Лев Трахтенберг - На нарах с Дядей Сэмом

Лев Трахтенберг

На нарах с дядей Сэмом

Предисловие

Ярко, иронично и честно написанная книга Льва Трахтенберга будет одинаково интересна и американофилам, и американофобам. Это практически «энциклопедия американской тюрьмы», весело рассказывающая о невеселом опыте автора, столкнувшегося с правосудием США, об особенностях которого мы либо не знаем, либо не хотим знать. Она поучительна для одних читателей, разрушительна для иллюзий других и, если бы не была документальной, выглядела бы комедией положения, в которой бывший воронежский филолог неожиданно для себя оказывается на нарах в качестве «русского мафиози – работорговца». Уникальность книги не только в бойкости авторского пера, но и в том, что происходящее в тюрьме читается и осознаётся главным героем сквозь богатство нашего родного русско-советского ассоциативного ряда. И это обаятельно подчеркивает и то, что роднит нас с американцами, и то, что делает нас непреодолимо разными».

Мария Арбатова

Приветствую всех, кто начинает читать мои американские тюремные хроники!

20 августа 2002 года в пять часов утра в мою нью-йоркскую квартиру на 20-й авеню ворвались двадцать вооруженных агентов ФБР. Весь квартал был окружен, соседи вываливались из окон. «Сегодня – самый главный день твоей жизни», – сказал начальник ареста. Через несколько часов американские телеканалы сообщили об очередной победе над «русской мафией».

С тех пор я прошел через несколько тюрем, семерых адвокатов, второе уголовное дело, трехлетний домашний арест с электронным браслетом на левой лодыжке и полное банкротство. 3 июня 2005 года американский федеральный судья Джон Лифланд приговорил меня к 60 месяцам тюрьмы. Мои обвинения выглядели пугающими: «преступный сговор с целью вымогательства и обман правительства Соединенных Штатов Америки».

Сейчас мой главный прокурор, которого я видел почти на всех своих судебных слушаниях, – один из кандидатов на пост Президента США, и его показывают по американскому телевидению каждый день. Это – Крис Кристи, нынешний губернатор штата Нью-Джерси. Воистину – пути господни неисповедимы…

В силу многих гуманитарных причин и прямого шантажа со стороны президентского кандидата я был вынужден признать себя виновным. Если бы я пошел на суд присяжных и если бы я его проиграл, то мне грозило бы 30 лет тюрьмы. Тем не менее с переездом на нары к дяде Сэму моя жизнь не закончилась, а лишь временно перешла в другую систему координат. На протяжении четырех лет в двух основных русско-американских изданиях и в Интернете на сайте www.NaNarah.com публиковались мои записки. На основании этих рассказов из-за решетки и была написана моя книга.

Искренне ваш, Лев Трахтенберг

Основано на реальных событиях

Глава 1

В последний путь

Новые трусы «Келвин Клайн» мне так и не пригодились.

Накануне моего ухода в Федеральную тюрьму Форт-Фикс я позвонил Галке. Было пол-одиннадцатого вечера:

– Слушай, делай, что хочешь, но когда ты за мной заедешь завтра утром, мне нужны две пары новых трусов».

«Хотя бы буду в своих собственных», – подумал я.

Когда нас арестовали три года назад и отправили в мою первую в жизни тюрьму графства Эссаик, единственное, что мне оставили охранники, были трусы. Еще я вспомнил свою бабушку, которой пришлось уходить в эвакуацию пешком. Тогда она надела на себя все свои пять платьев. Я хотел последовать ее примеру и пронести на себе как минимум две пары трусов.

Кроме своего прямого назначения, они должны были стать воспоминанием о жизни на свободе. В Форте-Фикс мне предстояло провести пять лет.

Рассуждения будущего зэка сводились к следующему: «Хорошим поведением я могу заслужить условно-досрочное освобождение и получить «гуд тайм[1]» – девять месяцев. Три месяца я уже отсидел в СИЗО округа Эссаик во время предварительного следствия. Итого – год долой. К сожалению, трехлетний домашний арест властями не учитывался. Поэтому я выйду на свободу года через четыре. Все зависит от тюремной администрации и совсем чуть-чуть от меня. Приложу усилия – оно того стоит».

…Первого июля, рано утром, ко мне на 20-ю авеню в нью-йоркском Бруклине приехали Галка, Мишка и Тимур. Я загрузил в «Тойоту» своих друзей остатки вещей, которые ребята должны были сохранить у себя до моего возвращения в Нью-Йорк. Куда именно я вернусь и где буду жить, пока было неизвестно. Держать свою достаточно дорогую квартиру все это время не имело смысла.

