Рэй Лорига - Токио нас больше не любит

1. свет от бассейна посреди пустыни

Снега не было.

На самом деле снег шел, но это был фальшивый снег. Аструд Жилберту пела рядом с рождественской елкой, поэтому и снег был фальшивый. Потом песня кончилась.

С тех пор как газеты начали писать, что мир подходит к концу, я чувствую, что песни стали короче, а дни – длиннее. Я заходил к тебе, но мне сказали, что тебя нет дома, мне сказали, что ты вообще не здесь – в Токио.

Она уехала много лет назад. Вот что они мне сказали. Я не удивлюсь, даже если это и так.

Я смотрел эту странную запись «Девушки из Ипанемы» по каналу, где показывают классику. Практически неподвижная Аструд Жилберту, искусственный снег, бокалы с дайкири, оркестр, девушки, стоящие у самого края маленькой сцены.

На прошлой неделе на ярмарке продавали два старинных автомобиля, красные, как руки. Мы находились в Финиксе, штат Аризона, и твоя мать написала что-то на окне, на оконном стекле, а потом она все стерла, раньше, чем мы успели хоть что-то прочитать.

Как ты думаешь, чем они тут все занимаются, пока тебя нет? Делят между собой твои вещи, подражают твоим жестам, занимают твою кровать.

В гостиничном номере были пластмассовые цветы, двести телеканалов, зеленый ковер с рыбками и фантастические рисунки на любой вкус. Я устал, у меня слипались глаза, поэтому я проспал три или четыре часа, потом проснулся, раздвинул шторы и смотрел на самолеты, пока не настал день.

Твою мать я встретил в Финиксе случайно, и она мне сказала, что нам бы надо принести тебе цветов, а я сказал, что не надо цветов. Потом я поднялся к себе в номер, принял душ, немного поспал, а потом смотрел на самолеты.

Твоя мать здесь затем, чтобы играть на рулетке, она клянется, что обычно выигрывает, и она хорошо смотрится для женщины, которая испытывала судьбу на пяти разных континентах, а теперь в одиночестве играет в Финиксе, штат Аризона, и пишет пальцем на стеклах автомобилей, и стирает эти надписи ладонью. Хорошая она женщина, и красивая, и сиськи хорошие, вся из себя грациозная, веселая. Ставит и выигрывает, только и всего.

Снова спать, любовь моя, и снова смотреть на самолеты.

Никаких цветов.

Спокойной ночи.

В десять утра я спустился за газетой, но потом задержался в баре выпить безалкогольного пива, и какой-то мужчина спрашивал о тебе, а я сказал ему, что ты умерла, давно умерла – это, конечно, неправда, но ведь надо же что-то отвечать. Погибла в катастрофе. В автомобильной катастрофе? Нет, не в автомобильной.

В бассейне плескались две одинаковые девочки в одинаковых желтых купальниках. Когда одна из них прыгала в бассейн, другая вылезала из воды, поэтому одна и та же девочка все время находилась и внутри, и снаружи.

В двенадцать я снова завалился в кровать, но не заснул. Комната была как ледяная.

В Пуэрто-Рико я провел трое суток в номере и того хуже, мне пришлось распахнуть окна, чтобы хоть как-то согреться. Здесь было не так холодно. В Пуэрто-Рико я тоже встретил в казино твою мать, а еще я видел ее в одном из плавучих казино Нового Орлеана. Она меня не заметила в Пуэрто-Рико, а в Новом Орлеане заметила. Миссисипи – коричневого цвета. Не знаю почему, но я представлял ее как-то иначе. Да, еще мне позвонил адвокат и сказал, что если я знаю, где тебя искать, я должен тебя найти и передать, что тебе нужно срочно подписать несколько бумаг. Я ответил, что не знаю, как тебя найти, и что к тому же ты, возможно, погибла в катастрофе. Последнее крайне встревожило адвоката, и он спросил: «В автомобильной катастрофе?» – а я просто сказал: «Нет, не в автомобильной».

Миссисипи – коричневого цвета, потому что она уносит с собой много земли, потому что это энергичная, и нервная, и длинная, и широкая, и коричневая река. В любом случае, это хорошая река. Поговорив с адвокатом, я снова спустился в бар, когда я проходил мимо бассейна, девочки бесследно исчезли, так что я выпил рюмку дайкири, или рюмку мохито, или и то и другое, и мир начал улучшаться так стремительно, что я уж было собрался наверх за плавками, чтобы отпраздновать это событие, но потом, не знаю почему, не стал этого делать и остался в баре часов до трех или четырех – до тех пор, пока кто-то не предложил мне выйти освежиться, и это действительно показалось мне хорошей мыслью, поскольку я не умею водить машину. С одной стороны, в этом государстве это почти смертный грех, зато я знаю, как много всего интересного есть в Аризоне. Итак, вскорости мы втроем оказались на шоссе: толстенький апач, его невеста – толстенькая апачка – и я.

