Кирилл Еськов - Как и зачем я писал апокриф к Властелину колец

Еськов Кирилл

Как и зачем я писал апокриф к 'Властелину колец'

Кирилл Еськов

Как и зачем я писал апокриф к "Властелину колец"

МЕМУАР С ПРОЛОГОМ, ПОСТСКРИПТУМОМ И РЕПЛИКАМИ В СТОРОНУ

Некоторое время назад редакция "Семечек" обратилась ко мне с просьбой - "написать для нашего журнала некоторое эссе о своей работе над книгой, о побудительных мотивах и выборе героев". Просьба эта повергла меня в изрядное недоумение, ибо писать о собственном романе - занятие, согласитесь, по меньшей мере странное. (Помнится, некогда граф Толстой в специальном "эссе" вздумал разъяснить читающей публике - чего он, собственно, имел ей сказать в "Анне Карениной"; у кого как, а у меня лично те разъяснения вызвали в памяти с одной стороны армейский анекдот: "Повторяю для особо тупых!..", а с другой - поговорку "Промолчишь - за умного сойдешь".) В этом примерно смысле я и ответствовал тогда "Семечкам"; те, однако, от затеи своей не отступились, а, напротив того, не поленились снабдить меня списком конкретных вопросов. Итак...

Начну я, как ни странно, со стандартного вопроса "Несколько слов о себе" - и не потому даже, что он идет первым по списку. Дело в том, что я не являюсь литератором - ни формально (я не состою ни в каких писательских организациях, а гонорары в структуре моих доходов составляют пренебрежимо-малую часть), ни по сути (написание художественных тескстов для меня не единственная, и даже, пожалуй, не главная сфера деятельности). Я старший научный сотрудник Палеонтологического института Академии наук (того самого, где некогда трудился Ефремов), в профессиональном сообществе известен как автор почти сотни работ по систематике хелицеровых и исторической биогеографии. В последние годы, впрочем, нашел более для себя интересным возиться не с ископаемыми членистоногими, а с живыми детьми: спецкурсы в физ-мат гимназиях, летние практики - зимние школы, etc; написал пару учебников, ввязался в создание принципиально нового школьного курса по естествознанию; и если как-то расставлять преференции, то, наверно, именно этот род деятельности окажется для меня сейчас наиважнейшим. Заканчивал биофак Московского Университета (известный рассадник вольтерьянства), основу жизненного опыта приобрел в экспедициях по Сибири и Средней Азии; по жизненным устремлениям - гедонист и эпикуреец, по жизненным установкам рационал и скептик. Картинка ясна?

Я это, собственно, к тому, что "Кольценосца" (равно как и предыдущий свой роман, "Евангелие от Афрания") писал исключительно для собственного удовольствия и для развлечения приятелей; в этом смысле меня, вероятно, следует называть "графоманом". А графоман может писать хорошо или плохо (бывали, между прочим, и гениальные графоманы - Грибоедов с Кэрроллом, для примера), но он никогда не станет писать конъюнктурно, т.е. применяясь ко вкусам издателя либо некого обобщенного "читателя-покупателя"; графоман всегда пишет - "для своих" (для членов некой тусовки, или персонально для Алисы Лидделл - неважно).

Так вот, и "Кольценосец" писан для вполне определенной аудитории: это просто еще одна "сказка для научных сотрудников младшего возраста", к числу коих принадлежу и я сам. Для скептиков и агностиков, которые были воспитаны на Стругацких и Хемингуэе, и для которых Толкиен - всего лишь неплохой (хотя и нудноватый) детский писатель. Именно эта публика и поимела максимальный кайф от романа; именно в их отзывах и повторяется с наибольшей частотой столь милое сердцу любого автора словосочетание, как "бессонная ночь"...

И - с другой стороны - я где-то понимаю чувства тех "профессиональных толкинистов", которые сдуру выложили кровный тридцатник за книжку, а там такое!.. такое!.. Это ж вроде как тинэйджер, повернутый на пиратских романах, купил бы томик некого Дж.Г.Байрона, прельстившись на заголовок "Корсар", и потом разорялся бы в сетях: "Полная муть - любви какой-то понаверчено, и ни одного путнего абордажа... А название такое - не иначе как для коммерческой раскрутки, иначе кто ж эту нудятину купит!" Ну поймите же, ребята - это просто не для вас писано! И уж коли ты схватился за чужое (а это ведь видно на раз, с трех абзацев, нес па?) - так не надо потом блажить, как арканзасский лопух, которому заезжие прохиндеи впарили "Королевского жирафа"...

