Валентин Овечкин - Ошибка

Овечкин Валентин Владимирович

Ошибка

Валентин ОВЕЧКИН

ОШИБКА

Силантия Федоровича Агаркова колхозники звали дед Ошибка.

- Завязывай, Петро, мешки получше, чтоб не просыпал, а то дед Ошибка выгонит тебе чертей!

- Бросай курить, ребята, бери вилы - дед Ошибка идет!

Силантий Федорович - старик суетливый, всегда сердитый и нахмуренный. Зычный голос его выделяется из шума на молотильном току, как труба в духовом оркестре, и слышен далеко в окружности, особенно когда что-нибудь не ладится - идет зерно в полову или остается в соломе невымолоченный колос.

- Это его наш бывший начальник политотдела так прозвал, с тех пор и пошло: дед Ошибка, - объяснил мне один колхозник из той же второй бригады, в которой состоял со своим семейством Силантий Федорович, и однажды в свободную минуту рассказал историю странного прозвища Агаркова.

- Дед он такой, как бы сказать, с заскоками или же с уклоном на старый режим. Всякое дело до старого примеряет. Выбирали мы первый раз колхозное правление, ну, все как полагается, - записали кандидатуры, начинаем голосовать, а дед разбушевался: "Не тоже так: помахали руками и готово садись, Ванька, за председателя, руководствуй нами! Ведь наш колхоз побольше, чем у пана Деркача экономия была, тут ума нужно, чтоб таким хозяйством управлять! Надо им, кого хотим выбрать, пробу сперва сделать".

Стали его урезонивать: "Не туда загнул, дед! Что ж это - лошадь на базаре покупаешь? Запряг в дроги: а ну, садись человек десять, погоняй рысью!" Дед свое: "Можно и людям сделать пробу. Вот как пан Деркач делал. Помер у него старый приказчик, надо было нового на его место определить. Позвал Романа-ключника и объездчика Федула. "Гляди, Федул, - говорит пан, - едет по хутору мужик. А ты, Роман, видишь, из леса кто-то выезжает? Бегите, узнайте - куда они едут". Побежали они. Первый Федул вернулся, запыхался. Узнал про своего мужика - едет в село Куракино. "А откуда едет?" - спрашивает пан. Почесал Федул затылок. "Беги обратно!" Вернулся Федул. "Из Латоновки едет". - "А по каким делам едет он в Куракино?" В третий раз побежал Федул- догонять мужика.

А тем временем возвращается Роман. "Едет, говорит, тот человек из слободы Кирсановки, а путь держит в город на базар коня покупать. Малость выпивши. Ежели еще ему поднести, так в аккурат вашего слепого мерина за хорошую цену можно сбыть.

Я ему расписал - полета заглазно дает". Вот! Так и взял пан приказчиком Романа. Вишь как умные люди делали!"

Ну, тут ему, конечно: "На старый режим хочешь повернуть?

Нам твой пан не указ!"

Или вот такое: когда сошлись мы в колхоз, и вот уж перед тем, как выезжать на посевную, привязался дед к правленцам:

"Дозвольте молебен отслужить! Это ж не шутейное дело. И деды и прадеды наши однолично жили, а мы порешили - гуртом.

Что, как не сладится?" Начал было уже со стариков самообложение собирать, чтоб попу заплатить.

Придет, бывало, на степь в бригаду и - до кухарки: "Что варишь?" "Борщ с бараниной". Ну, тут дед как разойдется, аж в хутор за три версты слыхать: "Опять с бараниной? Какой же дурень в эту пору, весною, режет баранов? Мясо пожрем, а овчины - хоть выбрось! Куда они, стриженые, годятся?

Хозя-ева! Безотцовщина, пустодомы!" А ездовые: "Жалкотебе?

Что жрать-то, ежели один борщ, да и тот без мяса?" - "Не подохнете! кричит дед. - Баранина и в молотьбу пригодится.

Весною можно и цыбулю с квасом. Что дома лопали? Вчера только сошлись в колхоз и подавай вам уже всякие разносолы!

Нажить сперва надо!"

Или пристанет к посевщикам: "Зря ячменем все поле засеваете, лучше бы овса добавили. Нонешний год на Николу лягушки квакали, - овес должон бы уродиться", И ходит, зудит:

"Не слухайте бригадира - сейте овес". Или - лошади не так спарованы. Его кобылу надо бы с Пантюшкиной спрячь, они и до колхоза спрягались, привычные, а Серегиного хромого - с Андрюшкиным сухожплым, нехай уж в паре хромают. Дед - перепрягать, а ездовые не дают. Ругаются ребята: "Что ты за шишка такая, что порядки тут наводишь? Тебя ж не выбрали еще председателем? Ступай домой, командуй над своей бабкой!"

В первую веснуг как стали работать мы колхозом, очень суетился дед, а потом видит - по его не выходит, овес не сеют, баранов режут - заскучал. В бригаду не стал уж ходить, все возле потребилки околачивался, где собирались на раскур табаку кому делать нечего. Раз как-то пришел я к нему вечером, сидит бабка одна, деда нету. Подождал немного, слышу - снаружи кто-то возится под окном, стену лапает и ругается потихоньку: "Где ж они, проклятые? Днем тут были, а зараз нету..."

