Норман Мейлер - Олений заповедник

Норман Мейлер

Олений заповедник

Посвящается Адели, моей жене, и Дэниелу Волфу, моему другу.

…Олений заповедник, эта пропасть, где обитает невинность и добродетель и куда попало множество жертв, которые, вернувшись в лоно общества, принесли с собой разврат, обжорство и все пороки, приобретенные от бесчестных чиновников этого места.

Помимо зловредного влияния, какое это жуткое место оказало на моральный облик людей, страшно представить себе, каких огромных денег оно стоило государству. В самом деле, кто может подсчитать расходы на содержание банды сутенеров и бандерш, непрерывно обследовавших все уголки королевства в поисках объектов своего выслеживания; стоимость доставки девиц к месту назначения, их выучки, подбора туалетов, духов и снабжения их всеми средствами обольщения, какое только может предоставить подобный вид ремесла. Ко всему этому следует добавить вознаграждения тем, кто не сумел возбудить страсти повелителя, но чья покорность, благоразумие и в еще большей мере вероятность подвергнуться презрению должны быть тем не менее оплачены.

Пожалуйста, не понимайте меня слишком поспешно.

Часть первая

Глава 1

В поросшей кактусами пустыне южной Калифорнии, милях в двухстах от киностолицы, как я решил называть этот город, находится Дезер-д'Ор, иными словами, Золотая Пустыня. Я поехал туда, расставшись с авиацией, чтобы поразвлечься. Случилось это некоторое время тому назад.

Почти у всех, кого я знал в Дезер-д'Ор, была необычная судьба, что можно сказать и обо мне. Я вырос в сиротском доме. Будучи все еще девственником в двадцать три года, я приехал на этот курорт со значком летчика, в форме старшего лейтенанта и с четырнадцатью тысячами долларов в кармане, которые я выиграл в покер в гостиничном номере в Токио, дожидаясь вместе с другими летчиками самолета, который повезет нас домой. Самое удивительное, что я никогда не был игроком, даже не любил играть в карты, но в тот вечер мне было нечего терять и, возможно, по этой причине мне повезло. Поставим на этом точку. Я демобилизовался из авиации, но мне некуда было ехать, у меня не было родных, которых я мог бы навестить, вот я и отправился в Дезер-д'Ор.

Город возник после Второй мировой войны и был единственным известным мне, совсем новым местом. В давние времена тут размещалось поселение старателей, именовавшееся Дезер-д’Ор, или Дверь в Пустыню, — они построили свои хижины на краю оазиса и отправились в возвышавшиеся над пустыней горы добывать золото. Но от поселения ничего не осталось — когда решено было построить Дезер-д'Ор, здесь не было ни единой старой хижины.

Нет, здесь все дышит сегодняшним днем, и не много существует таких мест, которые мы знали бы так хорошо, как за месяцы своего пребывания на этом курорте я узнал его. Этот город был построен исключительно ради коммерческой выгоды, и поэтому никакая коммерция тут не разрешена. В Дезер-д'Ор нет главной улицы, и магазины здесь похожи на что угодно, только не на магазины. Там, где продают одежду, никакой одежды не видно — ты сидишь в современной гостиной, а продавец открывает стенные шкафы и показывает тебе летние костюмы или держит на руках тропический шарф, весь в цветах и веточках. Ювелирный магазин похож на прогулочный катер с кабиной — заглянув с улицы в иллюминатор, ты видишь тридцатитысячное ожерелье, висящее на серебряных оленьих рогах, установленных на куске плавуна. Снаружи не видно ни одного из отелей — ни «Яхт-клуба», ни «Дебонэра», ни «Юкки-плазы», ни «Сэндпайпера», ни «Кридмора», ни «Дезер-д'Ор армс». За кирпичными, скрепленными цементом стенами или деревянными палисадами виднелся домик — зеленый, желтый, розовый, оранжевый или малиновый и едва ли какого-либо иного цвета, причем подход к нему скрыт кустами в ярких цветах. Въехав в ворота «Яхт-клуба», самого большого и, следовательно, самого фешенебельного отеля на курорте, ты несколько ярдов движешься дальше по извилистой дороге, ожидая увидеть в конце ее особняк, а вместо него оказываешься под навесом для автомобилей у бассейна, напоминающего по форме кофейный столик, окруженный купальными кабинками с закругленными стенами и столиками из канасты, и рядом — несколько теннисных кортов на единственной в этой части Калифорнии лужайке. Вечером можно побродить по желтым дорожкам, что пересекают вьющуюся маленькую искусственную речку, освещенным японскими фонариками, подвешенными к тропическим деревьям, пройти мимо разбросанных вдоль дорожек гостевых бунгало, чьи двери пастельных тонов дополняют неразбериху в этом лабиринте.

