для чего? Т а р п о в а (с усилием). Я заставлю его... перемениться. (Заметив удивленное движение Рябьева.) Володя, милый... Меняются же другие... Он тоже... Он непременно... Я заставлю... Непременно. Непременно... Он же любит... Он любит меня... Р я б ь е в (тоскливо). Вот для чего нужен срок! (Неожиданно.) Ты прости, если оскорбил тебя. Я нечаянно. Т а р п о в а (почти в восторге). Я уверена. Он удивительный... Такие редкость... Нам нужны такие. Р я б ь е в (тоскливо). Если ты ошибаешься... Если он не любит тебя... Если он... просто так. Т а р п о в а. Любит!.. Любит!.. Я знаю... Р я б ь е в (молча берет из рук Тарповой конверт, вынимает листки письма и что-то ищет в них, найдя, подает один из листков Тарповой). Я бы советовал получше вдуматься... (показывает в листке) в эту теорию семейной ячейки... Разрешается любить сразу сто женщин, кроме жены... Т а р п о в а (отталкивая листок). Ничего... Неправда... Он любит меня. Меня одну. Он, сам не понимает... Уверяю тебя, он бросит все теории. Я заставлю. Р я б ь е в (глухо). Если через шесть месяцев не он переменится, а... ты? Т а р п о в а (в страхе отшатнувшись). Нет! Нет! Могу обещать... Р я б ь е в (глухо). Если срок твой будет недостаточным? Т а р п о в а (опустив голову). Тогда ты снова придешь и скажешь мне... "два слова"... (На трибуне и на площадке темнеет. Сцена (вокзал) ярко освещается. В вестибюле все двигается, шумит, суетится. Грохот приближающегося поезда. Пронзительный свисток паровоза. Через вестибюль к выходу на улицу хлынула волна пассажиров. В толпе пассажиров виден Габрух. В руках небольшой чемоданчик и портфель. Видно, что он ищет кого-то в толпе, наполняющей вестибюль. Тарпова торопливо вбегает в вестибюль. Она в кожаном пальто и кожаной кепке.) Г а б р у х (завидев Тарпову, радостно, взволнованно подбегает к ней). Встречаете? Спасибо! Спасибо! Я не смел надеяться. Я так много думал о вас в Москве. (Целует руку.) Т а р п о в а (раздраженным движением вырывая руку). Я ваше письмо получила в пятницу. Но не ответила на него. Оно... поразило меня. Г а б р у х (тревожно). Мое письмо? Т а р п о в а (гневно). Оно поразило, потому что... Да, поразило... (Умолкает, не находя слов.) Г а б р у х (колеблясь). Вы гневаетесь на меня? Т а р п о в а (гневно). Мне не за что на вас гневаться. Г а б р у х (как бы вдруг прочитав на лице Тарповой причину гнева, опускает голову). Наталья Ипатовна, полную и совершенную откровенность с своей стороны я считал необходимостью. Т а р п о в а (с каким-то странным презрением, даже со злобой). Что вы считали... Как вы считали... Кто еще, кроме вас, способен так считать... А понимаете ли вы, что ваше письмо разделило нас?.. Навсегда. Навсегда. (Габрух молчит, опустив голову.) Т а р п о в а (презрительным тоном). И вы сами сделали это. Сами. До сих пор я могла только чувствовать, предполагать, какой вы. Но ведь я же могла ошибаться. И я уверила себя, что я ошибаюсь. (Задрожавшим голосом.) А теперь я уже не могу уверить себя. Я уже знаю, какой вы. И вы сами причина этого. Г а б р у х (покорно). Я желал того, чтобы вы знали. Нужно знать друг о друге все. Т а р п о в а. Не верю! Не могли желать. (В порыве отчаяния и гнева.) Как можно желать, когда разделяет нас... Вы не смели! Неужели вы не понимаете, что теперь я не могу иметь с вами ничего общего. Вы же чужой! (Озлобляясь.) Вы же белогвардеец! Контрреволюционер! Устряловец! Ваше письмо в ГПУ следует передать. Вам не место у нас на фабрике. Не место в СССР. В Соловки вас нужно... Вот чего вы добились своим письмом! (Другим тоном, гордо выпрямившись.) И как вы вообще посмели мне, члену партии, написать такое письмо? Г а б р у х (тихо). Именно от вас мне очень горько слышать то, что вы говорите. Я считаю, что все слова и упреки ваши не имеют ни малейшего касания к нашим взаимным чувствам. Мне горько видеть и понимать, что вы находите необходимым чувства свои ставить в зависимость от того, во что я верую и как верую. Зачем это? Разве сами по себе чувства не свободны от всякой зависимости. (Тарпова молчит, опуская голову все ниже и ниже.) Г а б р у х. Не упрекайте меня. Уважая вас, я должен был написать о себе все. Даже