Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)
- Категория: Проза / Современная проза
- Автор: Роман Сенчин
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 53
- Добавлено: 2019-02-03 21:45:46
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту free.libs@yandex.ru для удаления материала
Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник) краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)» бесплатно полную версию:Роман Сенчин обладает редким даром рассказчика. Книга «На черной лестнице» – это простые истории, своего рода летопись «жизни ничем не примечательных людей», которые складываются в философию поколения. Юноша, прокутив все деньги в ночном клубе, отправляется на работу… подметать улицы; молодые супруги, мечтая об интересной красивой жизни, всё свободное время проводят перед телевизором; герой рассказа «На черной лестнице» «гордится своим домом, иначе пришлось бы его ненавидеть»…
Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник) читать онлайн бесплатно
Роман Сенчин
На черной лестнице (сборник)
Репетиции
1
На этот раз трое суток по Транссибу показались бесконечно долгими. Я почти не спал, хотя всячески уговаривал себя, пытался отвлечься от мыслей, что никак не давали заснуть. Считал, прибавлял по одному слонов, упорно осиливал вообще-то полезную, правда, утомительную для чтения в поезде книгу «Поэтика драматургии абсурда», которую купил на Новом Арбате, увязал в сложных ученых рассуждениях. Но сонливость нагнать не получалось. И в основном я торчал в тамбуре, курил сигарету за сигаретой до оскомины в горле, смотрел в мутноватое от пыли окно. За ним все то же, что и две недели назад, – леса, поля, перелески, картофельные делянки под самой насыпью, стога сена, деревеньки, города, застывшие у переездов машины, куда-то спешащие или чего-то ждущие люди. И любая деревенька, любой город казались мне сейчас спокойным, обетованным местом, а люди – как один счастливыми, спокойно-мудрыми. В отличие от меня… Я знал, конечно: стоит выпить бутылку пива в вагонной духоте, и сонливость появится, обовьет голову, тело мягкими, теплыми нитями, и я усну. Хорошо, надолго… Пиво продавали на каждой, даже самой короткой остановке, оно было и в вагоне-ресторане. Только вот денег у меня оставалось двести с небольшим рублей. Я держал их в нагрудном кармане рубашки на крайний случай.
Да, очень хотелось устроиться на верхней полке, повернуться ко всему спиной и отключиться, но и пугала мысль, что время во сне идет быстрее и, значит, я быстрее и незаметнее для себя окажусь дома. В родном городке. А оказаться там меня не очень тянуло. И в вагоне находиться тоже было почти невыносимо. Подмывало собрать сумку, выйти где-нибудь в Ишиме, или в Барабинске, или в Чулыме и зажить там никому не известным, свободным от прошлого человеком.
Закрыв глаза, неспешно считая: «Раз, два, три, четыре…», прибавляя к сто двадцати семи слонам ста двадцать восьмого, разглядывая заоконные пейзажи, сосредотачиваясь на процессе курения, я тем не менее думал о совсем другом. Мысли вертелись вокруг одного и того же события – вокруг моей попытки, глупой и провальной попытки поступить в театральное. Я отгонял их, но, как всегда, как назло, именно об этом только и думалось. Вспоминалось, как всю осень, зиму и весну я готовился, как со всех сторон мне давали советы, что и каким образом читать, и как многие удивлялись, иронически, как мне казалось теперь, хмыкали, узнавая, что еду не куда-нибудь, а именно в Москву, в самое что ни на есть престижное театральное училище; оно и училищем просто называется, на самом же деле – вуз настоящий. Нда-а… И как я уезжал – гордый, счастливый, провожаемый почти всей нашей труппой, уверившийся в победе. И как родители откладывали деньги на эту мою поездку и, когда оказалось, что денег набралось совсем мало, закололи не набравшую еще и трети нужного веса свинью и сдали мясо на рынок… Получилось как в байках с этой свиньей. Только вот результат не в стиле байки – байка с плохим концом уже и не байка, а жалоба… Да, стыдно как. И за свинью, и за стихотворение, которое прочитал приемной комиссии. Уж что-что, а меня с этим стихотворением, уверен, вспоминать будут долго. Или не будут. Идиотов к ним наверняка поступает каждый год хоть отбавляй.
С басней и прозаическим отрывком я определился довольно быстро и твердо, а стихотворение подходящее, такое, чтобы поразило комиссию, никак не находилось. Маяковский, Пушкин, Есенин, Бродский, Евтушенко… всё это казалось до предела банальным, избитым, замыленным. Казалось, и двух строк не выслушают, махнут рукой: достаточно… Потом вдруг, во сне, увидел, как стою и читаю, громко, четко, точно раскалываю поленья: «Дыр бур щил»… Утром долго вспоминал, чья это строчка, наконец нашел в антологии футуристов у Крученых, поверил, что сон вещий, и больше месяца перед зеркалом разучивал, оттачивал, рубил и рубил: «Дыр! Бур! Щил!..»
Но однажды так же резко понял, что за этот эпатаж мне стопроцентно без малейших сомнений укажут на дверь, да и стих крошечный, несколько строк, и принялся снова искать. Натолкнулся на изданный в Красноярске сборничек поэта Тинякова, проштудировал его, решил – нужно огорошить комиссию таким:
Существованье беззаботноеВ удел природа мне дала:Живу – двуногое животное, —Не зная ни добра, ни зла.
