Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь

Абдель Селлу

Ты изменил мою жизнь

Филиппу Поццо ди Борго

Моим детям, которые найдут свой собственный путь

Предисловие

Когда Эрик Толедано и Оливье Накаш писали сценарий фильма «Неприкасаемые» и решили расспросить обо всем Абделя, он ответил: «Поговорите с Поццо, я ему доверяю». Когда я сам писал новую версию «Второго дыхания», решив добавить к нему «Дьявола-хранителя», я просил Абделя напомнить мне подробности некоторых наших приключений, но он и тут отказался..

Абдель не говорит о себе. Он действует. В этом человеке невероятный заряд энергии, душевной щедрости и наглости. Десять лет мы провели с ним бок о бок. Он поддерживал меня, когда мне было особенно трудно.

Сначала он помогал ухаживать за моей женой Беатрис, когда она умирала. А после ее смерти Абдель вытащил меня из депрессии — и вернул мне вкус к жизни..

За эти десять лет мы выяснили, что у нас много общего: привычка не оглядываться на прошлое, не строить планов на будущее, а главное — стремление жить настоящим. Или выживать. Страдания, терзавшие меня, убивали любые воспоминания. Абдель не хотел вспоминать о своей юности, в которой, как я догадывался, было много всякого.

Мы оба ампутировали свою память..

За все это время я узнал о жизни Абделя очень мало — только то, что он сам рассказывал. Я всегда уважал его желание сохранить тайну. Очень быстро Абдель стал членом моей семьи, но я никогда не встречался с его родителями.

В 2003 году, после передачи «Частная жизнь, публичная жизнь», где мы с Абделем буквально взорвали аудиторию своим нонконформизмом, Мирей Дюма решила снять о нас документальный фильм — «На всю жизнь, до самой смерти»; для этого несколько недель за нами повсюду ходили два журналиста. Абдель ясно дал им понять, что нельзя расспрашивать близких о его прошлом.

Однако журналисты не выполнили эту просьбу, и Абдель пришел в ярость. Он не только отказался рассказывать о своей жизни, но и вообще запретил говорить о себе в этом кино..

Правда, в минувшем году все изменилось. Абдель с удивительной откровенностью ответил на вопросы Матье Вадепье, который снимал дополнительные материалы к DVD-изданию фильма Intouchables[1]. За те три дня, что мы провели у меня дома — в Эссуэйре, в Марокко, — я узнал об Абделе больше, чем за те пятнадцать лет, что мы дружим.

Наконец он смог рассказать о себе — о том, как он жил до, во время и после нашей встречи..

Какой большой путь он прошел — от гробового молчания о первых двадцати годах своей жизни до радости, с какой он теперь рассказывает о своих похождениях и делится разными мыслями. Абдель, ты никогда не перестанешь меня удивлять… Читать твою книгу — это было счастье. В каждом слове я узнавал твой юмор, готовность бросить вызов, жажду жизни, доброжелательность, а теперь еще и мудрость..

Итак, ты, как гласит название, утверждаешь, что я изменил твою жизнь… Ты знаешь, в одном я точно уверен — ты мою жизнь действительно изменил. И я снова и снова повторяю: Абдель поддерживал меня после смерти Беатрис, он вернул мне вкус к жизни, взявшись за дело с азартом, упорством и удивительной мудростью сердца..

…Однажды Абдель привез меня в Марокко. Тут он встретил свою будущую супругу Амаль, а я — Хадижу, которая стала моей женой. Теперь мы часто собираемся вместе — семьями, с детьми.

«Неприкасаемые» превратились в «Дядюшек».

Филипп Поццо ди Борго

Вступление

Я был в отличной форме и бежал со всех ног. Погоня началась на улице Гранд-Трюандри[2]; такого названия даже мне не выдумать. Мы — я и два моих кореша — только что отжали у какого-то пацана плеер «Сони», самый обычный и довольно старый. Я собирался объяснить парню, что вообще-то он должен нам спасибо сказать: ведь папаша теперь подорвется и купит ему новый — звук круче, батарейка дольше, функций больше… Но не успел..

— У нас код двадцать два! — закричал один.

— Стоять! — подхватил второй.

И мы рванули.

Я мчался по улице Пьера Леско, ловко проскакивая между прохожими. Показывал высший класс — как Кэри Грант в фильме «К северу через северо-запад». Или как хорек в детской песенке. Правда, текст пришлось бы изменить: он тут-то пролез, а дальше, может, и застрянет[3]. Я было ушел направо, на улицу Берже, собираясь смешаться с толпой в «Ле-Аль»[4], — но обломался: слишком много народа скопилось на главной лестнице.