Две недели до «дня Х» происходила безжалостная чистка Авгиевых конюшен и полнейшая эвакуация нажитого. Около дома стояло двадцать огромнейших мусорных мешков. Хулиганистые дети и китайцы-побирушки уже успели проделать в них дырки в поисках ценностей: из черного пластика торчала всякая всячина.

Я безжалостно все выбрасывал и раздавал. В одной из кладовок даже обнаружилось югославское пальто и костюм, которые я привез тринадцать лет назад из России. Улетели телик, кое-какая аппаратура, мебель, практически вся одежда и великое множество книг. Себе я решил оставить только самое ценное из моей достаточно хорошей библиотеки. Сказалось советское воспитание: «берегите книгу – источник знаний».

Десять ящиков с самым дорогим чтивом («зарубежно-антисоветских» издательств «Ардис», «ИМКА-пресс», имени Чехова) уже стояли компактной горой в сухом подвале дома у моего друга Саши. Там же лежали мои архивы, сохранялась «меморабилия»[2] – любимая мелочовка, а также нашла временный приют коллекция сумасшедших фарфоровых коров.

Раньше я собирал кое-какую живопись, в основном художников-примитивистов, но за годы домашнего ареста почти все было распродано по дешевке. Квартира казалась пугающе пустой: остались стоять никому не нужные диваны, кровати, столы и книжные шкафы. Во внутреннем дворике, на патио, уныло ютились лежаки, стулья и белый пластмассовый стол под выцветшим зонтом.

Итальянец Марио – владелец квартиры – требовал вывезти и это, но сил, времени да и особого желания у меня уже не было. Последние три года я жил в страшном напряжении, а несколько месяцев между двумя судами и до сегодняшнего дня выжали из меня последние соки.

Сил оставалось только на тюремную акклиматизацию.

К тому же я себя чувствовал свободным от всяческих обязательств: за квартиру платил вовремя, а залог – «секьюрити депозит» оставался у хозяина. Чтобы избежать ненужных разборок, пришлось сказать, что до конца рабочего дня, уже после моего отъезда, за оставшейся мебелью заедут польские грузчики. Для очистки совести я оставлял на столе подарочный набор из соседнего «ликер стора» – русского винно-водочного магазинчика.

Ребята уже сидели в машине и показывали на часы. «Лева, давай, закругляйся! Ты опаздываешь», – торопили они.

Еще раз я прошелся по своему любимому гнездышку, вышел, взглянул на гору мусорных мешков, попрощался с соседкой-китаянкой, которая почему-то называла меня «синьором», прекрасно зная, что я – «рашен».

В голове была полнейшая пустота, сочетающаяся с сентиментальными порывами и жуткой концентрацией. Было тоскливо и грустно, почему-то вспомнил свой отъезд из России и трехлетнюю тогда дочку Соню. Она стояла во дворе, держалась за руку своей няни, а я уходил в компании друзей и тихо всхлипывал. «Сиреневый туман над нами проплывает»… – мысленно запел я и на этот раз прощальную песенку, залезая в «Тойоту» и садясь за руль.

С Галей мы договорились заранее, что машину напоследок поведу я. Никто и не спорил – на меня натурально смотрели, как на человека, уходящего в тюрьму, и выполняли «последние желания».

На сиденье лежала компьютерная распечатка из Интернета с ярко-желтым жирным червяком: «7311 20-я авеню, Бруклин, Нью-Йорк – Форт-Фикс, Нью-Джерси».

Два дня назад мой добряк-адвокат Дэвид, похожий на Карабаса-Барабаса и Геннадия Хазанова одновременно, посоветовал позвонить в тюрьму «Форт-Фикс» напрямую:

– Лев, ты обязательно должен уточнить, до которого часа они принимают новых заключенных первого июля. Не забудь, что день твоего приезда и добровольной сдачи властям – это пятница перед Днем независимости. Учти, к ним опаздывать нельзя. К тому же я не советую тебе заявляться туда хотя бы немного пьяным или с запахами вчерашнего алкоголя. Ты сразу же пойдешь в штрафной изолятор за нарушение режима.

Пришлось оставить картинную домашнюю заготовку – распитие шампанского перед воротами тюрьмы.

Но полностью послушать своего адвоката на этот раз мне не хотелось. Не в русской традиции – проводы в неизвестность без той самой пресловутой стопки. Особенно в тюрьму, хоть и в Америке.

…Вот уже две недели каждый вечер ко мне приходили не знающие, что сказать, друзья и приятели, и все приносили «выпить и закусить». Отказаться «бухнуть на дорожку» было нельзя, да и неудобно. К тому же, по большому счету я не особенно сопротивлялся и прощался с подобающими случаю чувством, толком и расстановкой.