"Дед, что ли?" - спрашиваю бабку. "Вот-то, говорит, как видишь, и дверей не найдет". - "Так чего ж ты, говорю, пойди открой". - "А ну его, нехай ночует на дворе. Одурел на старости!

Дожил до седьмого десятка и рюмки в рот не брал: не идет, говорит, а зараз - пошла. Да еще какую моду взял, черт старый: чуть что не по его хлеб не допекла пли пуговку на штаны не пришила, зараз тянется в морду дать! Озлел, как цепной пес!"

А угощался дед у Чепеля. Был у нас такой единоличник закоренелый, на прошлой неделе только вступил в колхоз.

У него, бывало, все старики собирались. Шатаются по хутору, как неприкаянные, ну, куда? - до Чепеля. Сегодня Чепель ставит литру, завтра другой - по очереди. Яблоками закусывали - сад у Чепеля хороший. Так их и прозвали - колхоз "Веселая беседа", а Чепель за председателя там был.

Но на собрания дед приходил обязательно. Тут уж он брал свое! Председатель, бывало, посылает рассыльных по дворам и приказывает: "Только тому срывщику горластому не загадывайте". А дед будто нюхом чует, когда собрание. Хоть и не зовут, так придет. Сядет в темном уголку на задней скамейке, и только, бывало, разойдется председатель, станет нам докладывать про посевную кампанию да начнет с того, как он на польском фронте два дня эскадроном командовал, когда командира убили, а дед кричит: "Слышь, Петька! Брось про это, слыхали уж много раз. Ты лучше ответь на вопрос: дохлые кобылы воскресают или нет?.." Председатель как услышит дедов голос, аж головой закрутит, будто зубы у него заболят, а дед продолжает свое: "Нет? А вот в нашей бригаде воскресла. Давеча булгахтер с бригадёром считали, считали - недостает одной кобылы, написали акт: разорвали, дескать, волки, а она нынче утром заявляется - в грязюке вся по уши, худущая, как шкилет!"

Счетовод совается на стуле, будто на мокрое сел, а колхозники шумят: "Как же так? Где же она была?" Бригадиру некуда деваться, объясняет, что кобылу бабы вытащили на огородах из копанки (был у нас тогда бригадиром Поликарп Устименко, жулик оказался, судили его после), а ввалилась она туда ночью на попасе еще третьего дня.

А дед уже полевода распекает: "Илюшка! Чего ж ты не похвалишься, сколько вчера дудаков подстрелил?" Тут уж все за животы берутся, один дед сидит, как статуй, глазом не моргнет. Полевод наш - злой охотник был. Как увидит - дудаки за курганчиком пасутся, про все на свете забудет. Раз этак подбирался к ним, три километра на животе прополз - ничего не выходит! Ляжет в бурьян - дудаков не видно, поднимется - уходят дудаки, не подпускают пешего. К ним надо на подводе подъезжать или же с подкатом. Так он что придумал: пришел на загон, где пахали, вывел одну упряжку из борозды, - погоныч тянет быков за налыгач, а он идет за плугом с ружьем.

Полдня кружили этак по степи вокруг того места, где дудаки паслись, таких кренделей начертили плугом, будто кто с пьяных глаз обчинал загон (вгорячах и плуг позабыли выкинуть), полгектара не допахали, а дудаков совсем было уже приготовился полевод стрелять, - чья-то баба шла с бахчи спугнула...

Так и пойдет собрание кувырком. Кричат все: "Давай, дед, давай! Поддай жару!" Раз как-то говорит дед: "Что это в нашем колхозе, как бывало у Савки Мошны: купят, продадут - никто ничего не знает!" Мошна был такой мужик на нашем хуторе. Купит лошадь, даже сыновьям не скажет правду - за сколько. Все, бывало, тишком делает. Придешь к нему - зараз амбары, конюшню запирает, чтоб не узнали, сколько у него хлеба, да скотину не сглазили. Так вот дед и говорит: "Порядки у нас, как у Мошны. Видим свинарники правление строит, свиней племенных, значит, собираются покупать, а что да как - ничего нам не поясняют. Может, по тыще рублей за штуку платить, - так эти свиньи и штаны с. нас стянут. Я на таких свиней не согласный, нехай они подохнут по всему свету!" Ну, тут записали в протокол: предупреждение и строгий выговор деду за подрыв животноводства.

Еще пуще обозлился дед. И вот в прошлом году, весною, выкинул он такое колено. Распорядилось правление бороновать озимую пшеницу. Против этого-то дед не возражал. Хоть наши хуторяне и не делали этого сроду, но видели, как у Деркача в экономии бороновали - лучше получается. Но когда заметил дед на бригадном дворе, что сын его Гришка собирается на степь и кладет на бричку деревянную борону, вмешался: "Положь эту скребницу на место. Возьми фабричную, двухзвенную". У Гришки мозги раскорячились - кого слушать? Бригадир распорядился брать на зеленя бороны легкие, деревянные, чтоб меньше рвать озимку. Дед в азарт вошел: "Дураки вы оба с бригадёром! Бери, говорю, железную!" Не успел Гришка выехать за хутор, встретился ему по дороге бригадир, обругал его, заставил вернуться и взять деревянную борону. Дед немного погодя опять наведался на бригадный двор, глядит нету деревянной бороны. "Ах ты ж, говорит, собачий сын! Не послухал-таки, болячка тебе в спину!" И прямым сообщением - на степь.