Так что я резко свернул налево, на улицу Бурдонне. Мостовая была мокрая и скользкая, и я не знал, у кого подошвы лучше — у меня или у полицейских. Слава богу, кроссовки меня не подвели. Я был типа Спиди Гонзалес[5] и мчался на полной скорости, а за мной гнались два злобных кота Сильвестра, чтобы вот-вот меня сцапать.

Надеялся, что мне повезет, — ведь мышонку всегда везло..

На набережной Межиссери я нагнал дружбана, который стартовал секундой раньше и бегал лучше, чем я. За ним я бежал по Новому мосту, и расстояние между нами уменьшалось. А крики полицейских стихали вдали; похоже, те выдохлись. Еще бы — ведь героями-то здесь были мы… И все же я как-то не решился тормознуть и посмотреть, так ли это..

Сам я несся так быстро, что уже почти не мог дышать. Ноги болели, и я не надеялся продержаться в том же темпе до станции «Данфер-Рошро». И тогда я перелез через парапет моста, который не дает прохожим свалиться в воду. Я знал, что по ту сторону окажусь на карнизе шириной в полметра — и этого было вполне достаточно: в ту пору я выглядел довольно стройным.

Я сел на корточки и стал смотреть на грязные воды Сены, которые текли в сторону моста Искусств. Ботинки копов громыхали по мостовой все отчетливей. Я затаил дыхание, надеясь, что нарастающий шум плавно удалится и стихнет..

Я вообще не думал о том, что могу упасть. Мне не было страшно. Я не знал, где мои друзья, но не сомневался, что они тоже сумеют спрятаться. Копы промчались мимо, и я тихо закудахтал в воротник свитера[6].

Вдруг из-под моста выскочил буксир. От неожиданности я едва не свалился вниз. Сидя в укрытии, я пытался отдышаться. Очень хотелось пить.

На самом деле я вовсе не был героем — и уже тогда понимал это. Мне было пятнадцать лет, и рос я как сорная трава. Если бы мне тогда пришлось рассказывать о себе, подбирать определения, составлять фразы с прилагательными, эпитетами и прочей чепухой, которую нам вбивали в школе, то я бы конкретно завис.

И вовсе не потому, что не умел выражать свои мысли — поговорить я и тогда был мастак, — но мне пришлось бы остановиться и подумать. Посмотреть в зеркало и помолчать хоть минутку — что мне трудно до сих пор, даже в мои нынешние сорок. А еще мне пришлось бы ждать, пока в голове не заведется мысль — мое собственное мнение обо мне самом.

И если бы я был с собой честен, то эта мысль мне не понравилась бы. Ну так и на фига она мне?.

Никто не задавал мне таких вопросов — ни дома, ни в школе. Кроме того, у меня был просто звериный нюх. Лишь только кто-нибудь подбирался ко мне с расспросами, как я уже уносил ноги. Я быстро бегал. У меня были отличные ноги и самые веские причины для того, чтобы удирать.

Каждый день я проводил на улице — и каждый день у полиции появлялся повод гоняться за мной. Каждый день я пробегал город из конца в конец, квартал за кварталом — мой личный парк развлечений, в котором дозволялось все. Взять все так, чтобы не взяли тебя; вот цель игры.

На самом-то деле мне ничего не было нужно. Но я хотел все. Ходил по улицам, словно между полками огромного супермаркета с бесплатными товарами. Ничего не знал о принятых тут правилах. Сначала, пока я еще соглашался слушать, никто мне о них не рассказывал — а потом я уже и не слушал. Никого.

И хорошо же мне было!

В октябре 1997 года меня сбил грузовик. Перелом бедра, левая нога раздроблена, тяжелая операция и несколько долгих недель на реабилитацию в Гарше[7]. Я перестал бегать и начал толстеть.

За три года до этого я познакомился с человеком, который на всю жизнь оказался в инвалидной коляске после неудачного полета на параплане. Его звали Филипп Поццо ди Борго. Некоторое время мы были в равном положении — оба инвалиды. В детстве и юности, услышав это слово[8], я представлял себе только станцию метро да широкую эспланаду, где только тырь да поглядывай, не покажется ли где полицейский.

Отличная песочница для моей игры..

Теперь с играми было покончено — по крайней мере на некоторое время. А Поццо, с парализованными руками и ногами, лишился этого навсегда.

Через год о нас с ним сняли удивительный фильм «Неприкасаемые» — и тут все вдруг захотели прикоснуться к нам. В этом фильме даже я — потрясающий, клевый пацан. У меня идеально ровные зубы, я все время улыбаюсь или смеюсь и самоотверженно ухаживаю за чуваком в инвалидном кресле. И к тому же танцую как бог..