Алена Любимова - Птица колибри зимы не боится

Алена Любимова Птица колибри зимы не боится

Глава I

Порыв теплого весеннего ветра пронесся по квартире и с громким стуком захлопнул форточку. Я вздрогнула и, очнувшись от воспоминаний, снова принялась перебирать тоненькую стопочку старых выцветших черно-белых фотографий.

Вот мы с ним вместе сидим, обнявшись, на пирсе и болтаем ногами. Внизу пенится волнами Черное море. На мне мой любимый белый сарафан из марлевки, который с трудом достала для меня мама, и я потом несколько лет с удовольствием его носила. И до сих пор сарафанчик этот у меня цел. Лежит на антресоли. В одном чемодане вместе с маминым свадебным платьем, первой в жизни Ольгиной распашонкой, ее чепчиком, моими первыми латаными-перелатаными настоящими американскими джинсами и еще несколькими подобного же рода памятными вещицами — из тех, что, естественно, никогда уже не наденешь, а выкидывать рука не поднимается.

Я снова вглядываюсь в фотографию. Наших лиц почти не разобрать, слишком мелко они получились. Тот, кто нас снимал, стоял далеко на берегу, но понятно, что мы улыбаемся, а за нашими спинами — его приятель, который изо всех сил кривляется и строит нам рожки.

Беру следующую фотографию. Тоже крымская. А вернее, гурзуфская. Мы с ним в профиль, минус приятель. Оба одновременно вгрызаемся в один огромный и сочный персик. Где мы такой нашли, совершенно не помню. Зато отчетливо запомнилось, что было очень вкусно, очень смешно, и мы все перемазались липким соком. Вон он бежит по нашим подбородкам! Господи, как давно это было! Целых двадцать лет назад! Но лиц и на этом снимке как следует не разглядеть. Чересчур уж искажены гримасами.

Я беру следующий снимок. Здесь мы оба почему-то очень нарядные. Стоим на набережной Ялты. Я все в том же белом сарафане, а он — в костюме «сафари». Жутко модная тогда вещь. Он обнимает меня за плечи, и оба мы сосредоточенно смотрим в объектив.

В Ялту мы прибыли на экскурсию. Вот только забыла, то ли нас возили в домик Чехова, то ли в Ливадийский дворец. Впрочем, это-то как раз и неважно. Главное, на этом снимке лицо его лучше видно, чем на предыдущих. Правда, на следующем снимке он вышел еще лучше, его сняли одного крупным планом на фоне ствола какого-то экзотического дерева. Кажется, это была секвойя и, кажется, в Никитском саду. Правда, я могу ошибаться.

Пристально вглядываюсь в его лицо. Похож или не похож? У юноши с фотографии худое продолговатое лицо, большие, но глубоко посаженные светлые глаза. На черно-белом снимке, естественно, не разберешь, какого они цвета, но я-то отчетливо помню, что серые! Серо-зеленоватые, опушенные длинными ресницами! И брови — густые, темные, слегка сросшиеся на переносице. Нос крупный, но тонкий, с легкой горбинкой. Губы пухлые, но четко очерченные. А подбородок и скулы острые. И густые, довольно длинные темные волнистые волосы. К концу смены шевелюра успела у него здорово выгореть. Но главное — рука, которой он опирался на ствол дерева. Конкретнее — большой палец. Даже на поблекшем от времени снимке заметен длинный белый шрам, тянущийся от ногтя до самого запястья.

Руку он распорол в первый же день нашего приезда в международный студенческий лагерь «Спутник». Нырнул с пирса в море. А там торчала какая-то железяка. Пришлось ему зашивать палец. Врач шил, приговаривая: «Ерунда, до свадьбы заживет», — и все на меня косился при этом. А мы ведь с ним только-только познакомились, и еще ничего ровным счетом между нами не было.

Так похож или не похож? На мужчину, которого я встретила вчера? Я снова и снова пристально вглядываюсь в юношу на фотографии. Волосы. У вчерашнего мужчины на голове был короткий темный ежик с сильной проседью и высокие залысины на лбу. А у молодого человека на фотографии лоб совсем невысокий, залысины отсутствуют вовсе, однако прошедшие двадцать лет вполне могли внести подобные коррективы.

Брови у мужчины уж точно гораздо гуще, нежели у того, кто на фотографии. Такое, впрочем, возможно с учетом двадцати прошедших лет. У мужчин после сорока брови отчего-то либо вообще вылезают, либо принимаются бурно куститься и колоситься.

А вот овал лица у вчерашнего мужчины совершенно иной! Никаких острых скул. Подбородок квадратный. Щеки плотные, да к тому же поросшие трехдневной щетиной. Эта мода весьма прижилась у наших мужчин. Подозреваю, некоторые из них считают, что таким образом скрадываются природные недостатки лица. Правда, у вчерашнего мужчины никаких недостатков я не заметила. Ну, разве что ему стоило бы скинуть пяток килограммов.

