Марина Палей - Хутор

Палей Марина

Хутор

Марина Палей

Хутор

повесть

Палей Марина Анатольевна родилась в Ленинграде. В 1978 году закончила Ленинградский медицинский институт, работала врачом. В 1991 году закончила Литературный институт. Прозаик, переводчик, критик. Автор книг "Отделение пропащих" (М., 1991), "Месторождение ветра" (СПб., 1998), "Long Distance, или Славянский акцент" (М., 2000), "Ланч" (СПб., 2000). Постоянный автор "Нового мира". С 1995 года живет в Нидерландах.

Моим детям - Мише и Полине.

Чайник находится здесь", - помогла себе голосом Эсмеральда Леонардовна (далее - Э. Л.) и аккуратно вписала произносимое в маленький прямоугольник. Затем, непосредственно под прямоугольником, четкими печатными буквами вывела: "Медный сундук". "Теперь смотри. - Она указала на общую схему "ПЛАН ПОДВАЛА". - Запасные электропробки хранятся здесь... стеариновые свечи здесь..." - Она ткнула концом ручки в два других прямоугольника с письменно обозначенным содержимым и соответственно подписанные внизу: "Голубой деревянный ящик" и "Старый пражский чемодан". Рядом с ее правой рукой, унизанной тяжкими серебряными перстнями, уже лежала солидная стопка листков машинописного формата - на них чернели аккуратные надписи: "Где найти таз для стирки", или: "Где найти веник", или: "Если не будет электричества - вот где ты найдешь охотничье топливо". Схемы именовались: "ПЛАН ДВОРА", "ПЛАН ЛЕСА", "ПЛАН ВЕРАНДЫ", "ПЛАН СПАЛЬНИ" и т. п.

Годом раньше я закончила медицинский институт - и потому в моей памяти, на момент этого эпизода с Э. Л., были, конечно, еще свежи многие сугубо теоретические дисциплины. Ярко - даже можно сказать, негасимо - там сияли, к примеру, эзотерические науки военной кафедры, где, несмотря на беспрерывную, в тридцать два зуба, зубрежку (разнообразных тактико-стратегических хитропремудростей), единственным усвоенным мной знанием было такое: в случае применения америкокитайцами оружия массового поражения эффективней всего будет просто молиться. "Ты чего это хихикаешь?" - строго взглянула на меня Э. Л. "Зачем вы все это рисуете?!. - Я уже хохотала в открытую. - Ваши чертежи... вы знаете, что они мне напоминают?.. Ой, не могу... схему развертывания медсанбата!!." - "Что?!" - опешила Э. Л. "Да, схему развертывания медсанбата... в условиях... в условиях... - Я никак не могла просмеяться... - В условиях массированного наступления!!." - "Вот приедешь на место... - От негодования очи Э. Л. сверкнули ярче ее перстней. - Хотела бы я на тебя там взглянуть... Вот приедешь - тогда и оценишь мои... как ты это назвала?.."

И мы приехали. Мы - это я, в возрасте двадцати четырех лет, мой полуторагодовалый сын, моя мать и моя подруга. Наш мобильный отряд, седьмая часть десантного взвода, вылез из такси, вытащил вещи; подруга продолжала держать на руках моего сына, я расплатилась... Такси, непривычно чистое, с непривычным номерным знаком, дало задний ход и уехало.

Стало тихо. Стало так заповедно-тихо, что мы услышали шум реки, бегущей где-то в ущелье. Мы огляделись... Потом развернулись на сто восемьдесят градусов - и снова огляделись. Вернулись в исходную позицию - и огляделись пристальней... Теперь настал черед что-то предпринимать. Мать, страдальчески исказив лицо, выхватила носовой платок и, на самых громких своих децибелах, беспомощно разрыдалась... Это и явилось нашим первым действием по приезду на место.

Было четыре часа пополудни двадцатого июня 1979 года. Мы попали в окружение хвойного бора. Он был волшебно красив - во-первых, потому, что хвойный бор волшебно красив всегда, а еще потому, что располагался он на живописных пригорках и всхолмиях - так что его малахитовая, темно-сизая, местами пепельно-голубая хвоя изобретательно играла с солнцем и тенью, словно шерсть на бугристом теле зверя-гиганта. Этот зверь, сказочный рысь-медведь, благодаря мощи и разнообразию своего мускульного рельефа был далеко виден на все стороны - я сделала шаг влево - настороженный зверь тут же чуть сменил свое положение: мне открылся другой ландшафт.

...И в этом ландшафте, до самого горизонта, не было видно ни одной крыши.

