Алексей Смирнов - Окружившие костер

Смирнов Алексей

Окружившие костер

Алексей Смирнов

Окружившие  костер

Враче, исцелися сам

1. Пятеро

Дорога, которою нас вели, была на редкость безобразна. Как выяснилось потом, мы вполне могли бы пройти по другой, более широкой и ровной, - для этого пришлось бы сделать совсем небольшой крюк. Но Миша Хукуйник, наш провожатый, по одному ему известным соображениям выбрал путь, лежавший через овраги, канавы и крутые холмы. Тропа была очень узкой: то и дело меня колюче оглаживали по лицу мокрые от недавнего дождя ветви молодых сосен, да вдобавок к этому бесила почти невидимая паутина, пересекавшая путь через каждые десять шагов. Когда это довело меня до исступления, я немного отстал и пропустил двоих вперед, чтобы паутина мешала им, а не мне.

Обе мои руки были заняты: в одной покачивалась моя собственная тяжелая сумка, другую же с недюжинной силой старалось припечатать ладонью к земле преувесистое ведро, которое я взял у Алины, вняв зову идиотского показного джентльменства. Мне было дьявольски тяжело; потом пропиталась не только рубашка, но даже прочная штормовка. Последнюю я бы с великим удовольствием снял, да только вот положить ее было некуда, а обращаться за подмогой к Хукуйнику... к Толяну, к Дынкису... при одной мысли об этом я стискивал зубы, перекладывал ношу из одной руки в другую, что дела не меняло, и ускорял шаг.

Судя по всему, вокруг было довольно мило. Вероятно, и воздух был бодрящим, не похожим на городской, и птицы сидели на деревьях, распевая песни, - я, однако, ни на что такое внимания не обращал: меня одолевали неприятные раздумья. Думал я о том, что именно для меня затеи вроде этого путешествия всегда кончаются полнейшим разочарованием и чувством незавершенности. Наверное, так получалось из-за ненавистного свойства моего характера: я в любой ситуации, как бы ни останавливал меня голос разума, подсознательно настраиваюсь на осуществление всех моих желаний без исключения.

Похоже было, что на сей раз худшие мои опасения сбывались. Я склонялся свалить всю вину на Хукуйника, ибо в который уже раз давал себе слово избегать собираемых им компаний, но чувствовал, что в данном случае далек от правоты. Ведь все началось с разговора с Алиной, а Хукуйник буквально перед тем, как ей звонить, крыл несчастную последними словами, называя истеричкой, неврастеничкой и шизофреничкой (с чем я все больше и больше теперь соглашался), но все его речи, естественно, не возымели действия, потому как такой уж я человек! стоит мне снять трубку и услышать, как она говорит женским голосом, - все, рассудок потерян. Именно это и произошло. Милым голоском и манерой тарахтеть, словно машинка для стрижки газонов, далекая Алина выбивала из моей головы последние искры разума. Да и предложения ее как нельзя более соответствовали моим самым сокровенным мечтам. Через пять минут после начала разговора она обронила какую-то весьма вольную фразу - и моя оборона расстроилась; стоило невидимой Алине радостно взвизгнуть в предвкушении "купания голенькими" - смутились и наступательные силы, а когда голос в трубке с ходу назначил место встречи - "и мы поедем вдвоем, только вдвоем!" - я безоговорочно капитулировал.

Однако, несмотря на позорно быструю сдачу позиций, посмею отдать себе должное: едва я положил трубку и потер влажные ладони, в голове моей опарышами зашевелились сомнения. Собственно говоря, это было обычной защитной реакцией организма, подготовкой его к разочарованию... но эхо проклятого голоса упрямо гуляло по извилинам, и я докатился до того, что заявил Хукуйнику: не потерплю никакого вмешательства с его стороны, поскольку Алина наболтала достаточно, чтобы считаться отныне моей, а не его "женой". Хукуйник не стал возражать - напротив, он, казалось, был весьма удовлетворен моими словами, так как лично для себя припас другую и не жаждал видеть меня перебегающим путь.

Маленькое отступление о Мише Хукуйнике. Он был в полном смысле слова бесперспективным человеком. Я с неизменными завистью и презрением наблюдал, как этот субъект убивает время, обсасывая и смакуя убийство. Он был единственный из моих друзей и знакомых, способный провести в любимой забегаловке целый день и за весь день этот выцедить одну только чашечку кофе. Удовольствие, которое он получал от этого занятия, было мне недоступно. Думаю, что вопреки его гневным возражениям, ему нравилось тамошнее общество, состоявшее из словоблудов-бездельников, не ставивших Хукуйника ни во что. Я бился за душу друга как только мог, разъясняя ему истинные настроения его приятелей, но он утверждал, будто презирает их не меньше, если не больше. В таком случае этот человек явно стоял на одной из последних ступеней деградации, ибо как можно иначе испрашивать гривенники на кофе у людей, видящих в тебе не более чем таракана?

