Крис Клив - Однажды на берегу океана

Крис Клив

Однажды на берегу океана

Джозефу

Британия гордится своей традицией предоставления надежного убежища людям, спасающимся от преследований и скандалов.

1

Чаще всего я жалею о том, что я — не Британская фунтовая монета, а девушка-африканка. Все бы мне радовались. Может быть, я погостила бы у вас в выходные, а потом вдруг, поскольку я такая ветреная и непостоянная, нанесла бы визит хозяину магазинчика на углу. Но вы бы не огорчились, потому что ели бы булочку с корицей или пили бы холодную кока-колу из банки, — и никогда бы обо мне больше не вспомнили. Мы были бы счастливы, как любовники, которые познакомились в отпуске и забыли имена друг друга.

Фунтовая монета может идти туда, где, на ее взгляд, безопаснее. Она может пересекать пустыни и океаны, оставляя позади треск ружейной пальбы и горький запах горящего тростника. Когда ей тепло и уютно, она перевернется и улыбнется вам, как улыбалась моя старшая сестра Нкирука парням в нашей деревне тем коротким летом, когда еще была девочкой, но вот-вот должна была стать женщиной, и конечно же это было до того вечера, когда моя мать увела ее в дальнюю комнату для серьезного разговора.

Конечно, фунтовая монета может быть и серьезной. Она может притвориться и властью, и имуществом, и когда ты девушка, у которой нет ни того, ни другого, это чревато серьезными проблемами. Ты должна попытаться схватить монету и спрятать в карман, чтобы она не убежала в безопасную страну, не взяв тебя с собой. Но монета в один фунт умеет колдовать. Я сама видела: когда за ней гнались, она отбрасывала хвост, будто ящерица, и в итоге оставался всего один пенс. А когда в конце концов удается поймать эту монету, британский фунт способен совершить величайшее чудо — превратиться не в одну, а в две одинаковые американские долларовые купюры. И в руке не остается ничего — вы уж мне поверьте на слово.

Как бы мне хотелось стать британским фунтом. Фунт может спокойно путешествовать туда, где ему безопасно, а нам остается только провожать его глазами. Это — триумф человечества. Это называется глобализацией. Девушку вроде меня останавливают у стойки иммиграционного контроля, а фунт может перепрыгнуть через турникет, ускользнуть из сетей, расставленных здоровяками в форменных фуражках, и впрыгнуть прямо в поджидающее возле аэропорта такси. «Куда едем, сэр?» Западная цивилизация, господи боже. Главное — быстрее вперед.

Вот видите, как мило разговаривает британский фунт? Он говорит голосом английской королевы Елизаветы II. На монете изображено ее лицо, и порой, когда я приглядываюсь хорошенько, я вижу, как шевелятся губы королевы. Я прижимаю монету к уху. Что она говорит? «Отпустите меня немедленно, юная леди, иначе я позову моих телохранителей».

Если бы королева заговорила с вами таким тоном, думаете, вы могли бы ослушаться? Я читала, что у людей, которые окружают ее — даже королей и премьер-министров, — тело как бы само собой реагирует на ее приказы. Тело реагирует раньше, чем мозг успевает задать вопрос: «А если нет?» Я вам так скажу: дело тут не в короне и не в скипетре. И я бы могла напялить корону на мои короткие курчавые волосы и взять в руку скипетр, вот так, а полицейские в своих здоровенных ботинках все равно подошли бы ко мне и сказали: «Симпатичный ансамблик, мэм, а теперь давайте-ка поглядим ваши документы, а?» Нет, вашей страной правят не скипетр и корона королевы. Все дело в том, как грамотно она выражается, а еще — в ее голосе. Вот почему желательно говорить, как она. Тогда вы сможете сказать полисменам голосом чистым и прозрачным, как алмаз «Куллинан»: «Бог мой, да как вы смеете!»

Я и жива-то только потому, что выучила английский, язык, на котором говорит королева. Вам, может быть, кажется, что это не так уж сложно. В конце концов, английский — это государственный язык моей страны, Нигерии. Да, но беда в том, что дома мы говорим по-английски совсем по-другому. Чтобы заговорить на королевском английском, мне пришлось забыть самые чудесные обороты речи моей мамочки. Ну, к примеру, королева ни за что не сказала бы: «Было жуть сколько вахалы, и эта девчонка задницей еще как вертела, чтоб окрутить моего старшенького, а ведь ежу было понятно, что ей дорога под грязные кусты». А королева сказала бы так: «Моя покойная невестка употребила все свои женские чары, чтобы обручиться с моим наследником, и следовало предвидеть, что это закончится плохо». Немного грустно, правда? Изучать королевский английский — это почти то же самое, что снимать ярко-красный лак с ногтей утром после танцулек. Получается долго, а все равно под конец остается немножко красного по краешкам ногтей, и это напоминает тебе, как здорово ты повеселилась. В общем, сами понимаете, училась я медленно. С другой стороны, времени у меня полно. Я ваш язык изучала в центре временного содержания иммигрантов, в Эссексе — это на юго-востоке Соединенного Королевства. Два года меня там держали. Время — это все, что у меня было.

