Борис Можаев - Маша

Можаев Борис

Маша

Борис Можаев

МАША

Из окна приземистой дощатой конторы Маше хорошо видна стройка: сначала две толстые, короткие, словно срубленные, трубы - их пока еще кладут, потом широкая красная коробка банно-прачечной; чуть сбоку, перепадом к Амуру идет будущая улица, настолько перекопанная траншеями и котлованами, что земляные отвалы подходят под самые крыши строящихся двухэтажных домов. А там, под откосом, у амурского берега, поднимается стальная башня, в пролетах которой лепятся, словно ласточки, маляры. В лучах предзакатного солнца они выглядят совершенно черными.

Маша старается угадать, который из них Федя и далеко ли от него работает Зинка. "Уж она не отстанет, - думает Маша про Зинку. - На небо и то увяжется за Федей". Маша знает, что маляры красят эту башню черной краской с необычным названием кузбасс-лак. Почему кузбасс-лак? Неужели эту краску привозят из Кузбасса сюда на Амур? Надо непременно спросить у Феди. Он, должно быть, знает.

В последнее время Маша была влюблена в Федю, бригадира маляров. Не так уж чтоб по-настоящему, а мысленно, как говорит она. Маша старалась отыскать в человеке какую-либо примечательную особенность и уж потом влюблялась в него. Но никто, конечно, и не догадывался об этом. Федя Маше нравился тем, что был бесстрашным верхолазом, работал на стройке Варшавского дворца и имел за это польскую похвальную грамоту. Однажды Маша видела в руках у Феди книжку, закладкой которой служила денежная польская ассигнация по названию "злот". Правда, вокруг Феди в последнее время все увивалась Зинка, приехавшая из какой-то таежной экспедиции. Скандальная особа. Но Маша и не думала вступать с ней в соперничество: ведь она же влюблена просто так, мысленно.

- Маша, пронормируй наряды! - прерывает ее размышления прораб Булкин.

Маша не сразу понимает, что от нее хотят. С минуту она смотрит своими робкими зеленоватыми глазами на Булкина. На нем черная спецовка и черная, круглая, какая-то древняя шляпа. Из-под шляпы у Булкина выбиваются прямые и темные пряди волос, и когда он сидит за столом в этом черном одеянии, то здорово напоминает монаха, как представляют их на сцене. А шляпа у него похожа на черепенник, какие раньше продавали на Рязанщине, откуда приехала Маша. "Интересно, за что бы можно было полюбить Булкина?" - думает Маша и старательно ищет в нем какую-нибудь примечательную черту. Но ничего особенного в нем не находит.

- Маша, я кому сказал! - начинает сердиться прораб. - Опять ворон ловишь?

Маша наконец встает, торопливой виноватой походкой идет к прорабскому столу и берет толстую пачку истертых на сгибах нарядов.

- Да построже сверяй с контрольными замерами, - предупреждает ее Булкин. - А то они понаписывают. Знаю я их.

- Хорошо, - с готовностью отвечает Маша и уходит за свой стол.

"Они" для Булкина - бригадиры. Маша знает, что некоторые бригадиры из отстающих в день закрытия нарядов отчаянно ругаются с Булкиным, а ее обзывают конторским сусликом.

- А ты не сердись на них, - утешал ее Булкин. - Это они из уважения тебя обзывают. Строитель без ругани - что телега без колес: с места не тронется.

И Маша не сердилась.

Новую стопку нарядов она просматривала тщательно, сверяя с контрольными замерами. А Булкин тем временем распекал вызванного бригадира каменщиков со смешной фамилией - Перебейнос.

- Ну зачем ты приписал в наряде - приготовление раствора? - наседал на него прораб. - Ведь тебе же раствор готовый привозят!

- Привозят! А что это за раствор? В нем извести мало.

- А ты что, известь добавляешь?

- Нет.

- Так зачем же пишешь - приготовление раствора? Кому ты очки втираешь?

- Плохой он, ваш раствор, - обороняется упрямый Перебейнос. - Мы его перелопачиваем.

- Да ведь всем же одинаковый раствор привозят. И тебе, и Пастухову, и Галкину. Но они-то не требуют оплаты за приготовление раствора?!

У Пастухова - бригада передовая. И когда Булкин читает кому-нибудь нотацию, то обязательно приводит в пример Пастухова. И наверное, поэтому Маша была одно время влюблена в Пастухова.

В минуты, когда Булкин сердит, Маша проверяет наряды особенно придирчиво. Вот и теперь она отложила наряд маляров в сторону. "Опять Зинка подводит Федю", - с досадой подумала Маша. Последняя строчка в наряде была дописана Зинкиной рукой: прямые, высокие буквы резко отличались от мелкого Фединого почерка. Зинка писала о подноске воды на триста метров для промывки стальных ферм. "Вот фантазерка! Ведь от башни до Амура и ста метров не будет, - подумала Маша. - И опять Феде краснеть..."

