Дмитрий Брисенко - Девять тысяч метров

Брисенко Дмитрий

Девять тысяч метров

Дмитрий Брисенко

ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ МЕТРОВ

И я умру, по всей вероятности.

Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.

А. Мариенгоф

Рядом со мной копается в песке мальчик, вершит казнь над кучкой восставших оловянных солдат. Из песка торчат желтые каски, совсем теперь бесполезные.

Мальчик быстро оглашает приговор и с размаху кидает камень в головы мятежников.

Солнце палит нещадно, кажется, подкинь в воздух щепотку песка, и он вспыхнет как порох. Что я делаю здесь, в песочнице в Миусском сквере? Тень его знает, это она, ненадежная как карточный шулер, подвигла меня забраться на низкий обшарпанный бортик. Тополь-охранник ослабил внимание, коварная тень бежала в песочницу, и мои тылы разом оголились. Мне не оставалось ничего другого, и я последовал за ней. Конечно, можно было попросить деревянную рыбку, украшавшую скамейку, послать мне тучу, но я не знал, с какими словами к ней обратиться.

Можно было пойти домой, но мне было лень. Теперь я понимаю, что вариант "можно было" присутствовал в моей жизни всегда, с самого рождения, каждый день. И так же всегда ему противостояла эта контрчастица "но", невидимая, но (при этом повторе я не могу сдержать злой усмешки) осязаемая. И в конечном счете именно она предопределила странную траекторию событий, в которых я принял активное участие. Благодаря ей, сейчас я нахожусь в самолете, на высоте девять тысяч метров, и я не знаю, что будет дальше. Я сжег мосты, и дым еще не рассеялся. И я совершенно спокоен.

Впрочем, обо всем хорошо бы по порядку, лучше бы по нему.

Итак, был жаркий июльский полдень, и я сидел в детской песочнице в Миусском сквере - единственном месте с тенью неподалеку от ковчега золотой рыбки.

Упокоенность пейзажа нарушали только угрюмые старики в спортивных штанах, пылящие трусцой вокруг сквера, да стрекот старух, чьи неподвижные тела казались холмиками земли, насыпанными на скамейки.

Я ни о чем не думал, только вполглаза следил за развитием военных действий. Мой загорелый светловолосый сосед приступил к опознанию останков погибших; он выкопал их из песка и разложил в две линии - головы отдельно от тел. "Это невероятно, - произнес он в пространство, видимо, чтобы я разделил его досаду, - но, кажется, двое успели сбежать". Тут же достал игрушечную трубку телефона и отдал приказ на межконтинентальный розыск сбежавших. "Майор и рядовой. Да, держите меня в курсе".

- Кто вы по званию? - обернулся он ко мне. - Хотя я вижу, что вы почти лейтенант.

На вид ему лет десять. Что именно в нем не так, я не смог мгновенно определить.

Но что-то было. Наверное, все же взгляд - тяжелый и пустой, будто потерянный, будто смотрел на меня холодным оловянным глазами его мертвый солдатик.

Я сказал:

- К военным я не имею никакого отношения. Я убежденный пацифист.

- Я тоже гражданское лицо, - сказал он. Голос у него оказался под стать взгляду, бесцветным и равнодушным. - Но иногда приходится вмешиваться в дела военных. А что вы здесь прохлаждаетесь, ведь в мире неспокойно.

- В мире всегда неспокойно, то там, то сям что-нибудь случится. Так что лучше прохлаждаться, пока есть возможность.

Он обдумал мои слова, насупив бровь.

Протянул руку:

- Меня зовут Петр.

Я быстро отряхнул руки (по детской привычке я сунул ладони поглубже в песок, какая никакая, а все ж прохлада) и состыковался с его ладонью.

- Константин. Можно просто Костя.

- Очень приятно, Костя. Но ко мне лучше обращаться Петр.

Он отвернулся и начал ковыряться в песке, видно, я был не очень ему интересен.

К этому моменту нашей беседы воздух уже можно было хватать горстями, распихивать по карманам, до того он был плотный, налитой. Сегодня пошла пятая неделя жары, расплавилось уже все, что могло расплавиться, и способность что-то делать при такой погоде, например, ходить без цели по улицам, вызывала приток ленивого недоумения.

Мальчик снова обернулся ко мне:

- Завтра в английских газетах напишут о казни шестнадцати ирландских солдат.

Иногда я это делаю, чтобы обозначить свои действия.

Ну да, отчего бы и не в газетах. Теперь, кажется, понятно, что в нем не так:

мальчик, похоже, из неспокойного племени сумасшедших. Я кинул взгляд на ряд скамеек с курганами старух. Сейчас одна из них поднимется, зашамкает ртом, махнет, прощаясь, рукой на своих товарок, иехх, Семеновна, тяжко-то оно как, да ничего не поделаешь, Петенька, внучок, собирайся, зайчик, собирайся, маленький, горе ты мое, пойдем домой, родненький, пойдем, миленький...