Но зачем мне понадобилось так напрягаться? Да из-за того, что девушки постарше мне втолковывали: чтобы выжить, ты должна хорошо выглядеть, а говорить должна еще лучше. С простушками и молчуньями всегда кажется, что у них с бумагами не все в порядке. Вы говорите: их репатриировали. Мы говорим: их рано отослали домой. Будто ваша страна — это детский праздник, что-то слишком чудесное, чтобы продолжаться вечно. А вот хорошеньким и говорливым — таким разрешают остаться. И тогда ваша страна становится веселой и более красивой.

Я вам расскажу, что случилось, когда меня выпустили из центра временного содержания иммигрантов. Офицер выдал мне какую-то справку, и еще транспортный ваучер, и сказал, что я могу вызвать такси по телефону. Я сказала: «Благодарю вас, сэр, и да будет Господь к вам милосерден, и да наполнит он радостью ваше сердце, и да одарит процветанием ваших близких». Офицер поднял глаза к потолку, будто увидел там что-то очень интересное, и произнес: «Боже». А потом указал в дальний конец коридора и добавил: «Телефон там».

Ну, и я встала в очередь к телефону. Я думала: я ведь просто осыпала этого офицера благодарностями с головы до ног. А королева просто сказала бы: «Благодарю вас» — и все. Да нет, на самом деле королева бы велела этому офицеру, чтобы он сам вызвал такси, а не то она прикажет его пристрелить, отрубить ему голову и выставить ее напоказ перед лондонским Тауэром. Вот тут-то я и поняла, что одно дело — учить королевский английский по книжкам и газетам в маленькой комнате центра временного содержания иммигрантов, а совсем другое — говорить на этом языке с англичанами. Я на себя разозлилась. Я подумала: ты не можешь позволять себе таких ошибок, подруга. Если будешь говорить как дикарка, выучившая английский на корабле, люди сразу поймут, что ты за птица, и сразу отправят тебя домой. Вот так я подумала.

В очереди передо мной стояли три девушки. Нас всех отпустили в этот день. Была пятница. Ясное, солнечное майское утро. Коридор был грязный, а пахло чистотой. Это такой фокус. Полы моют с хлоркой.

За столиком сидел офицер. На нас он не смотрел. Он читал газету. Она лежала перед ним на столике. Это была не Times, не Telegraph и не Guardian — не одна из тех газет, по которым я училась разговаривать на вашем языке. Нет, эта газета была не для таких людей, как вы или я. На фотографии в этой газете была изображена белая девушка, и она была топлес. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду, потому что мы же говорим на вашем языке. Но если бы я эту историю рассказывала моей старшей сестре Нкируке и другим девушкам из моей родной деревни, тут бы мне пришлось остановиться и объяснить им, что «топлес» не означает, что у этой дамочки на фотографии в газете не было верхней части тела. Это значит, что на верхней части тела у нее нет никакой одежды. Видите разницу?

— Погоди. Даже лифчика нет?

— Даже лифчика.

— Ой!

Потом я стала бы рассказывать дальше, но девушки из моей деревни шептались бы между собой и хихикали бы, прикрывая рот ладошками. А потом, когда я вернулась бы к своей истории про то утро, когда меня выпустили из иммиграционного центра, эти девушки снова меня прервали бы. Нкирука сказала бы:

— Послушай, ладно? Послушай. Чтобы все было ясно. Эта девушка на фотографии в газете. Она была проститутка. Да? Шлюха? Она смотрела себе под ноги, сгорая от стыда?

— Нет, она не смотрела себе под ноги, сгорая от стыда. Она смотрела прямо в камеру и улыбалась.

— Что? В газете?

— Да.

— Значит, в Великобритании не позорно показывать свои сиськи в газете?

— Нет. Это не позорно. Парням это нравится, и в этом нет никакого стыда. Иначе бы эти девушки, «топлес», они бы так не улыбались, понимаете?