Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 2, 2004

Юрий Ряшенцев

Кленовая паутина

Ряшенцев Юрий Евгеньевич родился в 1931 году. Окончил Московский педагогический институт. Лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы 2002 года.

Сад раздался и вырос. За садом сопит Сиваш.Как похож на папирус твой пресный местный лаваш.Вытри след от томата, печальный наш тамада.Радость не виновата, что тезка ее — беда.Их обеих любовью мы кличем в краю маслин,где звездой голубою щебенку метет павлин.Как попал он в Тавриду, чьим промыслом сыт он — ноне почуять обиду во вскриках его грешно.Радость звали любовью. И так же зовут беду…В тот подвал бы — гурьбою! Да я его не найду.А подвальчик — что надо: не пластик и не металл —вольный дух винограда столешницу пропитал,и янтарное древо и гладко, и тяжело,все — для духа и чрева, во благо и не во зло.Радость не виновата. И розовый тамарискне исчез, как когда-то с кастильской земли мориск.Он, как дух Авиценны, целебен, печален, сух…С крыш татарских антенны воруют чужих марух:мексиканских, бразильских — держа в пылевом пленужелтых ветров восточных западную волну.Радость не виновата, что тезка ее — беда…Возвратись хоть когда-то, когда-нибудь, никогда…

Небо пятницы этой — арбузная алая мякоть.Чуть подсохшая слякоть                                  запомнила след.Час бесед.Время каркать воронами уткам на озере крякать.Ствол коринфской сосны чуть шуршит золотой шелухой.Запах хвои сухой                                  с четверга настоялся.Стало ясно:юность где-то отстала,а старость советчик плохой.Потому что резоны — как путы тягучей резиныиль как хляби трясины                                  для вольной судьбы.Эх, кабысосны помнили то же,что помнят родные осины.Звезды пятницы этой — как нищенские медяки.Разве мы бедняки,                                  чтобы их дожидаться?Может статься,этот час до заката —успех наш всему вопреки.Над озерною рябью вечерние призраки лодок.Жеребец-первогодок                                  рванул наутек.Наш итог —это горькое счастье,что нету потерь без находок.

Почему бы не выпить стопаряи немедля не добавить по сто?Я не помню такого сентября.И никто его не помнит. Никто.

Это эллинскую суть обнажилкрай, где ссорятся хохол и кацаптак, что в тутовом саду старожилоскудел умом и верой ослаб.

Что же это за эпоха у нас:даже вёдро, полагают, к войне.Ибо разве хуже Крым, чем Кавказ?А Кавказ-то нынче нам — лишь во сне…

Я не сливы, не айву, не хурмупотерял с тобой, имперский распад.Я, кого хотел обнять, обнимупосле скрежета могильных лопат,

после наших обоюдных кончин,если есть и впрямь тот свет, Высший Суд,и у Господа не будет причинразлучать нас так, как сделали тут…

Поглядишь — никого из наших.Эта бешеная метлав переулках графских да княжьихох и здорово подмела!

Хорошо, что не всех — в могилу:ведь метла же, а не коса.Вольный рэкет увлек Данилу.К ваххабитам ушел Муса.

Ванька вспомнил, что он обрезан.Додик вспомнил, что — дворянин.Разобрались по интересам,и выходит, что я один.

Ох и тошно от фанаберий,разодравших дворовый мир.Но остался от двух империйэтот желтый, как мед, ампир,

этот образ здравого смысла,сохранивший кривой карниз,под которым вода повисла,обуздавшая тягу вниз

и сияющим сталактитомсобирающая в ночиотблеск звезд над вселенским бытом,пьяных медленных фар лучи,

вспышки сварки над новым домом,если домом назвать могуэту свару стекла с бетономна заснеженном берегу.

В этих желтой и белой краскахнахожу я такой покой!..В переулках, княжьих да графских,вся судьба моя — под рукой.

