Марк Львовский - Секретная миссия

Львовский Марк

Секретная миссия

Марк Львовский

Секретная миссия

Из цикла "Здравствуйте, я Щасливкинд"

Эту историю Щасливкинд поклялся не разглашать в течение двадцати пяти лет. Он лишь записал ее от третьего лица, и текст был положен в один из самых секретных сейфов Мосада.

Вот эта история.

Был дивный день конца февраля 1998 года, тот самый день, когда Саддам Хусейн, правитель Ирака, решил отложить на неопределенное время бомбардировку Израиля ракетами, начиненными вирусом сибирской язвы.

Вся страна высыпала на улицу.

Земля гудела от радости. Верующие обнимались с неверующими; ашкеназим, правда, несколько отстраненно, целовались с выходцами из Марокко, а активисты партии "Исраэль бе алия" вышли с огромным лозунгом "Да здравствует израильский истеблишмент!"

Воздух был чист и прозрачен, и никто не смел портить его - ни машины, ни люди.

Именно в этот день Щасливкинд стоял в очереди в кассу "Суперсаля", опираясь на огромную никелированную телегу, доверху набитую покупками, и думал о чём-то своем. Рядом стояла жена и нежно выговаривала ему за излишние - "ну кому это надо покупать очищенные семечки?" - траты. Выговаривала, но думать не мешала совершенно.

И вдруг Щасливкинд почувствовал на себе чей-то пронизывающий взгляд. Подчинившись ему, он поднял глаза в сторону соседней очереди и тотчас увидел человека, который смотрел на него не отрываясь, все более изумляясь, широко открыв рот от неподдельного восторга. Это был стройный, хотя и с обильной сединой, но моложаво выглядевший, хорошо одетый, приятный мужчина. Оставив свою телегу, он подошел к Щасливкинду и, даже не представившись, спросил:

- Ты говоришь по-русски?

- Да...

- Я счастлив, что встретил тебя. Приедешь ко мне завтра в девять тридцать утра. Это очень важно. Я пришлю за тобой машину.

- Но завтра суббота...

- Бог не только простит нас, но и благословит.

- Но кто ты?

Мужчина склонился к уху Щасливкинда, поскольку был выше его, и прошептал:

- Мосад.

- Я что-нибудь натворил? - Щасливкинд похолодел, и голос его приобрел невесомость.

- Ну что ты! Но натворишь! Такое натворишь, что войдешь в историю Израиля!

- Ничего не понимаю...

- Завтра! В девять тридцать! Жду. Машина будет у твоего дома в девять. Господи, чуть не забыл взять у тебя адрес! Ну?

Щасливкинд, как кролик перед пастью удава, продиктовал свой адрес, даже не почувствовав отчаянного щипка жены.

- Ко мне не подходить! - приятный мужчина, подмигнув, бросился к своей телеге, и Щасливкинд до самого ухода из магазина ощущал на себе его восторженный взгляд.

- Что это значит? - спросила жена.

- Не знаю...

- Но он что-то шепнул тебе!

- Что он из Мосада...

И совершенно неожиданно в ней поднялась волна необоснованной гордости за мужа. Больше по этому поводу она не произнесла ни единого слова.

Ночь прошла ужасно. В разнообразных снах звучали пистолетные выстрелы, автоматные очереди, а один раз его допрашивали смуглые ребята с дырявыми колготками на головах. Что смуглые, он понял по их рукам.

Наутро, невыспавшийся, разбитый, полный самых мрачных дум, Щасливкинд взял собаку и вышел на улицу. Его окутали тишина и прохлада.

Умиротворенные, свежие, с чуть припухлыми от недавнего сна губами, верующие семьями направлялись в синагогу. Женщины и девушки были сплошь хорошенькими, в изящных шляпках, в длинных юбках с разрезом, в котором с регулярностью маятника показывались самые аппетитные части их ножек.

Собака, словно почувствовав великую печаль своего хозяина, не носилась по тротуару, а тихо шла рядом, то и дело ласково и преданно вскидывая на него черные бусинки глаз.

"Что от меня хочет Мосад? Конечно же, выполнения какого-то задания. Но ведь я, честно говоря, трусоват. И не совершил еще ни одного подвига, кроме приезда в Израиль. Я скажу им "нет" и всю оставшуюся жизнь буду презирать себя. И не только я... Но сказать "да"... - у Щасливкинда немедленно холодели ноги.

"Ну почему она спит? - с болью подумал он о жене. - Я бы спал на ее месте?.. Но в конце концов, мы живем в демократическом государстве, и я имею право отказаться от всего, что мне нежелательно! Тем более, что не обучен, непредсказуем и трусоват. Дайте мне, в конце концов, тихо любить свою Родину!"