сейчас, после ваших слов, я снова и снова сделал бы то же самое. Т а р п о в а (в отчаянии). Но почему же вы не подумали о самом главном? Теперь мы с вами... навсегда, навсегда... (Неожиданно после долгой паузы каким-то таинственным голосом.) Ми-лы-й... Г а б р у х (вздрагивая). Вы мне... Т а р п о в а (таинственно радостно). Я знаю, что нужно нам делать. Г а б р у х (заражаясь таинственностью Тарповой). Скажи скорей. Т а р п о в а. Ты должен перемениться. Г а б р у х (отшатнувшись). Как перемениться? Т а р п о в а (кладет руки на его плечо). Ты переменишься? Не правда ли? Г а б р у х (глухо). О чем ты просишь? Т а р п о в а (нежно). Я не могу любить "такого". Г а б р у х (глухо). Какого? Т а р п о в а (кротко). Пойдем, милый! Я все сказала. (Сама берет под руку, идут к выходу.) Г а б р у х (останавливаясь и привлекая к себе Тарпову). Я не могу обещать ничего, но я так счастлив, так счастлив! Т а р п о в а (смотрит на часы). Я должна ехать, а ты немного попозже. Нам не надо вместе. Г а б р у х (протестуя). Зачем? Почему?.. Т а р п о в а. Так лучше, милый. Лучше... (Нежно смотрит в глаза, вдруг порывисто обнимает, крепко целует в губы и убегает.) Г а б р у х (в каком-то недоумении). Но я же не могу перемениться... Я не могу... (Занавес.) --------------СЦЕНА ВТОРАЯ (Спальня Габрухов. Шторы спущены. Полутьма. Спит Сафо. На ночном столике букет белых роз. Медленно открывается дверь из соседней комнаты. На пороге, в полосе яркого дневного света, Габрух. Он в том же пальто и шляпе, в каких был на вокзале. В руке тот же чемодан. За ним виднеется испуганная Маня.) Г а б р у х (досадливо машет рукою позади себя, говорит шопотом). Да отстаньте вы, Маня. Идите к себе. Я сам разбужу. (Маня исчезает. В открытую дверь видно, как Габрух ставит чемодан на пол, бесшумно раздевается. Пальто и шляпу бросает на что-то позади себя, повидимому, на стулья. На цыпочках входит в спальню. Закрывает за собою дверь. Спальня снова в полутьме. Габрух зажигает настольную лампу, повернув ее так, чтобы свет не падал на спящую Сафо.) Г а б р у х (на цыпочках подойдя к ночному столику). Еще букет... (Нагибается, нюхает цветы.) А... сигары... (Двумя пальцами подносит к носу окурок сигары и нюхает, потом, выпрямившись, нюхает воздух в комнате, как легавая верхним чутьем. Качает головой. Берет пепельницу.) Ого, целых три окурка! (Ставит пепельницу на место, гасит лампу, оглядывается вокруг.) Да, все то же... И вещи те же... Но как будто все другое... И вещи другие... (На цыпочках подходит к окну, откидывает угол шторы. Свет врывается в комнату. Габрух снова оглядывает все вокруг себя.) Все то же... то же самое... Но как будто все другое... Отчего мне так тоскливо? (Опускает штору и понурившись стоит несколько мгновений у окна. На цыпочках подходит к кровати.) Хотела, чтобы я приехал... В каждом письме звала приехать поскорее. Ну, вот приехал я... Рано... Или наступило время приехать... (Садится на стул у кровати, опускает голову на руки.) (Сафо во сне вздрагивает, бормочет, ворочается. Из-под одеяла выпрастывается нога.) Г а б р у х (точно в безумии, тянется к ноге губами). Наташа!.. Наташа!.. (Целует ногу.) С а ф о. Ай! (Вскакивает и смотрит на мужа, как человек, который еще не понимает, сон или явь перед ним. В следующую секунду, истерически смеясь и плача, повисает у него на шее.) Витик... (Гладит его по лицу, точно узнавая наощупь.) Это ты... Это ты... Я так боялась... Милый, дорогой, любимый! Как я рада! Как я рада! Ах, как я рада, что ты приехал. Почему ты не предупредил? Милый, дорогой, любимый... Счастье ты мое... Ах, как я рада! Я так хотела, чтобы ты приехал поскорее. (Плачет, обхватив его шею руками.) Г а б р у х (стараясь оторвать ее руки от своей шеи). Подожди... Я предупреждал... Я посылал телеграмму... С а ф о (смеясь и плача). Противный телеграф!.. Не получала никакой телеграммы... Ах, как я рада, что ты приехал!.. Г а б р у х. Ты мне не даешь дышать... Отпусти... (Разрывает кольцо ее рук.) С а ф о (слегка отпрянув). Милый, ты не выспался в дороге? Г а б р у х. Выспался... С а ф о. Но ты устал. Ты просто устал. Г а б р у х. Не устал. С а ф о. Но ты, наверное, простудился в Москве? Г