Всегда потворствую владыке я,Который держит бич и корм,И чужды мне стремленья дикиеИ жажда глупая реформ…
И еще две строфы в том же духе. Написано в двадцать первом году… Довольно долго репетировал, потом показал своему режиссеру Игорю. Он бурно отверг. Я вспылил: «Ну посоветуй мне что-нибудь! Против быть – самое легкое…» Он посоветовал «Бесов» Пушкина. Это уже отверг я: «Да там наверняка каждый второй “Бесов” читает. А остальные – “Незнакомку”». Впервые так, достаточно нагло, с Игорем поговорил. Дурак. Хм, я чуть не свихнулся, отыскивая стихотворение. Перерыл домашнюю библиотеку, часами просиживал в городской… Даже на спектаклях стал заговариваться, и ночью, родители сообщали с плохо скрываемой тревогой, стонал, бормотал что-то ритмическое, явно спорил с кем-то, упрашивал, всхлипывал… Всего за два месяца до начала экзаменов, вяло листая собрание сочинений Константина Симонова в читальном зале, наткнулся на строки:
Я вышел на трибуну, в зал,Мне зал напоминал войну,А тишина – ту тишину,Что обрывает первый залп.
Мы были предупрежденыО том, что первых три рядаНас освистать пришли сюдаВ знак объявленья нам войны.
Я вышел и увидел их,Их в трех рядах, их в двух шагах,Их – злобных, сытых, молодых,В плащах, со жвачками в зубах…
Поразился, обрадовался, возликовал. Решил ни с кем на сей раз не советоваться. «Они насоветуют», – подумал, усмехнулся, переписывая это сочинение из книги в блокнот… Выучил, отработал до автоматизма, в день по несколько раз грохотал в своей комнате:
Я вышел на трибуну, в зал,Мне зал напоминал войну…
Грохотал, сдвигал к переносице брови и представлял вытянувшиеся лица членов комиссии, и уже будто слышал шелест-шепоток: «Вы-ыдал!.. Дерзкий товарищ!.. Откуда он это откопал?.. А чье это вообще?.. Симонов!.. Обращение к врагам!.. Да-а?! Но такие наглецы и нужны сегодняшнему театру!.. Да-а?.. Итак, прошу голосовать. Кто за, кто против?» И с перевесом в два-три голоса я прохожу. Не прошел. Мне спокойно дали прочесть и это хамство, и басню, и прозаический отрывок. Но, еще продолжая лезть из кожи вон, я видел, что с решением они после стихотворения, точнее – после первых же его строк, определились. Ни словом не обмолвившись, не переглянувшись даже, определились единогласно. Отсев. И единственный вопрос, заданный кем-то с краю стола: «А каков ваш сценический опыт?» – был произнесен тоном судьи, что говорит бесспорно виновному подсудимому: «Ваше последнее слово».
«Н-ну-у, – замямлил я, – Треплева в “Чайке” играл… главного героя в “Голоде”… это по роману Кнута Гамсуна инсценировка… Еще этого… – Полтора десятка ролей, полученных мною за пять лет работы в театре, вылетели из памяти в тот момент, и я мучительно, надсадно мычал, вспоминая. – Еще… м-м… еще Сергея Есенина в “Анне Снегиной”, Гамлета…» «Гамлета? – приподнял густые седые брови ректор училища, красивый старик, известный еще с пятидесятых годов актер. – Гамлет, это хорошо. Хорошо-о. – Глянул направо, налево и подвел итог: – Ладно, спасибо. Вы свободны».
Я вышел за дверь. В узком темном коридоре толпились возбужденные абитуриенты. В основном очень симпатичные девушки и высокие породистые юноши. Но в тот момент все они показались мне отвратительными уродцами, ежесекундно сокращающимися, кривящимися насекомыми. Богомолы с цепкими лапками… Таким же был и я сам пятнадцать минут назад, а теперь… Не знаю, как я выглядел, но ко мне не бросились, как к предыдущим выходящим из аудитории, не заверещали вроде испуганно, но и с надеждой, что человек провалился и, значит, у них прибавилось шансов: «Ну как? Как? Говори!» Просто расступились, давая дорогу прочь…
До объявления результатов я бродил по училищу, разглядывал стенды с фотографиями. «Выпуск 1976 года», «Выпуск 1984 года»… Сотни юных, жизнерадостных, энергичных людей, сотни фамилий, а кого из них знают? Вот Евгения Симонова – хм! – среди незнакомых, безымянных лиц, вот Константин Райкин на групповом портрете, а других я наверняка нигде никогда не видел. Вот Проскурин, вот Коренева. Один на два-три курса, кто остался в истории, да и то благодаря ролям в кино…
Разглядывая фотографии, я прощался с этими единицами известных и сотнями безвестных выпускников. Я прощался, но и лукавил, прощаясь, – уверял себя, что не поступлю, чтобы потом изумиться, узнав, что поступил, а если не поступлю – не особенно сильно расстроиться.
Эта игра не помогла – расстроился очень. Не слушая лживых, не слишком и скрывающих радость, что им-то повезло, успокоений прошедших первый отсев, их уверений, что на тот год поступлю обязательно, я тут же забрал документы, поскидал в сумку вещички и рванул на Ярославский вокзал. Не то чтобы перед ними стыдно мне было, а этот город, эта столица, чуть не каждый день виденная по телевизору, с детства манившая и поначалу очаровавшая, давшая надежду, что буду в ней, вдруг стала страшной, жуткой, похожей на гигантскую мясорубку, в которую засасываются новые и новые слабосильные хищники – богомолы из отряда своеобразных…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.