Я выбросил часть моего состояния в четырнадцать тысяч долларов на проживание в «Яхт-клубе», пока не выбрал дом, который снимал все время, когда находился в Дезер-д'Ор. Я мог бы описать мой дом во всех подробностях, но какой в том смысл? Он был, как и большинство домов на этом курорте, конечно, современным, похожим на ферму, с легкой мебелью и коврами, напоминающими на ощупь шерсть пуделя; стоял он в саду, окруженном стеной — стандартной особенностью местной архитектуры; стены дома, выходившие на пустыню, были стеклянные, что позволяло любоваться песками цвета охры и лиловыми горами, однако дома стояли так близко друг к другу, что строителям пришлось обносить каждый из них забором, отчего кажется, будто живешь в комнате, где стенами являются зеркала. В моем доме, например, напротив стены из зеркального стекла висело двадцатифутовое зеркало. И где бы я ни стоял в гостиной, мне отовсюду виден был мой арендованный сад с его цветами пустыни и одинокой юккой.

В сухой сезон, который длится девять месяцев, солнце выжигает курорт. Каждый вечер тысяча разбрызгивателей смывает пыль и песок с серой листвы; все утро и весь день солнце высасывает соки из растений, и пустыня подступает к курорту — ее кактусы стоят как часовые на горизонте, а вдали вздымаются нагромождения пыльных камней, похожие на птиц-хищников. Над белесой пустыней пылает голубое небо. Порой мне кажется, что в Дезер-д'Ор растут лишь безлистые деревья. У пальм и юкк вместо листьев — пучки, веера, ветки и побеги зелени, а на больших пальмах, стоящих вдоль некоторых дорог, со ствола свисают, как оперение страуса, мертвые ветки.

Во внесезонье жизнь в основном проходит в барах. Бары были как бы деревней в городе или чем-то вроде главной улицы за отсутствием таковой, однако они так же отличались от теплого облика Дезер-д'Ор, как внутренность человеческого тела отлична от кожного покрова. Подобно многим местам в южной Калифорнии, бары, коктейль-бары и ночные клубы делают здесь похожими на джунгли, подводные гроты или фойе современного кинотеатра. Взять, к примеру, «Голубую комнату» — в ней были розово-оранжевые стены и кабины, обитые желтым кожемитом, а наверху — темно-синий потолок. Над баром с его набором бутылок и пирамидой цитрусовых в зеркале отражался дымно-желтый фальшивый потолок и силуэт полуголой девицы, вырезанный на стекле. Я никогда не знал, ночь ли стоит на дворе или день, и эта неуверенность окрашивала все разговоры. Мужчины, накачавшиеся спиртным, беседовали с другими, более трезвыми мужчинами, начинали свои рассказы и никогда их не кончали. Днем, который в кондиционированной прохладе бара казался ночью, можно было видеть пожилого толстяка в типичном для Палм-Бич костюме. Он беседовал с сильно загорелой в Дезер-д'Ор девицей с оранжевой помадой, — девицу больше интересовал пожилой господин, чем она интересовала его. Здесь бок о бок сидели импресарио и туристы, немолодые женщины с крашенными по новой моде волосами и школьники, участвовавшие в автомобильных гонках по пустыне. Говорили о лошадях, рассказывали о вчерашних попойках и о системах игры в рулетку. В мощные синкопы третьеразрядного импресарио, старающегося добыть деньги, врывался вдруг взвизг той или иной блондинки-истерички, подражавшей, казалось, смеху исполнительницы песенки «Я тупица, тупица, тупица, а ты визгунья».

Так день неизменно переходил в ночь, а пьяные ночи — в восход солнца в пустыне. Казалось, ты покидал театральную тьму дня ради иллюминации ночи, а солнце Дезер-д'Ор превращалось в чужака, который, мнится пьянице, ходит за ним. Так я провел первые несколько недель, подбирая в барах чеки всех этих мелких шустрых искателей удовольствий, прибывших сюда из столицы кино, — в краткой биографии, которую большинство знало друг о друге, я считался пилотом из богатой, живущей на Восточном побережье страны семьи, к чему я добавил деталь о распавшемся браке, что я и топил в вине. Такое вполне могло сойти за правду, и я порой верил тому, что говорил, и пытался излечиться на вполне реальном солнце Дезер-д'Ор с его кактусами, горой и ярко-зеленой листвой его любви и денег.