Виталий Снежин - Случай с мистером Томпсоном

Снежин Виталий

Случай с мистером Томпсоном

Виталий Снежин

СЛУЧАЙ С МИСТЕРОМ ТОМПСОНОМ

Мистер Томпсон, предприниматель средней руки из южного Лондона, совершая прогулку на легком двухмоторном самолете в окрестностях городка Грейстаун, не справился с управлением и произвел аварийную посадку на территории военно-морской базы. Несмотря на благополучное приземление, никто не спешил покинуть кабину самолета. Когда же комендант базы, мистер Бади, прибыл в сопровождении охраны к месту происшествия, в кабине самолета был обнаружен труп мистера Томпсона. На трупе не было замечено ни одной травмы, ни малейшего изъяна; мистер Томпсон все еще крепко сжимал в руках штурвал и сосредоточенно изучал муху на лобовом стекле вплоть до того момента, когда мистер Бади прикрыл ему веки. Кроме тела покойного Томпсона на борту самолета была обнаружена гладкошерстная такса кофейного окраса восемнадцати фунтов веса.

На экстренном офицерском собрании было решено провести предварительное расследование инцидента и опросить участников дела. Со слов таксы, единственного непосредственного свидетеля событий, причиной аварии стала чрезмерная самонадеянность мистера Томпсона, отправившегося в путешествие без единой капли горючего в баках. Со своей стороны она делала что могла: страшно волновалась, потела, балансировала собственной тушкой на виражах, но ни одно из этих мероприятий не принудило мистера Томпсона к осторожности. Когда же мужественную таксу спросили, в чем, по ее мнению, причина гибели мистера Томпсона, она, к немалому удивлению присутствующих, объявила, что мистер Томпсон не до такой степени мертв, чтобы можно было так цинично рассуждать о его гибели, и что, в некотором смысле, как бы кому-то ни хотелось думать иначе, она и есть мистер Томпсон, со всеми вытекающими из этого факта гражданскими правами и обязательствами. В ответ на протестующий шум, поднявшийся в зале, такса закатила глаза к потолку и закурила сигару.

В то время как шум в зале нарастал (обсуждались преимущественно проблемы возможных отношений новоявленного мистера Томпсона с предполагаемой миссис Томпсон и очевидные шкурные интересы первого), один из капралов береговой охраны, сидящий во втором ряду, обнаружил у себя в брючном кармане записку, ловко подброшенную незнакомцем. В записке содержался протест некоего мистера G., имеющего короткое знакомство с полковым капелланом, чрезвычайно недовольного ходом расследования. "Возмутительное присвоение этим четвероногим дегенеративного вида существом прав на мистера Томпсона не может быть ничем, кроме провокации и дерзкого попрания нравственности, - гласила записка. Львиная (а вовсе не собачья) доля того, что не стыдно назвать мистером Томпсоном, в данное время пребывает в комнате справедливого судейства, смежной с заоблачным департаментом мистера G., и готовится совершить еще более впечатляющее путешествие". Далее следовали несколько способов урезонивания наглой таксы, включавшие, в частности, ограничения в мясной пище и ношение власяницы (это предложение вызвало у таксы приступ нервического хохота), и нравоучительный пассаж, связанный с суммой благотворительных взносов офицерского состава в отчетном году.

Несколько секунд в зале стоял общий шум. Потом сам собой явился еще один оратор.

- Раз уж речь зашла о долях, - сухой бровастый человек в академической шапочке поднялся с заднего кресла, - раз уж дело зашло так далеко, я вынужден пренебречь очередностью.

Далее человек, представившийся как естествоиспытатель из города Гринвича, сообщил присутствующим, что вся эта болтовня насчет возможных транслокаций мистера Томпсона представляется лично ему вредным мифотворчеством, а пожалуй, и злонамеренной мистификацией. В то же время он располагает абсолютно достоверными данными о судьбе мистера Томпсона и готов их продемонстрировать. Проговорив это, естествоиспытатель вытащил из-за пазухи блестящий конверт и надорвал бумажный угол:

- Этот пакет я получил буквально минуту назад.

Он встряхнул конверт, и оттуда, прямо на глазах у сосредоточенной публики, посыпался черный порошок, напоминающий сажу.

- Человек, в сущности, очень просто устроен: кальций, магний, углерод, фосфаты, карбонаты. Как ни крути, все это и есть естественные доли мистера Томпсона.

Из пакета одно за другим вывалились три золотых обручальных кольца и зубной протез.

- Плюс инородные предметы; мистер Томпсон, как известно, был трижды женат и обожал арахис.