- Вы почему молчите? Вам нечего сказать?

- Ну почему нечего? Газеты, это в принципе неплохо. Это правильно.

Мальчик вытащил из кармана рубашки какого-то особенного солдатика.

- Этот полковник один из лучших в моей коллекции. Очень неплохой стратег. - Петр посмотрел на свои часы, хранившие, как и все детские часы, застывшее игрушечное время. - Он уже где-то рядом, он очень пунктуальный... А, вон он идет! Я вас с ним познакомлю, он необычный.

Из устья прилегающей к скверу улицы к нам приближался, слегка прихрамывая, какой-то человек.

- У него больная нога, - пояснил Петр. - Это из-за осколка. Смотрите.

На оловянной ноге солдатика виднелась едва заметная царапинка.

- Приветствую смелых обитателей пустыни, - полковник приветливо смотрел на нас, голос его журчал приятным баритоном. Столкнись я с ним в холле "Метрополя", и он был бы принят мною за иностранца. Лицо нездешнее, манеры лишены суетливости, холеная осанка, ухоженная седина. И, - последним штрихом, - несомненный вкус к хорошей одежде. И, - точкой, - шелковый шейный платок, несмотря на жару. Вопреки возрасту - а на вид ему было за пятьдесят - в нем сразу чувствовалась сила и энергия молодого.

Петр сказал:

- Полковник, познакомьтесь, это Костя.

Полковник дружелюбно мне улыбнулся:

- Очень рад, Костя... Петр, нам пора домой, а то мама будет волноваться.

Мальчик отряхнул песок с коленей, взял полковника за руку и выпрыгнул из песочницы.

- Надеюсь, мы скоро увидимся, Костя, - сказал он мне на прощанье.

Какое-то время, прикрыв глаза, я пытался мысленно организовать сегодняшний вечер. Был вариант чайной церемонии на высоте: когда стемнеет, залезть по пожарной лестнице на крышу сталинки на Рижской площади и встретить рассвет за чашкой чая (из термоса). А чтобы не было скучно, чередовать ароматное содержимое одной баночки (для заварки) с не менее ароматным содержимым другой баночки (для воскуриваний). Еще можно было пойти с Романом в кино, а после дать того же ночного, или просто поехать домой, читать под музыку и что-нибудь в таком роде.

Когда я решил уйти и открыл глаза, первым, что я увидел, был полковник. Он быстро двигался среди деревьев, то исчезая, то появляясь опять, я сразу узнал его по характерному прихрамыванию. Я поднялся, он тут же замахал мне своей модной иностранной кепкой, мол, погоди, не уходи, я сейчас, мол, важное у меня к тебе дело...

- Вы производите приятное впечатление, Костя, - сказал полковник, подойдя, - и, кажется, вы понравились Петру.

- Угу, - отвечал я ему, - а можно я вот сейчас куплю себе водички и просто пойду домой?

- Понимаете, Костя - сказал полковник мягко, - вы ставите меня в неловкое положение. Я ведь торопился, спешил вас застать, чтобы пригласить вас в гости, отметить чаем, так сказать, приятное знакомство. Я тут рядом живу, на Готвальда.

Не бойтесь, вы ничего не потеряете, попьем чайку, пересидим сиесту, а там, глядишь, и долгожданный вечер на дворе. Ну как, по рукам?

Дом полковника и вправду оказался рядом, в пяти минутах ходьбы. То была старая московская квартира с дореволюционными входными дверями, высокими потолками и витиеватой родословной, с историей, во многом похожей на истории других подобных квартир. Вначале здесь жил некий профессор, потом вместе с революцией пришел черед уплотнений - появлялись, надолго не задерживаясь, какие-то большевики, инженеры, какие-то вроде студенты. Не миновала она и коммунальных времен.

Теперь здесь, символически замыкая исторический круг, в одиночестве жил полковник.

... - Знаете, а ведь я раньше был обычным инженером... - полковник сидел в плетеном кресле напротив меня и рисовал дымящейся сигаретой в воздухе бледные картинки. Я пил третью чашку чая, хозяин оказался заядлым любителем этого напитка, "Костя, одна из премудростей востока заключается в предпочтении зеленого чая черному. Красный еще туда-сюда. Но черный ни-ни. Попробуйте обязательно вот этот сорт. И не думайте, без этого я вас никуда не отпущу". В большом шкафу на кухне прятались за стеклянными створками жестяные коробочки с экзотическими названиями. Как оказалось, он много путешествовал и накопил немало интересных историй, некоторые уже были рассказаны, и мое описание застало полковника в самом начале очередного рассказа.

- ... живешь, живешь, копишь этот никчемный опыт, а все не знаешь, каким боком жизнь повернется. Мог ли я предположить, что все так сложится. - Он прикурил новую сигарету. - Мне, знаете, очень приятны такие случайные встречи. Есть в этом что-то не от мира сего, что-то, что выбивает табуретку из под привычной рутины. Это, однако, вовсе не означает, что наше знакомство из рода случайных.