Метрах в десяти от нас белело маленькое крыльцо веранды. Я смотрела сейчас только на эту часть дома, потому что в схемах было четко указано, что вход в дом для нас лежит именно через веранду, а на другие части дома, особенно сразу по приезду, пялиться нежелательно. Однако на самих нас как раз кто-то сейчас пялился - мы это чувствовали всей кожей, - причем делал это с самым что ни на есть бесстыдным дикарским любопытством. Кто-то невидимый пожирал нас глазами - по-волчьи жадно, давясь, глотая без разбору; через пару минут он утолил первый голод и принялся раздирать наши тела на мелкие подробные кусочки - для лучшего переваривания. Кто?.. Я вытащила из кармана схемы и стала искать таковую с названием "ПЛАН ДВОРА"; мне нужен был пункт "Где лежит ключ от входной двери". На схеме был нарисован заборчик - я его послушно прошла; поленница дров - я ее тоже миновала (одновременно до меня начал смутно доходить ужасающий смысл военно-топографических трудов Э. Л.); вот скамеечка под окном от веранды справа... вот, слева от крыльца, бочка с дождевой водой... Я оглянулась. Бойцы взвода смотрели на меня так, будто я продвигалась если и не по минному полю, то по такому, где партизаны уже гостеприимно нарыли волчьих ям.

Я решительно шагнула вправо, к бочке. Мое движение немедленно вызвало ответ: зверь-ландшафт снова сменил позу - угрожающе, как мне показалось, потому что - в ту же секунду - отовсюду, что меня окружало: из-за поленницы, из-за кустов, из-за поросшего мхом валуна, из-за угла веранды, - внезапно выскочили маленькие белобрысые существа. Не дав себя разглядеть, лишь мелькнув, они юркнули в заросли. Я не успела даже сосчитать, сколько их было. Пять? А может быть, семь?..

В моем детстве, а росла я в питерском пригороде, расположенном по направлению к Ладоге - там, на той земле, грустной, словно заплаканной, и баснословно щедрой одновременно, которая раньше называлась Ингерманландией, - там, у нас во дворе, было полно одичавших кошек. Они регулярно приносили еще более дикое - дикарское от рожденья - мохнатое свое потомство. Бесперебойно пополняемые поколения котят росли где-то в сыроватой тьме сарая, в песчаном подполе кухни, на чердаке времянки, то есть вдали от шумной жизнедеятельности дачников - а завидев человека, немедленно показывали алый огонек пасти, прижатые ушки, маленькие белые клычки - вообще строили рожицы пострашнее - и шипели, как змеи. Существа, юркнувшие в лес, внезапно напомнили мне тех ингерманландских котят...

Я заглянула в схему: под крыльцом веранды была дверца - она, что соответствовало описанию, оставалась не заперта, я просунула туда руку, нащупала деревянный короб, вынула из него круглую жестяную коробку от печенья, а из нее - завернутый в полиэтилен пакет. Ура! Ключи в наших руках.

Мы зашли в дом. Моя часть состояла из упомянутой уже веранды, гостиной метров в тридцать и спальни. В самом центре гостиной, в просторной деревянной кадке, окруженной множеством квадратных метров ничем не занятой площади, тонко благоухало высокое таинственное растение, исходившее изобилием изящных колокольчатых венчиков - белоснежных, с золотой сердцевиной, собранных в крупные кистевидные соцветия, - таинственное растение, намекающее на родство с королевской лилией. "Зачем мне так много?.." - растерянно спросила я, тертая квартиросъемщица питерских коммуналок, имея в виду все сразу. И моя подруга, происходившая из нищей белорусской деревни (где и через тридцать пять лет после войны жители, не обременяя душу рукомойниками, поливали себе на руки просто изо рта, а когда вода во рту заканчивалась, брали алюминиевую кружку и вновь заполняли ротовую полость, причем объясняли данное положение именно войной и разрухой), моя подруга ответствовала - со смесью сарказма и восхищения: "А у них иначе не принято, понимаешь?"

...Пока мои попутчики, взяв схемы, принялись за внутреннюю рекогносцировку, я вышла на крыльцо. У меня в руках было несколько печеньиц "Мечта" и два ярко-оранжевых, словно сигнальные огни, апельсина. Я встала молча, полупротянув руки с кормом, словно приманивая экзотических птиц, и, чтобы никого не спугнуть, "непринужденно" уставилась себе под ноги. Через минуту в кустах жасмина послышался шорох, потом шепот, что-то похожее на вздохи - и вдруг, в одно мгновенье, оттуда, словно гномы из табакерки, стайкой выскочили существа, похватали корм из моих рук - и исчезли там, откуда взялись. Одно существо, самое храброе, задержалось и, спрятав печенье в кулак, принялось разглядывать меня в упор. Это был мальчик лет шести, белобрысый, загорелый, светлоокий аж до белесости, ладненький, в одних трусах. Я показала руками: ешь, чего ты?.. Он резко мотнул головой: нет. Путем сложной пантомимы я снова спросила: а где тут у вас колодец? (Колодец я нашла б и сама - не слепая, притом оснащенная схемой, но мне нужно было, как я уже понимала, нечто баснословное: контакт.) Внезапно он посмотрел на меня с ужасом, потом с ужасом взглянул на кулак, не зная, видимо, что делать с печеньем, - я заметила, что за секунду до этого уши мальчика резко насторожились, как у котенка, - и в следующий миг услышала причину этой сумятицы: за углом дома раздался звук открываемой двери. Мальчик с ненавистью швырнул печенье к моим ногам и скрылся в кустах.