Очень скоро ему до головокружения захотелось горячего кофе и мягкого белого хлеба, намазанного маргарином "Мацолла" и увенчанного добрым куском нежного сыра. Да и была уже почти половина девятого...

Он открыл дверь квартиры и в который раз убедился, как несправедлив к подруге своей нелегкой жизни. Прибранная, свежая, как утро в сосновом лесу, с блестящими от волнения глазами, она ждала его за столом, на котором возвышалась гора только что испеченных, нежных, необыкновенно пахучих блинов. И веяло холодком от только что открытой сметаны, и ароматно дымился кофе, и сверкающая тарелка, с аккуратно положенными по сторонам ножом и вилкой, в волнении ждала прикосновения хозяина дома.

- Я подумала, - сказала жена, влюбленно глядя на мычавшего от обжорства мужа, - что наша жизнь теперь совершенно изменится.

- В особенности если я не вернусь с опасного задания.

- Но почему обязательно опасного?

- А какие еще могут быть задания у Мосада?

- Представь себе, что тебя всего лишь куда-нибудь повезут, чтобы кого-нибудь опознать. Я читала о таком.

- И, конечно, заплатят за это.

- Не своди все к деньгам! Если ты хорошо выполнишь это задание, тебя пошлют еще куда-нибудь.

- Ты видишь во мне профессионального разведчика?

- Не боги горшки обжигают.

- Но и не Щасливкинд.

- Ты представляешь, ждать тебя после каждого задания, вскакивать после каждого звонка в дверь, прислушиваться к каждому шороху, вслушиваться в сообщения по радио...

- Я не умею стрелять,

- Но ты же мужчина!

- Ты судишь об этом весьма односторонне.

- И каждое твое возвращение будет праздником! Щасливкинд, я хочу гордиться тобой!

Раздался осторожный стук в дверь, жена бросилась открывать, и в квартиру вошел такой красавец, что застыла даже собака.

- Я думала, что в Мосаде работают только малозаметные мужчины, неожиданно для самой себя произнесла госпожа Щасливкинд.

"Вот почему она считает, что я могу стать профессионалом", - обиженно мелькнуло в голове ее мужа,

- Ну что вы, геверет, Мосаду мужчины всякие нужны, мужчины всякие важны, - обволакивающе произнес красавец.

Жена почему-то покраснела, и Щасливкинд решил поскорее выпроводить посланца из дома. Он демонстративно и глубоко поцеловал взволнованную супругу, шепнул ей на ухо, чтоб дочерям - ни слова и, придав липу выражение целеустремленности и решимости, вышел на улицу, естественно, вместе с красавцем.

Их ждала болотного цвета старая "Шкода".

И Щасливкинду тотчас стало плохо.

"Меня похищают! Какой идиот, неизвестно кому дать свой адрес!"

Красавец лихо вел машину по пустому субботнему шоссе, весело напевая незнакомую Щасливкинду мелодию. Минут через двадцать они примчались в Тель-Авив и после многих поворотов и разворотов остановились во дворе небольшого, неприметного дома.

Страх быть похищенным пропал.

"Глаза не завязали", - Щасливкинд входил в роль. Ему стало интересно. Внутри появилась даже некоторая отчаянность. Сердце билось весело и надежно.

Салон, где его принял вчерашний незнакомец, был обставлен удивительно разношерстно. Создавалось впечатление, что хозяина недавно арестовали, но обстановку сменить еще не успели. В самом деле, можно представить себе некую квартиру в Израиле, где на одной из стен висел бы Рабин, обнимающий детей, а на другой - дети, обнимающие Натаниягу...

- Зови меня... ну, что ли, Абрамом, - сказал незнакомец.

Они расположились в неудобных креслах по разную сторону небольшого журнального столика.

Как и при вчерашней встрече, чем больше Абрам смотрел на Щасливкинда, тем всё более изумленным становилось его лицо. Когда большего изумления разместить на нем было уже невозможно, он выдохнул:

- Копия! У тебя есть близнец?

- Нет.

- Копия! Я такого еще не видел! Так вот, слушай, адон Щасливкинд. Речь идет об одной из самых значительных операций нашей организации. Нельзя не признать, что в последнее время нас преследуют многочисленные неудачи, можно даже сказать - провалы. Но впечатление слабости они могут вызвать только у дураков. На самом деле, это провалы сильной организации, провалы, показывающие, как глубоко и мощно мы копаем. С другой стороны, без провалов кто бы вообще знал о нашем существовании? Кто бы боялся нас? Понял?

Щасливкинд кивнул в знак полного согласия.

- Далее, - продолжил Абрам, - ты можешь отказаться от участия в операции. Мы, слава Богу, живем в демократическом государстве. Правильно?

На этот раз кивок Щасливкинда был исполнен не только понимания, но и радости.

- Но не будем кривить душой, даже в демократическом государстве бывают моменты насилия, например, на допросах. Понимаешь?