Владимир Дэс - Прыжок (сборник)

Владимир Дэс

Прыжок (сборник)

Прыжок

Жизнь у меня в последние несколько лет была такая замотанная, что я даже перестал понимать, зачем живу.

Сплошные переезды, перелеты, встречи, конференции, контракты, факсы, телексы; кругом не друзья, а партнеры, не обеды, а фуршеты.

Порой мне даже мерещилось, что это и не я живу в этом бешеном мире, а только мое тело как отдельная сущность, к тому же принадлежащая не мне, а какому-то сообществу людей, объединенных общим названием «мировой бизнес».

Попав во власть этого загадочного монстра, люди забывают, что помимо бирж и процентов на свете есть лес, а в лесу – поляна с ежевикой, есть река, а в ней – сопливые пескарики; что день состоит из восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд, а не из единого мига между утренней и вечерней котировкой акций, что женщины – не только роботизированные комплектующие пишущих машинок, но еще и нежные создания с бархатной кожей, которую можно ласкать и испытывать при этом не меньшее удовольствие, чем от положительного сальдо баланса, составленного, кстати сказать, этим же эфирным созданием.

Прочитав это, вы, наверное, подумали: «И откуда у этого бедняги такие идиотские думки о пескариках, полянках и дамочках? Не свихнулся ли он часом? Не сообщить ли об этих причудах в его центральный офис на предмет скорейшего собеседования с психиатром. Пусть-ка ему мозги поправят».

Что до мозгов, тут, пожалуй, в самую точку. С мозгами у меня и вправду не все в порядке. В том смысле, что сейчас они у меня не в том порядке, в каком были раньше.

Когда-то, лет двадцать назад, в той далекой и уже, кажется, не совсем моей жизни, я, как и многие, увлекался спортом.

Нравилось мне прыгать с парашютом.

Напрыгал я не много, но и не мало – за сотню прыжков. С разных высот и с разными элементами сложности. Хватало и затяжных прыжков.

Но этот мой недавний прыжок стал, можно сказать, рекордным. Вряд ли кто-то еще в нашем мире совершал такие.

Я улетал из Голландии после очень тяжелых переговоров на предмет заключения долгосрочного контракта по поставке голландских цветочных луковиц для приготовления деликатесных блюд, подаваемых в элитных ночных клубах.

Переговоры были долгими, нудными и каверзными.

Мне кое-как удалось склонить партнеров на определение основных точек в программной линии наших совместных инвестиционных вложений.

Этого было достаточно.

Теперь они и сами не заметят, как по уши залезут в болото контрактносхоластического словоблудия, а там их уже поджидают мои специалисты по доведению этих основных точек определенной программной линии до логического конца, выгодного моей компании, специалисты такие, что, связавшись с ними, сам черт не заметит, как станет ангелом, а ангел, соответственно, чертом.

В общем, оставил я свою команду доводить этот контракт до ума и рванул в аэропорт Амстердама.

В Москве меня ждал аукцион по продаже четырнадцати тросов Останкинской телевизионной башни.

Машина гнала, как безумная.

Я опаздывал.

По телефону связались со службой сервиса авиакомпании «Пан Америкэн», на разных тональностях требуя задержать рейс.

Влетели в аэропорт.

Я чуть не протаранил самооткрывающиеся двери.

Состоялся блиц-скандал.

Но автобус подали.

Короче говоря, я успел.

Правда, место мое уже заняли, и мне досталось одно-единственное свободное – в самом хвосте самолета, у туалета. Но тут скандалить я уже не стал – мне важно было успеть на аукцион.

В Останкинской телевизионной башне меняли крепежные тросы.

Тросы были из особой стали. Кое-кто готов был заплатить за эту марку стали приличные деньги.

Наша фирма взялась представлять в Москве, на этом аукционе, интересы этих кое-кого.

Деньги под это были уже получены и уже ушли в Австралию на закупку земельных участков в центральной австралийской пустыне, где, по предсказанию Ури Геллера, через восемьсот лет образуется нефтяное море.

Я сладко дремал, разморенный изрядной чайной порцией ликера.

Мне снилась Лондонская биржа.

Катастрофическое падение стоимости унции золота.

Паника в швейцарских банках.

Обвал, переходящий в страшный скрежет обеспеченных золотом акций итальянских ювелирных заводов.

От этого мне во сне стало страшно, и я открыл глаза, плохо еще соображая, где нахожусь.

Я был в самолете, но его трясло, как в лихорадке, даже посильнее, чем Лондонскую биржу в моем сонном кошмаре.