Дождавшись, когда Перебейнос ушел, Маша подала прорабу наряд:

- У маляров завышена подноска воды.

- А, черт побери! - воскликнул Булкин и бросил карандаш на стол так, будто чему-то обрадовался. - Я сейчас.

Он сильно хлопнул дверью и спустился к башне под откос так стремительно, что пыль завихрилась следом.

"Начинается", - испуганно подумала Маша и живо представила себе, как Булкин вызовет сюда Федю и начнет распекать его. А Федя будет стоять, неуклюже опустив большие красные руки, и смотреть исподлобья, как школьник в учительской. И Маше будет стыдно за него.

Но от башни сюда, на бугор, быстро шла Зинка. Маша видела, как она резко выбрасывала согнутые острые колени. "Точно вприсядку пляшет", невольно подвернулось веселое сравнение. Но Маше было совсем не весело. "Такая уж скандальная должность, - думала она. - Куда же деваться!"

Зинка не вошла, а ворвалась, как амурский низовой ветер. Аж стены затряслись от дверного удара.

- Сидишь? - ехидно спросила она, медленно приближаясь к Машиному столу.

Заляпанная краской фуфайка на ней была распахнута, а под черным свитером тяжело вздымалась высокая Зинкина грудь. И даже круглое озорное лицо ее точно вытянулось от негодования.

- Значит, за столом тебе виднее?

- Зина, милая! Но ведь согласись сама - от Амура до башни и ста метров не будет.

- Во-первых, я тебе не милая, - отрезала Зинка, поджимая губы. - А во-вторых, ты бы сама попробовала таскать эту воду... Там бугор глинистый - не вылезешь. В обход надо... Понимаешь ты, копеечная твоя душа! повысила она голос.

- Но зачем же шуметь? Давай разберемся спокойно.

- Ах, спокойно! - насмешливо воскликнула Зинка. - Скажите на милость, тихоня какая! Она шума боится... - Рванувшись к ней, Зинка вплотную приблизила свое обветренное, красное лицо и спросила: - Ты зачем сюда приехала? Молчишь? Люди город строят, а ты учитывать? По комсомольской-то путевке в учетчицы попала. Теплое местечко нашла... Эх ты, доброволец! Таких, как вы, добровольцев презирать надо. - Она резко оборвала свою речь и вышла, хлопнув дверью.

Когда Булкин вошел в контору, Маша отвернулась к окну и, чтобы подавить всхлипывания, стала шумно сморкаться.

- Николай Иванович, - произнесла она как можно спокойнее, все еще глядя в окно, - я больше не буду работать в конторе.

- Это что еще за новость? - Булкин подошел к ней.

- Никакая это не новость. - Маша повернулась, и прораб увидел ее нахмуренное и сердитое лицо. - Я сюда ехала работать на стройке.

- А где же ты работаешь?

- В конторе. А я хочу штукатурить или малярить... Словом, дело делать.

- Черт побери! - воскликнул Булкин, всплеснув руками. - Может, и мне взять в руки сокол или кельму? Перестать бездельничать?

- Вы - это другое дело. Вы - инженер. Вас учили строить. А я педучилище окончила, а не курсы нормировщиков. И потом, я же по комсомольской путевке.

- Ну и что ж? У тебя вон рука болит.

Маша посмотрела на свою правую руку с искривленными пальцами и уродливыми красными ногтями.

- Зажила у меня рука. Хватит уж.

Булкин забегал по конторе.

- Черт побери! - говорил он на ходу, глядя куда-то на пол. - Ведь это что ж получается? В штукатуры, в маляры агитируют кого угодно... И в газетах пишут. А про нормировщиков ни гугу. А кто такой нормировщик? Эксплуататор, что ли? Кто он такой, я вас спрашиваю? Труженик. Даже не деятель. Понятно? Значит, никуда ты не пойдешь, и выбрось из головы свои мысли. - Булкин остановился перед Машей и, сердито наморщив свой выпуклый лоб, уставился на нее карими глазками. Он ждал ответа и вдруг заметил, как стали краснеть и дергаться Машины веки и первые слезы угрожающе поползли на щеки. - Ну, ну, ладно! - примирительно вскинул он руку. - Ладно, говорю, ладно. - Булкин снова сорвался и зашагал, глядя на пол. - Вот оно дело-то какое получается, да, - рассуждал он сам с собой. - Если мне ее отпустить, значит, самому надо табели составлять и за наряды садиться... А кого я на свое место поставлю? Может, эту скандалистку из маляров? спросил он Машу.

- Я не знаю, - тихо ответила она.

- Да, ты не знаешь. Ты, Маша, ничего не знаешь... - Булкин внезапно умолк, глаза его сухо заблестели, а на лоб снова поползли бугристые валики, стиснутые морщинами. Но выражение лица его было растерянным. И вдруг он с трудом выговорил, словно выдавил слова: - Привык я к тебе... Вот оно, дело-то какое. - Булкин сухо, как-то надрывно кашлянул в кулак и быстро вышел.