Филипп Джиан - Трения

Филипп Джиан

Трения

ТРЕНИЕ, — я, ср.

1. Состояние трущихся друг о друга предметов.

2. Сопротивление движению, возникающее при перемещении тела, соприкасающегося с другим телом.

3. Обычно мн. ч. (трения, — ий) перен. столкновения, споры, разногласия, мешающие правильному ходу дел, нормальным взаимоотношениям.

Должен сказать, что если мы чего и ждали, то уж во всяком случае не его появления.

Моя мать обернулась и спала с лица. А у меня так просто челюсть отвисла. В последний раз я видел отца на Рождество.

На несколько мгновений мы будто окаменели все трое. Потом мать посмотрела на меня, взглядом приказывая не двигаться.

Отец стоял в дверном проеме. От сквозняка у меня за спиной хлопнуло окно. Позади отца, точно колокола, раскачивались цветы акации. У соседки лаяла собака.

Потом мать отвернулась. Она склонилась над раковиной и снова занялась посудой, не говоря ни слова.

Тогда отец вошел.

Он хромал.

Улыбнувшись, сел напротив меня. Спросил, рад ли я его видеть, а сам все поглядывал на мать. При ней я как‑то не знал, что ему отвечать. Она вся словно полыхала: садящееся солнце заливало кухню, но дело было не только в этом. Короче, я просто кивнул. Не хватало мне только лишних разборок с ней.

— Поди‑ка погуляй, — сказала она мне.

Я все еще не мог опомниться. Вскочив, я опрокинул стул. Посмотрел на отца, покраснел как рак и вылетел на улицу.

У дома стоял здоровенный «БМВ». Всякий раз, как я видел отца, у него была новая тачка. Машина матери стояла рядом и выглядела довольно убого.

Я подумал, уж не собирается ли он ночевать у нас. А если собирается, то где будет спать, не в моей ли комнате? Я обошел вокруг машины. У нее были кожаные сиденья и откидной верх, и даже телефон. В нашу дыру такие редко заезжали.

Я перешел улицу и сел на бортик тротуара.

Кретинский возраст — одиннадцать лет.

Потом вышел отец. Он волочил ногу. Оглядевшись, он открыл багажник и вытащил оттуда дорожную сумку.

— Ты доволен жизнью? — спросил он. С тех пор, как мы стали жить врозь, это был его любимый вопрос. Я всякий раз говорил, что доволен. Вообще‑то у нас никогда не было времени поболтать. Да и что бы я ему сказал?

Когда мать меня окликнула, я наблюдал за соседкой, разгружавшей свой «универсал». Волосы ее от ветра липли к лицу, дверцу она придерживала задом. Мужа у нее не было, он умер.

*

Отец должен был улетать ночью. Он решил пошутить и сказал, что если мы проведем несколько часов вместе, то ничего, не умрем, но мать не очень‑то любила такого рода юмор.

— Поехали. Надо купить кое‑чего, — сказала она мне, изничтожая отца взглядом. Даже несколько часов с ним рядом было для нее слишком.

Пока мы ехали, она не проронила ни слова. Она была так поглощена своими мыслями, что склонилась над рулем, сощурив глаза, точно вдруг стала близорукой или на дорогу опустился туман.

У торгового центра плескались флаги. Мать припарковалась на стоянке для инвалидов, но я решил не отвлекать ее мелочами в такой ответственный момент. Даже не стал напоминать, что дома все есть. Мы закупили продукты накануне. Вообще‑то вид у нее был совершенно потерянный.

Тележку мы бросили где‑то в магазине. Мать постояла немного перед полкой с сухарями, потом поглядела на меня, недоумевая, что мы тут делаем, и мы пошли к выходу.

Зашли в кафетерий. Начинало темнеть, люди слонялись туда‑сюда. А мать сидела и смотрела, как я пью кока‑колу. Она заказала себе что‑то спиртное, но уже все выпила и теперь барабанила ногтями по столу.

— Ведь ты со мной согласен, правда? — спросила она вдруг. Голос у нее был раздраженный.

Я кивнул. Мне иногда казалось, что она принимает меня за отца. И, не ровен час, может наброситься с кулаками. На всякий случай я держался настороже. Когда она действительно на меня злилась, то кричала, что я вылитый отец и вторая в ее жизни ошибка.

— В твоих интересах не спорить со мной, — заметила она.

Теперь глаза ее блестели, она курила и смотрела на меня в упор, но я видел, что мыслями она далеко. Мужики пялились на нее вовсю, но сейчас ей было не до того. А я пытался понять, с чем именно я должен быть согласен. По правде говоря, я терялся в догадках. Я вообще не всегда ее понимал.

А уж если появлялся отец, то нечего было и пытаться.