а б р у х. Не простужался. С а ф о. Милый, вероятно, неблагополучно по командировке? Ты не добился того, что нужно? Да?.. Г а б р у х (Тоскливо). Ты бы одевалась лучше. С а ф о (отпрянув). Почему этот тон? Ты, как будто, не рад видеть меня? Я тебя так ждала... Г а б р у х (тоскливо). Одевайся. Я прошу. (Нервно закуривает.) С а ф о (стоит на коленях на кровати, в одной рубашке, вдруг, лихорадочно заторопившись, прикрывает себя одеялом). Отвернись. Я одеваюсь. (Вместо того чтобы отвернуться, Габрух молча идет к окну. Сафо умоляюще смотрит вслед, как бы желая остановить. Габрух подходит к окну, откидывает штору, смотрит в окно. Несколько секунд, стоя на коленях на кровати, Сафо находится в каком-то оцепенении. Вдруг порывисто, с мрачной решительностью, накидывает халат, надевает туфли.) С а ф о (подходит к Габруху, который продолжает стоять к ней спиной). Витя! Г а б р у х (не оборачиваясь). Что? С а ф о. Я хочу знать, что с тобою? Г а б р у х (не оборачиваясь). Ничего. С а ф о. Потрудись повернуться лицом, когда с тобой разговаривают. (Габрух молча поворачивается.) С а ф о. Я хочу знать, что с тобою? Г а б р у х. Ничего. С а ф о. Ты стал какой-то странный. Чужой... Я еще с того приезда заметила. Г а б р у х. Неправда... Уверяю тебя... С а ф о. Я так ждала. Я так мучилась без тебя. Для меня было важно, чтобы ты приехал поскорее... Слышишь? (Возвышает голос до угрозы.) Ва-ж-но, чтобы ты приехал поскорее. Ты понимаешь, что это значит? Г а б р у х (пусто). Что еще может значить? С а ф о (попятившись). Ты не понимаешь? (Кричит в ужасе.) Ты не понимаешь... Не верю... Ты притворяешься... Г а б р у х (пусто). Что я должен понимать? (Сафо беспомощно смотрит по сторонам, ломая руки.) Г а б р у х. Касательно твоего друга детства, что ли? (Усмехается.) С а ф о (широко открыв глаза при виде его усмешки). Ты смеешься? Ты можешь смеяться... над этим?.. (Пронзительно.) Опомнись! На что ты меня толкаешь? Опомнись! Опомнись, Виктор! (Плачет, прислонившись к косяку двери.) Г а б р у х. О чем ты плачешь? Я не понимаю твоих слез. С а ф о (вздрагивая, как от удара кнутом). Не понимаешь слез... Ты не смеешь не понимать их! Хочешь... Хочешь знать? "Он" мне предлагает быть его же-но-й!.. (Закрывает лицо руками.) Г а б р у х (с усмешкой). Ты никогда не будешь ничьею женой, кроме как моею. Прошу тебя запомнить это на всю жизнь. (Подходит и хочет отвести руки Сафо от ее лица.) С а ф о (в ужасе отскакивает при его прикосновении). Не подходи - боюсь!.. Это не ты. Не ты. Я знала другого... Тот был хороший, ласковый... А ты... (Смотрит на Габруха и пятится.) Чудовище. Зверь! Зверь! А-а-а-а... (Падает на пол и бьется в истерике.) Г а б р у х (открывая дверь в соседнюю комнату). Маня, воды. Барыне нездоровится... (Занавес.) --------------СЦЕНА ТРЕТЬЯ (Поздний вечер. Набережная Фонтанки близ Проспекта 25-го Октября. Вдали направо видна часть проспекта с мостом через Фонтанку с клодтовскими конями. На углу проспекта и Фонтанки сияют огни аптеки. Ночные магазины уже закрыты, но уходящая по проспекту линия горящих фонарей создает впечатление, что там еще шумно и весело. Прямо перед зрителем - плохо освещенная набережная Фонтанки у Аничковского дворца. Два тусклых фонаря. У чугунной ограды набережной стоит Сафо в тоскливой позе и смотрит на воду, отражающую огни фонарей. Та же площадка, что в первой сцене этого акта, изображает теперь домашний кабинет Габруха. Большой письменный стол, лампа под зеленым абажуром бросает ограниченное пятно света. В кресле, опустив голову на грудь, сидит, будто дремлет, Габрух. На столе телефон.) С а ф о (на набережной). Боже мой, боже мой!.. (Плачет, припадая на чугунную ограду.) Г а б р у х (вынимает часы, смотрит). Чорт, как медленно идет время!.. (Опускает голову на грудь, но вдруг кричит.) Маня! Маня! (Входит испуганная Маня.) М а н я (торопливо, видимо, предупреждая вопросы хозяина). Барыня сказали к обеду не будут. Г а б р у х (ласково). Я знаю, Маня. Вы седьмой раз говорите мне. Вам жалко барыню, Маня... М а н я (робко). Мне очень жалко барыню. Г а б р у х. Пожалейте ее, Маня. М а н я (готовно). Они надели лиловое шелковое платье и ушли. Они очень плакали.