Чужая сказка - Ульяна Подавалова-Петухова Страница 4

Лера сама не заметила, как задремала. Проснулась из-за того, что кто-то тряс ее за плечо. Подняла глаза, вскочила, испугавшись не на шутку. Огромный светловолосый детина, заросший по глаза курчавой густой бородой, разбудил ее, узнав. Как выяснилось, Асбьорн Линдхольм, как представился молодой человек, — сосед по комнате Николая. Он объяснил, что Коля из-за непогоды застрял на острове и поэтому не смог встретить Леру сам. Асбьорн проводил ее в комнату, огляделся, собрал кое-какие вещи и ушел к соседям, чтоб не смущать девушку.

Лера, оставшись одна, осмотрелась. Комната была небольшой. Два стола, две кровати, маленький холодильник, угловой шкаф, а рядом с ним какая-то непонятная штука, вроде наклоненного под углом стола с прикрепленными к нему бумагами. Видимо за ним и работал Николай (часть записей на чертеже была на русском). На большом окне жалюзи. Обычная холостяцкая берлога. Ни тебе занавесок, ни цветов в горшке. Лишь у изголовья Колиной кровати висели какие-то ленты, к которым крепились фотографии Леры. Девушка, как была в куртке, села на кровать и прилегла на подушку. Через минуту она, измученная дорогой, уже спала.

Коля смог приехать через два дня. За минувшие два месяца он так оброс, что Лера, встреть она его где-нибудь на улице, не узнала бы. Парень обрадовался и радовался целых два дня! Вернее, они радовались вместе. А потом он вновь уехал. И вернулся только спустя три дня, когда Лере пора было возвращаться домой. Николай, тиская в своих огромных ручищах тонкий девичий стан, все вздыхал, а потом усадил ее на самолет, обещая приехать. Лера плакала, хотя договорилась сама с собой, что плакать не станет. Но сердце скручивалось в узел, стоило подумать, что она еще нескоро увидит любимого.

Коля приехал на Новогодние каникулы. В это время Лерины родители отдыхали на Бали. Страсть кипела так, что обнаглевшая парочка практически не выходила из дома, большую часть времени проводя в кровати. Но все меры предосторожности были соблюдены. С детьми влюбленные спешить не хотели.

А летом Лера сама уехала к Николаю «попробовать». Место, где они жили, не тянуло даже на звание поселка. Небольшое селение, которое с трудом можно было отыскать на карте самой Швеции. Домов пятьдесят, универмаг в центре, почта, банк, микроскопическая школа и домик врача. Одним словом — захолустье. Ни тебе баров, ни ресторанов, ни знакомых, ни друзей, ни мамы с папой. Тоска. Да, природа красивая. Да, велосипедные дорожки оборудованы повсеместно, а на вершину не то сопки, не то горы можно было запросто подняться, но все это не привлекало Леру. Пока Коля был рядом, она была счастлива, но стоило ему уехать, и девушку съедала тоска. Такая тоска, что не вздохнуть! До этой поездки она не думала, что будет так скучать по дому, по русской речи. Здесь она пересматривала старые комедии и наслаждалась звучанием русских песен, даже подпевала Новосельцеву и Людмиле Прокопьевне. Но потом измученный, похудевший возвращался Николай и все становилось хорошо. Можно было дальше жить, радоваться до его очередного отъезда.

Так влюбленные мотались год. Они все так же горячо любили, страстно желали друг друга. А потом семья Леры переехала в Питер. Новая работа, новые люди, новые друзья. Новая интересная жизнь. А там Коля. Со своими мостами. Со своими дорогами. Вечное захолустье, где кроме самого Николая ничего нет. Лера перестала ездить в Швецию. У Коли проект проходил последние проверки перед запуском строительства. Им обоим стало некогда.

Нет, они созванивались. Объяснялись в любви. Сначала каждый день. Потом реже… То Лера закрутилась, то Коля был вне доступа на объекте… А потом появилась она — Обида: «Если любит пусть первый/первая позвонит! И так я каждый раз иду на уступки».

И эта обида отравляла сознание. А после Обиды пришло Недоверие: «Пока я здесь, у нее/него там уже, поди, кто-то появился…»

Звонки превратились в редкие смс, а потом и они прекратились. И трудно было сказать, кто прекратил эти отношения, горевшие, как факел на ветру, и погасшие, как факел, у которого выгорело масло. А без масла факел гореть не мог.

Глава четвертая.

Прошло пятнадцать лет. За это время много воды утекло.

После того, как папу с почетом и оркестром проводили на пенсию, Лере пришлось сменить работу. Нет, дочку бывшего чиновника никто не гнал. Просто смотрели искоса, обсуждали за спиной, приценивались к нарядам, одним словом, судачили, и девушка уволилась. Ушла с высоко поднятой головой.

Устроилась переводчиком, но не смогла продержаться и месяц. Пришла в издательство, но работать с текстами было скучно. Лера на третий день чуть не взвыла с тоски. Тогда мамина старинная подруга устроила ее администратором в шикарном ресторане, но девушка лишь вздыхала, глядя на полуголодных клиентов (с такими ценами будешь уходить из подобных ресторанов либо по китайской системе — чуть-чуть голодным, либо по русской — «совсем не жрамши») и вспоминала, как сама еще недавно ходила по таким заведениям.

Однажды Лера встретила свою сокурсницу-землячку. Девушки разговорились, и подруга посоветовала ей пойти работать в гимназию с языковым уклоном. Сложности есть, ну а где без них? Коллектив хороший, родители нормальные и дети как дети. Зато все лето — отпуск. Лера подумала, подумала и отправила резюме.

Когда она впервые переступила порог школы, свято верила, что ненадолго. Так, поработает пару лет. Действительность оказалась страшнее, и сама девушка не заметила, как в стенах школы прошла ее молодость. Лера так и не вышла замуж, но не переставала верить в любовь и в свое будущее женское счастье, которое она обязательно обретет с любимым (найти бы его не мешало).

Любимого пока не было. Зато были подруги.

Подруг было две. Обе коллеги. Одна, высокая и стройная, Анна Андреевна — учитель математики. Темные глаза, светлые волосы. Говорила тихо, спокойно, вкрадчиво. Так следователь разговаривает с понятыми. Или врач-психиатр со своими пациентами. Дети поначалу ее побаивались, а потом врастали в нее душой. Оказывается, врач-психиатр та еще юмористка. Легкая на подъем, Анна Андреевна вечно моталась с детьми по выставкам и спектаклям. В одиночку воспитывала дочь Стасю, девицу тринадцати лет, и о жизни рассуждала фразами Фаины Раневской.

Временами она была невыносима, о чем ей заявляли прямым текстом. На это у нее тоже была своя точка зрения: