Николай Каронин-Петропавловский - Золотоискатели

С. Каронин

(Николай Елпидифорович Петропавловский)

Золотоискатели

(Изъ поездокъ по Уралу)

При первомъ удобномъ случае мы отправились на одинъ изъ ближайшихъ пріисковъ, тамъ и сямъ разсеянныхъ по Екатеринбургскому уезду. Было раннее утро. Извощикъ нашъ сначала никакъ не могъ понять, зачемъ мы едемъ на Н — скій пріискъ.

— Стало быть, на прогулку? — допытывался онъ съ какою-то ироніей.

— Пожалуй, на прогулку… да кстати посмотримъ на пріискъ, на работы, на старателей, — возражали мы.

— Ничего тамъ хорошаго нету! Смотреть-то тамъ нечего… пески, глина, накопали ямы, срамъ одинъ! А ежели старателевъ посмотреть, то больше ничего, какъ народъ дикій… чего его смотреть-то? — Извощикъ какъ будто былъ обиженъ, что мы едемъ въ это глухое место. Обыкновенно проезжающіе считаютъ своимъ долгомъ посетить богатый Березовскій пріискъ, где можно осмотреть магазины, толчею кварца, шахты, разрезы и пр., но чтобы кто-нибудь вздумалъ посетить глухое место, — старый, заброшенный рудникъ, — это, вероятно, нашему извощику никогда не приходилось наблюдать.

— Сами увидите, что ничего нетъ… пески, глина, дикій народъ, который ежели намоетъ золотникъ въ месяцъ, и то радъ… чего же тамъ смотреть? — несколько разъ спрашивалъ онъ, а когда заметилъ упрямое съ нашей стороны желаніе попасть въ глухое место, то умолкъ до самаго места нашей поездки, и только отъ времени до времени иронически улыбался.

Уже по дороге проторенной по лесу, то и дело попадались канавы, ямы и неглубокія штольни, — это все пробныя раскопки; но чемъ ближе мы подъезжали къ старательскимъ работамъ, темъ все больше попадалось признаковъ золотыхъ пріисковъ. Во многихъ местахъ деревья были съ корнями повалены, а на ихъ месте возвышались желтые бугры глины. Ни одного работника еще не было видно.

Наконецъ, мы подъехали къ самому месту работъ. Извощикъ нашъ завелъ лошадь подъ тень стараго, разрушающагося сарая, а самъ завалился спать къ забору, какъ бы протестуя такимъ нагляднымъ способомъ противъ всей нашей поездки. Мы отправились одни по разбросанному пріиску.

Когда-то здесь стоялъ заводъ, возвышались огромныя каменныя зданія службъ и трубы завода, когда-то здесь былъ медный рудникъ, дававшій богатую добычу хозяевамъ его, но теперь вокругъ нельзя было заметить хотя бы ничтожнаго следа некогда шумной жизни. Все заросло травой, кустами и лесомъ. Некогда тутъ былъ огромный прудъ, образованный изъ горной речки, шумели шлюзы наливныхъ колесъ. Съ глухимъ журчаніемъ вода рокотала въ тюрбинахъ, двигая целыя системы машинъ, а сейчасъ мы заметили только небольшое озерко, по краямъ заросшее камышемъ, а на середине покрытое лопухами. Вода въ озерке была прозрачна, какъ стекло; на дне его видны были стаи лениво плавающихъ окуней и плотвы. Въ воздухе кружилось несколько чаекъ. Въ камышахъ копошились дикія утки. Нигде и никакого человеческаго жилья.

Только внизу за плотиной, образующей озерко, вдоль ручья устроены были несколько желобовъ и корытъ для промывки золота. Но людей не было. Мы попали въ такой день сюда, когда все старатели поголовно ушли на уборку сенокоса, побросавъ свои корыта и станки. Место было действительно глухое и заброшенное, а въ этотъ день оно производило впечатленіе пустыни. Впрочемъ, следы работъ везде были заметны. Повсюду виднелись желтые бугры глины, канавы, ямы и разрезы.

Долго мы съ путникомъ бродили посреди этихъ бугровъ; наконецъ, полдневный жаръ истомилъ насъ жаждой и усталостію, и мы пешкомъ пошли къ небольшому поселку, находящемуся въ полверсте отъ озерка и сплошь населенному старателями. Скоро мы дошли туда, обошли все его домишки въ поискахъ за питьемъ и только въ одномъ изъ нихъ наткнулись на старика, который напоилъ васъ. Древній человекъ этотъ доживалъ последніе дни и съ трудомъ отвечалъ на наши вопросы. Но такъ или иначе мы внимательно слушали все, что онъ намъ говорилъ. Онъ еще помнитъ то время, когда въ этихъ местахъ кипела жизнь, повсюду производились раскопки; въ однихъ шахтахъ добывалась медь, въ другихъ золото. Сотни рабочихъ жили здесь, добывая для хозяевъ завода десятки пудовъ золота и сотни пудовъ меди. А рядомъ съ этою неустанною работой шелъ вечный пиръ. Управленіе состояло изъ многочисленнаго штата: конторщики, управляющіе, смотрители кишели около золотого места. То и дело изъ города пріезжали гости, — разодетыя дамы и мужчины, — и по целымъ днямъ шелъ пиръ. Раскупоривались целые ящики шампанскаго; играла музыка, развосимая эхомъ по соседнимъ лесамъ; по ночамъ устраивались пикники съ факелами.

