Виталий Сырокомский - Загадка патриарха

Сырокомский Виталий

Загадка патриарха

Виталий Сырокомский

Загадка патриарха

Воспоминания старого газетчика

Московский Гарвард

Никогда не думал, что стану газетчиком, хотя и был редактором стенгазеты харьковской школы No 95, которую окончил с медалью в 1946 году. Пределом моих мечтаний была дипломатия. Мальчишка с периферии отважился подать документы в Московский Гарвард - так называли Государственный институт международных отношений МИД СССР. И поступил...

МГИМО был кузницей "элитных" кадров - дипломатов и разведчиков, партийных работников и государственных чиновников. Здесь все преподавалось "по максимуму": иностранные языки - как в известном Московском Инязе, марксизм-ленинизм на уровне Высшей партшколы при ЦК, история - как на истфаке МГУ, а право - как в юридическом институте... Но зато выпускник был подготовлен к работе на любом поприще.

Основной костяк первого послевоенного набора составляли вчерашние фронтовики и только небольшой процент - выпускники средних школ. Новинкой был первый прием девочек. Студентками стали Светлана Молотова и Люся Косыгина, Эра Жукова и другие дочки высокопоставленных родителей - министров, генералов, послов и т.д.

К журналистике я приобщился (тогда специального факультета международной журналистики еще не было) с помощью Светланы Молотовой. В общеинститутском студенческом журнале "МГИМО" всем заправляли старшекурсники: будущий академик Николай Иноземцев, будущий многолетний руководитель Международного отдела ЦК Вадим Загладин и другие "звезды". Нашему брату-младшекурснику доступ на страницы "МГИМО" был заказан.

Тщеславный провинциал решил создать собственный журнал, курсовой. На нашем втором курсе занималось немало способных ребят, на которых можно было опереться. Я ходил по институтскому начальству со своим предложением, но поддержки не получал.

Тогда пришлось пойти на обходной маневр. Нужны были: а) разрешение, б) бумага, в) картон, г) машинка и машинистка. Все зависело от директора института, которым был известный египтолог профессор Юрий Павлович Францев перед ним все испытывали священный трепет. Да он и сам трепетал перед начальством.

В перерыве между лекциями я подошел к Светлане Молотовой.

- Я слышал, вы написали интересную работу о русском дипломате XVII века Ордин-Нащокине. Давайте начнем выпускать курсовой студенческий журнал, где опубликуем и вашу, и несколько других работ. Предлагаю вам стать членом редколлегии...

Светлана клюнула и выразила готовность помочь. На другой день ее и меня прямо с лекции вызвали к директору. Секретарша угодливо распахнула дверь кабинета перед Светланой, а мне велела подождать. Минут через пятнадцать-двадцать позвали и меня. "Папа Францев" - так мы его называли - был явно не в духе, но сдерживал себя.

- Машинистку, бумагу, картон вы получите, но если первый же номер окажется слабым, журнал закроем. Предупреждаю...

Когда мы вышли из приемной, Светлана шепнула:

- Ему мама вчера звонила...

Мы выпустили два номера - оба удачные. Мое проснувшееся журналистское самолюбие было удовлетворено. Но на самом деле я понимал: журнал "МГИМО" солиднее и интереснее. И от своей затеи отказался. Польза все же была: институтский журнал стал печатать и работы младшекурсников.

Со Светланой у меня связано еще одно воспоминание более позднего времени. Я лежал в "Кремлевке" - Центральной клинической больнице (знаете злую шутку времен позднего Ельцина: "Раньше нами управлял ЦК, а теперь - ЦКБ"). И вдруг стук в дверь моей палаты, входит Светлана Молотова:

- Вот пришла навестить однокашника, я тоже лежу здесь - только в другом отделении. Как поживаете, что читаете?

Поболтали, и я показал ей книгу воспоминаний знаменитого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра.

- Ой, Виталий, у него есть что-нибудь о моем папе? Во время визита в СССР канцлер не раз встречался с ним.

- Конечно, есть, и довольно много.

Она смущенно попросила дать почитать эту книгу опальному отцу, сознавая, что я не имею права этого делать. Ведь воспоминания Аденауэра были выпущены спецредакцией издательства "Прогресс", и на книгах этой редакции всегда стоял гриф: "Для служебного пользования". Список лиц, имевших право читать такие издания, был строго ограничен и утверждался в ЦК, чуть ли не М.А. Сусловым.

Разумеется, книгу Светлане я дал, хотя совершил двойное нарушение: я не имел права выносить ее из служебного кабинета, а уж тем более - передавать ее третьему лицу, к тому же члену "антипартийной группы".