Здесь, за окнами, эти лица…Там, за ночью… Как Ив Кусто —в эту глубь ее!.. Возвратиться?Ни за что уже! Ни за что…

Московский ампир и московская осеньпомешаны на желтизне.А молодость кончится часиков в восемь,и этого хватит вполне,чтоб вновь ощутить беспричинное счастьеот медленного сквозняка,от прожитой жизни, разъятой на частилучом одного перстенька,от частых подсказок балконов и окон,что мы — не чужие небось,от глупой рекламы, где огненный локонкак с древа познания сполз.Листва со сноровкой крутого десантаслетает на особнячок.К восьми этот город стареет. А сам-то?Да что уж об этом. Молчок.Лицо сохранить потрудней, чем личину.Но — осень. И быть посему.Лишь радость корыстна: подай ей причину.А счастью она ни к чему.И ветер с бензиновой крепкой основойлетает туда и сюда.И тихо жужжит в паутине кленовойзапутавшаяся звезда.

Наше озеро бездонно, безлунно.Что в нем ловит полуночный рыбак?..Как в поэзии, где слово безумнои смирительных не терпит рубах,в темноте слышны и шелест, и всплескитемных птиц ли или черной воды.Чей-то посвист в молодом перелеске.Чьи-то игры у прибрежной скирды.Ну и темень на Ивана Купалу.Как языческие боги скромны:то ли плохо переносят опалу,то ли сгинули из нищей страны.Все затихнет к часу ночи. Похоже,ни единого не будет костра…А по зимней по бездарной порошетак озерного ждалось серебра!Так хотелось раннелетнего леса,где святая — хоть умри! — наготатешит легкого беззлобного бесабез ущерба для святого креста…На ручных моих часах монотонноубывает новый век. Темнота.Наше озеро безлунно, бездонно,и повсюду омута, омута…

Везде ли так иль только лишь у нас?Европы порча, иль азийский сглаз,или шальная блажь их корреляций —одни безумцы в гениях, увы:предвидя смерть от «белой головы» —пить лимонад и ехать и стреляться!Знать, где погибель, и идти туда,боясь костлявой меньше, чем стыда,и жизнелюбцем будучи при этом,и видя, как архангел невских льдовтакие строки диктовать готов,влюбленно пролетев над парапетом!..У Черной речки — низменный резон.Но этот невский бешеный озонглавенствует и в центре, и в округе,и, логике нормальной вопреки,подгонят сани верные дружки,и — Бог им помощь — гроб закажут други.

Послушай, текущая мимо Кукуя петровских времен река,какого цвета были мундиры Измайловского полка?Стояли, как сосны, преображенцы. Семеновцы шли, как льды, —голубые с красной опушкой заката над стужей апрельской воды.А форма измайловцев мной позабыта. Но дело сегодня не в том.Я долго смотрю из окна машины на розовый грязный дом.Меж мною и домом узкое тело яузской злой гюрзы.Судьба моя здесь вот осиротела, и здесь же я брал призы.Тусклы запыленные серые окна. Подъезд не забит, но глух.И пара солдатиков стройбатальона фалует двух молодух.Кирзой не раздвинув дешевых кроссовок, понуро уходят в часть…Подходит по гнутому мостику дождик, в мой шаткий покой стучась.Какая роскошная нищая радость следить за палитрой дня,где мокнет розовая штукатурка, не помнящая меня,где мелкие чайки прильнут на мгновенье к коричневой влаге рекии — в небо, там, светлые на темно-сером, бездумно живут дымки.Оставлю Кукую волну городскую, лефортовских форточек стуки строгой любви неслучайные шутки, и слезы случайных подруг.А сам поползу на второй передаче до Устьинского моста,разглядывая и прося об удаче лефортовские места.И стану на кромке речного изгиба жалеть, что жизнь коротка.Но что уж тут плакаться, либо — либо: забвенье или тоска.

Олег Ермаков