Хукуйнику нравилось выглядеть как можно безобразнее. Для достижения этой (единственной, пожалуй) своей цели у него имелся большой выбор средств - например, не мыться. Порою, правда, он ухитрялся обнаружить одному ему ведомую грань, за которой даже для него покоилось нечто недопустимое. В этом случае он мыл голову, а то и шею, и если собирался в гости, сбривал щетину, щадя, однако, символические усишки. Как-то со смехом Хукуйник объяснил, что, имеючи усы, человек приобретает очень многое во время выпивки, благо по мере истощения запасов спиртного усы можно обсасывать вновь и вновь, наслаждаясь вкусом двухрублевого нектара.

Вероятно, мой друг был немного помешан, но на припомню случая, чтобы факт этот отразился в буйстве. Иначе что другое можно подумать о человеке, который стоит по колени в воде решительно без штанов, но все же в рубашке, окружен девушками и пьяно зовет на борьбу за мир, или о человеке, шагающем глубокой ночью по пустынному проспекту, без зрителей, будучи запечатан в элегантную тройку и запихнув носки в карман, тогда как ботинки, накрепко связанные шнурками, залихватски переброшены через плечо?

Роста Хукуйник был небольшого, слегка кривоног, щедро волосат, да при этом еще пощелкивал челюстями во время еды. Он не стриг ногтей и, возможно, именно каемочками грязи заслужил расположение Алины... во всяком случае, независимо от того, ч т о это было, интимные отношения завязались с похвальной расторопностью и совершенно угасли к нашему с Алиной разговору.

В общем, Хукуйник оставался моим самым старинным другом.

Сейчас он вышагивал впереди, оживленно беседуя с долговязым Дынкисом, а я тем временем изнывал от тяжести Алининого ведра. Дынкис был неожиданностью. Дынкис никем не был запланирован. Впрочем, в том, что человек не очень-то волен что-либо запланировать, я убедился еще на платформе, когда пришел на встречу с Алиной.

К этой встрече я готовился тщательно. Оставаясь в меру прогрессивным человеком, я все же поцеловал перед отправкой незаконно носимый мною крестик. Обычно чуждый суевериям, я в тот момент если не всецело, то уж наверняка во многом уповал на надпись "Спаси и сохрани".

Платформа в Девяткино встретила меня дождем, и завуалированные сомнения ожили. Она не придет, думалось мне. Ведь мы разговаривали несколько дней назад, а разве можно доверять женщинам на такой срок...

Алину я заметил неожиданно, и не ее одну. Зачем-то после этого я поднял глаза и ознакомился с небом - оно было такого отвратительного цвета, что меня по-настоящему затошнило. В голове скопилась тяжесть, и кто знает! быть может, не обернись они в мою сторону, я бы поворотился и двинулся назад, но было поздно: на меня выжидающе смотрели три пары глаз. Мне померещилось, будто лишь одна Алина глядит дружелюбно, но как только я приблизился и засвидетельствовал почтение, она с легкостью мне ответила и точно теми же глазами принялась зыркать по сторонам. Взгляды ее спутников не содержали враждебности, но настороженность там имелась - она отчетливо читалась в глубоких карих глазах Толяна и усиливала наигранную беспечность прозрачных глаз Дынкиса, спрятанных за очками со змеевидными дужками. Я сделал над собой усилие и улыбнулся - как всегда криво и, пожалуй, даже заискивающе. Мне ничего не оставалось делать, кроме как пожать Толяну и Дынкису руки.

Обоих я знал очень и очень плохо - тем неожиданнее и неприятнее было мне их присутствие. Хотя нет, с Толяном я встречался несколько раз, и мы даже, помню, вместе выпивали в одной компании - он был по сути довольно неплохим парнем, и именно это приходилось мне в данный момент не по вкусу. Толян был ко всем прочим достоинствам еще и чертовски красив - бледное лицо с прямым носом, черные кудри до плеч и столь же черная узкая бородка. Усов Толян не носил - очевидно, не находя прелести в слизывании с оных остатков вина - и правильно делал, усы бы его испортили. Смотрел он задумчиво и чуть печально; от этого взгляд его приобретал что-то телячье, и мне моментально пришла в голову мысль, что редкая женщина откажется хоть как-то его приласкать. В то же время от Толяна исходила спокойная уверенность в себе как раз то, чем сам я никак не мог похвастать. Я понял, что Толян будет моим врагом номер один, и я спешно стягивал в мощный кулак авиацию, флот и сухопутные войска. Ясно было одно: мне придется туго, хотя бы потому, что я еще не решил, какую нацепить маску и какую роль играть, дабы быть на его фоне в выигрыше.