Перед глазами мельтешили стюардессы, пилоты и пассажиры в истерике, а сам самолет летел почему-то не прямо, а круто пикировал.

При этом моторы завывали, как добрая сотня разорившихся банкиров – натужно и обреченно.

Я несколько раз закрывал и открывал глаза, в глубине души еще надеясь, что эта сумасшедшая свистопляска – лишь продолжение моего сна, не менее сумасшедшего.

Но толку от этих моих жмурок было ни на грош.

Самолет вдруг затрясся еще сильнее и резко перешел в совсем уж отвесное падение.

Я застыл от ужаса, не в силах сообразить, что же мне теперь делать.

На всякий случай выглянул в иллюминатор. Лучше бы не выглядывал. Солнце яркое. Небо чистое. А навстречу нам с бешеной скоростью несется земля.

Не успел я помянуть хорошими словами Создателя, как на моих глазах правое крыло отвалилось со страшным визгом и скрежетом, и самолет охватило рваное голубое пламя.

В ту же секунду что-то треснуло прямо подо мною, и хвост, отломившись вместе с моим креслом от остального фюзеляжа, подпрыгнул вверх и бешеной юлой закрутился в ледяном вихревом потоке.

Через долю секунды меня вместе с креслом выдрало из взбесившегося хвоста, и я, как обезумевший камикадзе, понесся уже в кресле следом за самолетом, навстречу неминуемой гибели.

Сознание все не врубалось, но зрение и слух успели отметить чудовищную вспышку левее и ниже меня, затем мощная взрывная волна ударила по моей примитивной катапульте, как бы оповещая: самолету амба, – и я влетел в круговерть алюминиевых клочьев, липкого мяса и горелой пластмассы.

Спасибо креслу – оно помогло мне пролететь этот хаос почти невредимым. Вскоре я понял, что обломки остались позади, и отстегнулся от него.

Вот тут-то я и запричитал: «За что, Господи? Почему именно я и без парашюта?» – хотя все было как в те далекие молодые годы, когда я – только с парашютом за плечами – летел в свободном падении навстречу земле.

Правда, тогда мне петь хотелось, а сейчас – плакать.

Но мозг, вне зависимости от подавленного состояния души и телесной дрожи, сам начал автоматический хронометраж высоты в секундах. А секунда у нас, парашютистов, отсчитывается словом «пятьсот».

501, 502, 503…

Я прикинул опытным взглядом: до встречи моего тела с землей осталось секунд восемьдесят-девяносто – значит, около пяти тысяч метров.

Вспомнил: в падении прежде всего надо удерживать тело параллельно земле.

…504, 505, 506…

Та-ак, кажется, получилось.

Небо чистое.

Вся земля как на ладони.

…523, 524, 525…

Глазам больно.

Пиджак, галстук – к черту.

Куда летим?

Кругом поля – квадратики, треугольнички, прямоугольнички.

…536, 537, 538…

Ага, вот и приличное озеро прямо по курсу.

…542, 543, 544…

Используя навыки свободного падения, осторожненько корректирую скольжение своего тела к этому озерку.

Все же лучше падать в воду, чем на поле, пусть даже заботливо кем-то вспаханное.

…558, 559, 560…

Ну вот! Оказывается, ошибочка: времени у меня еще меньше, и до середины озера мне не дотянуть.

…565, 566…

Ого, уже все! Вон как стремительно водичка мчится навстречу.

Что ж, руками хороним лицо.

Солдатиком!

Может, здесь и с краю глубоко.

…569!!!

Со страшной скоростью я влетел в воду.

Доля секунды – и я вонзился выше колен в илистое дно.

Слава Богу, успел глотнуть прилично воздуха, а то ведь чуть не задохнулся, пока выдирал ноги из вязкого ила.

Наконец вынырнул, хоть и полуживой.

Еле-еле доплыл до берега.

Очнулся я от щекотки в носу.

Поморщился, чихнул, открыл глаза.

Пошевелиться не было сил.

Прямо передо мной сидела на корточках маленькая девочка в золотых кудряшках, похожая на Ангела.

«Уже в раю», – подумал я и блаженно зажмурился, чтобы хоть немного подготовить себя к райской жизни.

Но через секунду у меня в носу снова защекотало.

Я еще раз чихнул и опять открыл глаза.

Но вокруг был не рай, и ангелом в кудряшках оказалась обыкновенная девчонка лет семи, которая былинкой щекотала мне нос и заливалась счастливым смехом – очевидно, ее потешала моя идиотская блаженная мимика.