Вспомнился еще один случай. Лежу я в хирургическом кабинете 1-й поликлиники, носом к стенке, и мне измеряют кровоток в сосудах ног. Открывается дверь, просовывается чья-то голова: "Можно?". Сестра грубо бросила: "Вы что, не видите, я занята?!". Дверь тут же закрылась. "Кому это вы так резко?" - спрашиваю. "А, Булганин, пусть подождет!" ... Бывший министр обороны и председатель Совета Министров СССР ждал, пока некоему Сырокомскому измеряют давление. Жестокая эпоха...

Первый журналистский опыт, несомненно, повлиял на выбор профессии. Я окончил институт с красным дипломом и мог выбирать работу по душе. Отказавшись от трех весьма лестных предложений - в том числе от работы в Союзном Контрольном Совете по Германии, - предпочел поехать по путевке ЦК комсомола в старинный областной город Владимир, где начала выходить молодежная газета "Сталинская смена". Никогда потом не жалел о своем решении. В областной комсомольской газете довольно быстро дорос до самой трудной, но и самой интересной должности ответственного секретаря, очень часто печатал собственные статьи, очерки, репортажи, пожалуй, на любую тему, но главным образом о "коммунистическом воспитании" молодежи.

Больше всего красивый русский город запомнился мне не прекрасными храмами, не "Золотыми Воротами", не убогой каморкой с клопами, которую я снимал, а эпизодом на стадионе в июне 1953 года. Областной стадион был украшен висевшими по периметру огромными портретами членов Президиума ЦК КПСС. И вот во время футбольного матча я с ужасом увидел, как начал спускаться портрет... Берии. Все мы трепетали перед этим Маршалом Советского Союза, облаченным безграничной властью - он в то время был уже не просто хозяином Лубянки, но и первым заместителем председателя Совета Министров СССР Г.М. Маленкова. Эта пара плюс Хрущев олицетворяли собой новую, послесталинскую эпоху.

"Вечерка", первый заход

Четыре года во Владимире быстро промелькнули, но тянуло к семье, в Москву.

В 55-м вернулся в столицу, горком партии направил меня в редакцию "Вечерней Москвы", заведующим отделом науки, вузов и школ. Но аппетит у меня был большой, вскоре я "прихватил" здравоохранение, медицинскую науку, потом административные органы, милицию, суд и прокуратуру. Отдел стал именоваться довольно нелепо: науки, вузов, школ, здравоохранения и административных органов. В конце 50-х, с образованием "Большой Москвы", я был назначен членом редколлегии, руководителем группы "Большая Москва".

Дела в газете шли хорошо, отдел собрал крепких авторов, в том числе из наиболее способных многотиражников. Я и в "Вечерке" много печатался, завел добрые связи с директорами вузов, крупными учеными, приобрел кое-какое журналистское имя. Меня не раз сманивали другие газеты, предлагали высокие посты, но горком, и прежде всего премиленькая Александра Васильевна Королева, зав. сектором печати, не выпускали меня из своих всевластных рук.

Хотя работа была интересной, я все же изменил своей газете. В начале апреля 1961 года меня вдруг пригласили в КГБ, к какому-то важному генералу. Он был очень любезен, сказал, что давно читает мои статьи, и предложил:

- Вы опытный газетчик, уже 10 лет работаете в печати, знаете немецкий язык. В Берлине выходит наша газета на немецком языке - "Тэглихе Рундшау". Поезжайте туда на несколько лет. Вы будете назначены ответственным секретарем, то есть фактически руководителем редакции. А издатель - командование Советских войск в Германии - предоставит вам полную свободу рук. И знание немецкого заодно полностью восстановите. Давайте...

Я сразу согласился. Ведь в моем институтском дипломе специальность значилась так: историк-международник по Германии.

Брак мой фактически распался за годы работы во Владимире. И когда в 55-м я возвратился в Москву, склеить уже ничего было нельзя. Пришлось еще долгие годы ждать, пока сын окончит школу, поступит в вуз, женится, и мне оставалось только оформить развод.

Во второй раз я женился на Ирине Млечиной. Она - германистка, специалист по немецкой литературе; ныне - доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы Академии наук, автор многих монографий. Мою новую семью, вместе с Ириной, составил ее сын Леонид, которого я искренне полюбил. Помог ему стать на ноги, а потом он так стремительно рос, что я уже не успевал за ним. Теперь это талантливый писатель и тележурналист, автор двух десятков политических детективов, переведенных на разные языки (первую свою повесть он напечатал в 22 года в журнале "Знамя"), серьезных документальных книг. В 99-м он сумел написать и издать сразу два политических бестселлера: "Евгений Примаков. История одной карьеры" и "Председатели КГБ. Рассекреченные судьбы" - от Феликса Дзержинского до Владимира Путина, а в 2000-м - первую полную политическую биографию Ельцина. И это при том, что он очень загружен в ТВ-Центре: еженедельная авторская программа "Особая папка" и четыре дня в неделю политический комментарий в программе "События".