Кайента.

Добро пожаловать в Кайенту. Большое спасибо. Вы иностранец? Да, я совершенный иностранец. По крайней мере, здесь. Вы холостой? Вдовец.

Пора обедать. И вот мы сидим в ресторане, и появляется здоровенный смуглый мужичара в подтяжках и с бакенбардами и заявляет, что он испанец, и я кричу: «Какая радость!» – и он говорит, что происходит из рода Сида, здесь это ничего не значит, но я удивлен, действительно удивлен, а он уже почти обиделся, и я объясняю, что, разумеется, я удивлен, но нисколько не сомневаюсь, а он говорит: «Вот это правильно», а потом его подруга-индианка вносит маисовые лепешки, и цыпленка, фаршированного по-мексикански, и ломтики ветчины, и салат из агвакате. И мои друзья-апачи, которым не известно, кто такой Сид, проглатывают все это в мгновение ока, а потом просят еще, и еще пива, а потом текилы, потом снова пива, пока в конце концов потомок Сида не приносит нам счет, и я плачу за все.

Мы возвращаемся к машине и катаемся по поселку – это карликовый поселок со сборными домами и торговым центром, и с общественно-полезной столовой, так похожей на те, что мы видели в восточных странах до падения коммунизма. Здесь такие столовые называются «Макдональдс».

Нищета в Америке – цветная, как и эта международная кормушка.

Мы снова едем в сторону Форт-Апача, встречаем на своем пути несколько великолепных гор, великолепную рощу и даже одно великолепное озеро, мы курим травку, они спрашивают меня о том о сем, ну и я то же самое – то есть я тоже задаю им вопросы, мы прибываем в город, минуем казино, я вспоминаю твою мать и думаю, что было бы неплохо ее здесь повстречать – в единственном на свете апачском казино,– а потом, уж не знаю почему, ко мне приходит уверенность, что она там, внутри, и я решаю, что останавливаться мы не будем. Люди на нас смотрят. На самом деле некоторые смотрят, а некоторые нет, но я так выразился для краткости и чтобы отметить, что некоторые действительно на нас смотрят.

Дом выглядит чуть лучше, чем постройки в Кайенте, но все равно – хибара, и парень объясняет мне, что эта хибара досталась им как социальная помощь, и я абсолютно искренне отвечаю, что в таком случае эта хибара прекрасна.

В доме у моих друзей-апачей – самый большой на свете телевизор, и над ним справа – плакат с Джеронимо, а слева – плакат с Джонни Холлидеем. Мы снова курим травку и пьем пиво. Когда пиво заканчивается, девушка идет к машине и возвращается с еще одной упаковкой, которая, видимо, лежала в багажнике и теперь нагрелась, но ничего страшного, мы выпиваем и ее. Когда заканчивается трава, выходит из комнаты парень, я слышу, как он заводит машину и уезжает, но скоро возвращается, а пока его нет, мы с моей подругой-апачкой почти не разговариваем.

Она спросила меня о жене, и я ответил, что жена моя умерла.

Она сильно расстроилась, поэтому я говорю, что все не так, что я пошутил.

Теперь она страшно рассердилась, сказала, что это ужасная шутка, и мне не остается ничего другого, кроме как с ней согласиться.

Интересно, как там сейчас та девчонка из Гонконга, что жила прямо в магазине, в окружении пластиковых ведер, и подносов, и тазов, и корзин всевозможных расцветок?

Мой друт-апач не понимает, о чем я говорю. Мы курим, сидя рядом с плотиной. В тишине раздаются два выстрела. На уток охотятся, говорит мой друг. Мимо в лодке проплывает другой индеец. Он улыбается. Мы улыбаемся в ответ.

Наступает ночь, а потом наступает день. Девушка куда-то исчезла, теперь перед телевизором сидят огромный пес и двое мальчиков. Мой друг говорит, что это его братья и что у него есть и старший брат, он сейчас в тюрьме. За что? За то, что ворвался с ружьем в магазин крепких напитков. Еще у него есть сестра, она замужем за индейцем-навахо. Когда он произносит «навахо», лицо его кривится от отвращения. Апачи и навахо вроде как не слишком ладят между собой. Навахо все бездельники, апачи – нет. Полезные сведения.

В Финикс мы приезжаем часов в пять или шесть вечера.

Девушка из Гонконга, из лавки пластмассовой посуды, садилась у окна и, вместо того чтобы смотреть на краски внутри, смотрела на краски снаружи.

Рядом с кассой там была фотография еще более красивой девушки, в зеленом кимоно, опиравшейся на белые перила, рядом с ней стоял кувшин с красными и желтыми цветами. Несомненно, девушка на фотографии и девушка у окна были одним и тем же лицом.