Однако реакция по-детски разобиженных толкинистов выводит нас на одну по-настоящему интересную проблему: о "рационализации и утилизации" вторичных миров, созданных демиургами-предшественниками. (Так ли уж "первичен" мир, в котором мы с вами живем - т.е. был ли на самом деле Ричард III злобным горбуном-клятвопреступником, а Александр Невский - chevalier sans peur et sans reproche - это вопрос отдельный и далеко выходящий за рамки нашего эссе.) У истоков этой литературной традиции - лицедейства на фоне чужих масок и декораций, - стоит грек Дион Златоуст, живший во времена Римской империи; препарируя скальпелем иронии Гомеровский текст (и строго следуя при этом его "фактологии"!), он весьма убедительно доказывал, что в Троянской войне греки-ахейцы потерпели от греков-троянцев сокрушительное поражение и отбыли домой несолоно хлебавши, а все дальнейшее было, выражаясь нынешним языком, чистейшей воды пиаром.

Так вот, есть два варианта обращения с исходным миром. Во-первых, можно механически раздвинуть его во времени или в пространстве - тогда выйдет сиквел. Сиквел - штука принципиально вторичная и коньюнктурная, и мне лично примеры сиквелов, ставших сколь-нибудь заметными литературными явлениями, неизвестны (сериалы, типа похождений лейтенанта Форкосигана или полковника Исаева - это особая статья). Более того, полноценное "продолжение" невозможно дописать даже к своему собственному тексту: "Двадцать лет спустя" против "Трех мушкетеров" или "Сказка о Тройке" против "Понедельника" - это, согласитесь, как плотник насупротив столяра и Каштанка насупротив человека...

Принципиально иной вариант - апокриф: взгляд на общеизвестные события (реального или кем-то вымышленного мира - без разницы: кто мы, собствено такие, чтоб судить о вторичности миров?), но другими глазами. Естественно, что и сам мир апокрифа в итоге оказывается, по факту, совершенно иным, соотносясь с исходным - ну, в лучшем случае как мир д'Артаньяна и Миледи с реальной Францией эпохи Людовика XIII... или - как раз наоборот?.. а впрочем, если вдуматься, какая разница? Важно, что если мир сиквела в принципе являет собой репродукцию (которая абсолютно ничего не добавляет самому оригиналу), то картины миров апокрифа и, так сказать, канона могут по крайней мере, в идеале - составить "стереопару", сообщающую каноническому миру дополнительную "объемность". Вот именно на этом поле и играли все уважающие себя авторы, начиная с упомянутого Диона Златоуста получая временами весьма достойные результаты. (И что любопытно: сиквел к самому себе создать невозможно, а вот достойный апокриф - пожалуйста; взять хоть лемовский "Осмотр на месте"...)

Однако тут сразу возникает трудноразрешимое противоречие морального характера. Сколь-нибудь интересные картины возникают лишь тогда, когда некий мир рассмотрен с непривычной этической или эстетической позиции максимально далекой от позиции его создателя. И вот ортодоксальный поборник "либертэ, фратернитэ и эгалитэ" Марк Твен отправляет своего янки в мир рыцарского идеала, убедительнейшим образом демонстрируя, что все эти Мерлины и Галахады часто врали и редко мылись; Сапковский бодро и весело обращает Страну Чудес в черный хоррор, да еще и замешанный на клиническом психоанализе отношений профессора Доджсона и маленькой Алисы Лидделл; а феминистка Глория Говард, с позиции жены капитана Ахава, доказывает как дважды два, что вся эта дурацкая охота за Белым Китом - игры в солдатики остановившихся в своем развитии недорослей, апофеоз мужского инфантилизма и безответственности... Литературная состоятельность всех упомянутых произведений несомненна; а вот этично ли так обращаться с исходными текстами Мелвилла, Кэрролла и легенд Артуровского цикла - вопрос неочевидный.

И, между прочим, не праздный. Мне, например, прочитавшему в детстве "Янки при дворе короля Артура" раньше настоящих легенд о рыцарях Круглого стола, Марк Твен отравил своей желчью восприятие этого кусочка мировой культуры навсегда и до полного "не могу": только откроешь что-нибудь эдакое, возвышенно-рыцарское, как в памяти немедля всплывает нечто вроде: "Снова встал сэр Кэй, и снова заработала его фабрика вранья. Но на этот раз топливом был я, и тут мне стало не до шуток". (А потом еще и Струацкие, что называется, углУбили - с "товарищем Мерилном" и "добрым сэром Мельниченко"...) Так что менее всего мне бы хотелось - вот те крест на пузе, честное пионерское под салютом! - тем же манером отравить какому-нибудь подростку грядущее восприятие Толкиена... Подыскивая место для "Кольценосца" в длинном ряду литературных апокрифов, я бы сам рискнул поставить его рядом с нежно любимым мною "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" (причем именно с фильмом, а не с пьесой). Изысканно-парадоксальная постмодернистская Игра, затеянная Томом Стоппардом в шекспировских декорациях, - вот тот уровень отношений с первичным Текстом, к которому я стремился; насколько это у меня получилось - судить не мне, а читателю...