— Весело у насъ было о ту пору, — добавилъ старикъ равнодушно.

— Ну, а потомъ что? Куда же все это делось?

— Все ушло. Золота стало маловато ужь, особливо ежели кому нужна музыка, а медь не больно чтобы ужь такъ занятный металлъ, — ну, и ушло все, и золото, и заводъ, и люди съ музыкой, и господа съ шампанскимъ. Пожили, попировали на своемъ веку — и будетъ.

Затемъ уже паденіе пошло быстро. Главное управленіе уменьшило штатъ служащихъ, распустило половину рабочихъ и махнуло рукой. Место стало пустеть. Подъ конецъ же это хищное гнездо просто было разграблено. Добыча золота прекратилась, медный рудникъ заброшенъ, заводскія зданія и служба растащены. Кто тащилъ къ себе мебель, кто отдиралъ двери отъ домовъ, кто выдергивалъ заслонки отъ печей, кто вынималъ самые кирпичи изъ стенъ. Когда главное управленіе решилось закрыть заводъ и сделать опись инвентарю, то завода въ действительности уже не было, инвентарь разграбленъ, и самыя стены всехъ зданій разрушалясь. Стихіи довершили опустошеніе: ветеръ рвалъ на части крыши, дождь размывалъ кирпичи, черви лесные точили дерево; отъ веселаго места, построеннаго изъ железа и камня, населеннаго сотнями народу, не остаіось званія; камня на камне не осталось.

Единственный живой памятникъ недавняго пира — это тотъ поселовъ изъ десяти дворовъ, въ которомъ мы находились въ эту минуту.

— Чемъ же вы живете?

— Да такъ, все-чемъ, а все больше на счетъ золота же. Старатели у насъ все живутъ. На хлебъ добываемъ. Да и отстать нашимъ ребятамъ трудно отъ золота. Золото-то, оно заманчиво. Кто его разъ увидитъ, тотъ ужь ослепнетъ на всю жизнь. Теперь у насъ все на сенокосе. Окромя же сенокоса наши ребята ничемъ не занимаются… Да и сено-то требуется для золота, потому безъ лошади никакъ нельзя… Лошадь подвозитъ глину.

Такимъ образомъ, весь поселокъ копалъ гляну, промывалъ ее, подбиралъ крупицы золота и темъ кормился. Вся местность принадлежитъ N — скимъ заводамъ, но сами заводы уже не эксплоатируютъ заброшенные пріиски, предоставляя копаться въ земле старателямъ. Старатель — это своего рода кустарь. Онъ работаетъ на свой рискъ, своими собственными орудіями, для себя. Но его отношенія къ заводамъ, владельцамъ земли, не свободны. Онъ можетъ сколько и где угодно промывать пески и глину, но все добытое золото обязанъ сдавать въ заводскую контору, получая отъ последней немного более половины стоимости золота. А чтобы онъ не воровалъ въ свою пользу, чтобы не припрятывалъ части золота въ свой карманъ, ему заводское управленіе выдаетъ запертую кружку, разсчетную книжку и приставляетъ къ нему штегера. Въ кружку онъ ссыпаетъ золото, въ разсчетную книжку записывается его количество, а штегеръ наблюдаетъ за правильностью всей этой операціи. На нашемъ пріиске жили по назначенію отъ завода два штегера.

Пока мы разспрашивали обо всемъ этомъ старика, въ некоторыхъ местахъ уже началась промывка. Несколько семей побросали сенокосъ и принялись за обычную работу. Мы отправились къ одной изъ групн=пъ старателей.

Действительно, народъ дикій! Когда мы подошли къ месту, работающіе, видимо, перепугались, принявъ насъ, кажется, за какое-то начальство съ завода. Мы поспешили уверить ихъ, что не принадлежимъ къ заводскимъ служащимъ и пріехали только посмотреть, какъ промываютъ золото. Старатели успокоились.

Ихъ было трое — мужъ, жена и племянникъ ихъ. Племянникъ изъ лесу подвозилъ пески, мужъ работалъ ручнымъ насосомъ, жена бросала лопатой песокъ на чугунную доску съ дырами и здесь въ струе воды размешивала его, она же удаляла съ доски промытую породу. Все трое были сплошь замазаны глиной; рубаха и порты мужика покрыты были желтыми пятнами такъ густо, что трудно было разобрать первоначальный цветъ ихъ. У бабы костюмъ находился въ большемъ порядке но это, быть можетъ, потому, что юбка ея была поднята до самыхъ коленъ, причемъ голыя ноги окрашены были въ тотъ же цветъ глины. Лица ихъ также не носили на себе следовъ человеческой кожи, которая, повидимому, никогда не освобождалась отъ толстаго слоя золотоносной жилы. Все кругомъ окрасилось въ этотъ ужасный цветъ: вашгердъ, лопаты, лошадь, телега, лужа… Промывку они производили около лужи, вода которой отъ постояннаго притока свежей глины приняла кроваво-желтый оттенокъ.