— Как же мне все это осточертело, — заявила мать и раздавила сигарету. — Если бы ты только знал, до чего мне все осточертело.

Пока мы шли к стоянке, она спросила, почему я все время молчу, может, я с ней не согласен? А когда сели в машину, потрепала меня по щеке.

*

Отец спустил штаны и рассматривал свое колено. Мать издали покосилась на него и посоветовала обратиться к врачу. Отец хмыкнул. Мать пожала плечами. И вдруг, без предупреждения, схватила отцову сумку и вышвырнула ее вон. Я просто обалдел.

Но отец ничего не сказал. Он встал, натянул штаны и пошел за сумкой, покачивая головой. Выйдя, он заодно посмотрел по сторонам, но на улице было темно и тихо.

Отец вернулся и сказал: «Не психуй». Он подмигнул мне и сел на место как ни в чем не бывало. Сумку поставил у ног. Еще он добавил: «Беспокоиться абсолютно не о чем». В ответ мать с грохотом задвинула ящик кухонного стола.

Я надеялся, что на этом они остановятся. В прошлый раз, на Рождество, отцу пришлось выкручивать матери руку. Он тогда подобрал на дороге и притащил с собой какого‑то раненого парня, и мать устроила скандал: она орала, что не потерпит такого у себя дома. Отец пытался ее утихомирить, только все напрасно: мать не желала ничего слышать. В конце концов мы с ней ушли ночевать к соседке. Даже не поужинали. Они с соседкой запихнули меня в постель, а сами полночи протрепались, шепотом. А отец тогда уехал чуть свет. На «мерседесе». Шел снег. Я и подумать не мог, что он так скоро вернется.

*

Отец стал звонить, а мать сказала: «Нечего тут торчать», — и придумала мне дело, послала к соседке. А сама не спускала с отца мрачного взгляда. Она не любила, когда я слушал его телефонные разговоры. Она вполне могла отправить меня причесаться, или почистить зубы, или навести порядок в моей комнате — при том, что я никогда не устраивал там бардак.

Ветер на улице был еще теплый, под деревьями качались фонари, и машина отца, такая с виду новенькая, без единой царапинки, казалось, готова была взлететь, точно ракета. Я перешел дорогу и заглянул к соседке. Где‑то в зарослях зарычала собака, хоть она меня и знала.

Соседка лежала на диване, рядом валялась развернутая газета.

Не поднимая головы, она бросила:

— С твоей матерью обхохочешься. — Потом сложила газету и протянула ее мне.

Она спросила, надолго ли приехал отец. Я пожал плечами: понятия не имею.

Когда я собрался уходить, она крепко прижала меня к себе.

— Не везет тебе, — заявила она. Потом вздохнула и добавила: — Правда, ты в этом нисколько не виноват. — И держала меня в объятиях еще какое‑то время. Мать тоже иногда хватала меня и прижимала к себе, но это было совсем по‑другому. Я отлично понимал, что как женщина соседка очень даже ничего, и знал, что мужа у нее нет, он умер. И все равно я застыл как истукан, даже на цыпочки привстал, пока она меня обнимала. И думал, что мог бы нарваться на беззубую старуху или уродину.

Когда я вернулся, отец был в душе. Мать достала еду из микроволновки, и я уселся за стол, а она устроилась читать газету, только страницы перелистывала с бешеной скоростью и брови сдвинула в одну линию. Она была до того напряжена, что лицо ее сложилось почти в гримасу. Скрежета зубов я не слышал, но мне казалось, что они скрипят.

Просмотрев наскоро газету, она плюхнулась на стул напротив, склонилась вперед, зажав руки между коленей, и уставилась на меня. Вид у нее был такой, точно она собиралась спросить, что я обо всем этом думаю. Но мне не хотелось отвечать, и я опустил глаза. Я ссутулился и стал ждать, пока все это пройдет.

Отец вернулся в комнату с сумкой через плечо. Сумку он поставил рядом и подсел к нам, вытянув раненую ногу в сторону. Мать тут же вскочила, будто ее пружиной подбросило. А отец сказал с огорченным видом:

— Ну что ты в самом деле? Что случилось?

Мать объяснять ничего не стала, а направилась прямехонько к своим сигаретам. Она даже среди ночи иногда просыпалась покурить. И тогда в моей комнате пахло дымом.

Отец сказал, что, глядя на меня, он тоже захотел есть. Но мать вроде бы не услышала и продолжала сидеть в углу и курить. Тогда он решил ни у кого ничего не просить и заняться едой сам. Пока он готовил, никто не проронил ни слова.

*

Позже, когда я пошел выносить мусор, отец догнал меня, и мы оба стали смотреть на небо. Я никак не мог придумать, о чем бы нам поговорить.