Когда пакет опустел, естествоиспытатель разогнал ладошкой темную взвесь, медленно оседавшую на пол, и сухо поклонился молчаливой публике:

- Вот, господа, это и есть правда о мистере Томпсоне. Сухой остаток судьбы. Увы, удел каждого, сбросившего непосильную тягость бытия.

Естествоиспытатель еще раз поклонился, но аплодисментов не последовало. Чтобы как-то замять неприятную паузу, председательствующий, мистер Бади, попросил минуту на оглашение поступивших в адрес собрания телеграмм.

В первой телеграмме некая миссис Гаррисон сообщала, что у ее крошек, двойняшек Энни и Мэгги, прорезались первые зубки.

Вторая телеграмма, без подписи, гласила, что призрак покойного Томпсона сегодня в полдень явился на заседание ордена розенкрейцеров и имел продолжительную беседу с магистром ордена мистером Гудменом. О содержании беседы будет сообщено дополнительно.

Третья телеграмма была опять от миссис Гаррисон. Она уточняла, что оба зубика, прорезавшиеся у ее крошек, были восьмыми по счету (если считать от переднего резца и двигаться в сторону гортани), теми самыми, что народная молва именует "мудрыми". Миссис Гаррисон поздравляла всех присутствующих с этим событием. Кроме того, миссис Гаррисон сообщала, что ее крошки Энни и Мэгги сегодня за обедом в деталях описали ей внутреннюю отделку самолета, на котором путешествовал мистер Томпсон, сообщили номера его банковских счетов и до сих пор окликают по имени его собаку. Слово неприличное, поэтому миссис Гаррисон сочла возможным заменить его идиомой, звучащей как "колченогая чукча" (такса уронила сигару). Но больше всего ее беспокоит то, что малютки испортили себе связки. Вместо обычного гуления они рычат друг на друга басом, словно два взбесившихся гренадера, и угрожают вывесить миссис Гаррисон на крыше вместо флюгера, если к ужину не будет подан свиной окорок с хреном.

Последнюю телеграмму прислал некий мистер Леонофф из России, бывший астронавт. Он утверждает, что словосочетание "мистер томпсон" придумано американцами и, в его бытность командиром орбитальной станции, использовалось для обозначения маленьких шестипалых гуманоидов, имевших обыкновение обживать космическую станцию до прибытия основного экипажа. Один из таких гуманоидов действительно несколько часов назад поселился у него на даче. Однако поведение шестипалого не вызывает беспокойства у мистера Леоноффа. Гуманоид смирно лежит на печи, декламирует оды Байрона и Китса, а по-русски произносит одно только слово: "Поехали!".

- Пой-ехальи, - повторил мистер Бади, наслаждаясь течением русской речи. Потом он повернулся боком к публике и раздумчиво потрепал себя за брыльца. - А знаете, что я сейчас подумал, господа? Ведь мистер Томпсон мертв... Да, он мертв, господа!.. - Он постоял минуту в молчании. Что-то непонятное случилось с мистером Бади: губы его обвисли, взгляд сделался рассеянным и влажным... - А ведь когда-то он был мальчиком, катал обруч, мать целовала его в темя. А теперь он там - в темной заморозке, и глаза его - куски льда! - Мистер Бади закрыл лицо руками и тихонечко завыл; из-под ладоней его голос звучал с потусторонней убедительностью. - А мы? Любой из нас?.. Даже вот я... Как подумаешь: не сегодня-завтра... Куда бежал, что сделал?.. - Слезы душили мистера Бади. - Курица-жена, морской устав, три оболтуса!.. Да и кто я сам: дрянь, слякоть, старое голенище... Какая злая шутка, господа!..

Комендант еще шмыгал носом и с виноватой улыбкой оглядывал президиум, когда за окном офицерской столовой вздрогнули и загудели моторы. Никто из присутствующих не повернул головы - драма мистера Бади задела сокровенное. Между тем брошенный двухмоторник мистера Томпсона тронулся с места. Мало того, к изумлению приставленных к нему часовых, он пополз вперед, царапая раненым крылом армейский плац, обдавая пылью английскую лужайку. Еще секунда упругого разбега - и он, словно маленький ныряльщик, прыгающий ласточкой с утеса, взмыл над сонным Грейстауном... Пой-ехальи! Над пряничной вереницей двухэтажных домиков - жилищ грейстаунцев, над городской ратушей, чуть косящей в сторону, над граненым шпилем католической церкви - церковный служка запрокинул голову, не выпуская из рук четок... Пой-ехальи! Сквозь холодные залежи тумана, сквозь сизую вату облаков - туда, где свинцовый пупок зимнего солнца и рядом лента смуглого серебра - Ла-Манш.