Глаза? Да, они у него действительно серые. Однако, кажется, они гораздо светлее, чем у того, молодого. И скорее просто серые, не в зелень.

Нос вот точно гораздо толще. И совсем некрупный, вполне пропорциональный лицу. Губы совсем не пухлые, а четко очерченные, даже скорее жесткие.

Рост совпадает. Где-то под метр девяносто. Я ему прихожусь ровно под подбородок. Но разница в весовых категориях по сравнению с молодым человеком на снимках примерно килограммов тридцать. Хотя вчерашний мужчина, в отличие от большинства моих сверстников, все равно достаточно подтянут — никакого намека на живот. А плюс тридцать килограммов, учитывая плюс двадцать лет — явление тоже вполне закономерное.

Но главное, самое главное — одинаковые шрамы на больших пальцах правых рук.

И имя.

Но фамилии-то разные! Как такое могло получиться?

Так он это или не он?

Неделю назад моя младшая сестрица Ольга с радостным хохотом влетела в квартиру, таща за собою за руку своего однокурсника Ярика, с которым встречалась уже несколько месяцев.

— Мама Катя! Мама Катя! Поздравь нас, пожалуйста! Мы с Яриком решили пожениться и сегодня подали заявление!

В глазах у меня потемнело, ноги подкосились, и я беспомощно рухнула на кухонный диванчик.

— Вам плохо? — с тревогой склонился надо мною Ярик. — Может, водички?

Я лишь отмахнулась. Слова застревали у меня в горле.

— Катька, ты что? — Ольга в свою очередь испуганно взирала на меня.

Мгновение спустя она, схватив со стола валявшуюся газету, принялась остервенело обмахивать меня.

— Прекрати! — у меня, наконец, прорезался голос. — Лучше сними котлеты с конфорки. А то сгорят, и мне вас нечем будет кормить.

— Сейчас, сейчас, — оживился Ярик и схватился за ручку сковороды. — Куда поставить?

— На любую холодную конфорку, — сердито бросила ему Ольга и немедленно вновь переключилась на меня:

— Ну, Катюха, ну, мама Катя, никак не ожидала от тебя такой реакции.

В ее тоне слышался упрек.

— Я от тебя, между прочим, тоже не ожидала. Полная неожиданность.

Сестренка возмущенно закатила глаза.

— Ничего себе неожиданность! Тебя послушаешь, можно подумать, мы с Яриком только вчера познакомились.

— Не в этом дело. Я просто как-то совсем по-другому себе представляла…

— Ага! Ты думала, Ярик сперва будет просить у тебя моей руки. Катька, в каком веке ты живешь?

— Ну-у… — я растерялась. — Я ведь не знаю, как вообще это сейчас делается. Мне казалось, сперва все-таки, наверное, спрашивают родителей. Ну, прежде чем заявление…

— Но вы же не родитель, — весьма логично отметил Ярик, — а старшая сестра.

Я обиделась, и, видимо, это отразилось у меня на лице, потому что Ольга, метнув в сторону Ярика строгий взгляд, решительно возразила:

— Не просто сестра! Катька мне почти мама! Она меня практически с нуля вырастила. Без нее я бы вообще сейчас неизвестно где оказалась.

Ярик смешался, что с ним, по-моему, случалось довольно редко, и с жалобным видом переминался с ноги на ногу, растерянно глядя на сковороду с котлетами, которую так еще и не успел никуда поставить. Мне его сделалось жалко, да и не хотела я становиться причиной их ссоры, пусть мимолетной, в такой, явно счастливый для них момент. В конце концов, это Ольгина жизнь, а я ей всегда желала счастья. И Ярик мне, в общем-то, был вполне симпатичен. Во всяком случае, он гораздо более положительный мальчик, нежели все предыдущие увлечения моей сестры. И я быстро проговорила:

— Да ладно. Шок уже прошел. Поздравляю вас и желаю счастья!

— Давно бы так, Катюха! Другое дело, — кинулась ко мне Ольга и крепко обхватила за шею.

После чего я взяла и чмокнула в щеку Ярика.

— Спасибо, — пролепетал он, зардевшись, и едва не уронил сковородку.

— Отдай, — я отобрала у него котлеты, с изумлением отметив, что он, оказывается, умеет краснеть.

— Спасибо, — на сей раз более уверенно повторил он и сел на диван.

За почти полгода, что я знала Ярика, он, кажется, ни разу не назвал меня ни по имени, ни по имени-отчеству обращаясь ко мне совершенно безлично: «здравствуйте», «дайте, пожалуйста», «скажите, а можно нам» и так далее и тому подобное. Если он десять раз на дню звонил по телефону, то каждый раз со мной здоровался. Впрочем, подобное поведение характерно для всех Ольгиных ровесников. Не понимаю, в чем дело. То ли они не утруждают себя запоминанием имен, то ли не знают, как лучше обращаться к старшим. Особенно в тех случаях, когда старшие сами по себе не очень старые. Как, скажем, я, которую Катей он называть не решается, но и обращение Екатерина Васильевна его тоже чем-то смущает.