Ольга Токарчук - Правек и другие времена

ПРАВЕК И ДРУГИЕ ВРЕМЕНА

Время Правека

Правек — это место, которое лежит в центре вселенной.

Если быстрым шагом пройти Правек с севера на юг, это займет один час. И так же с востока на запад. А вот если бы кто-нибудь захотел обойти Правек кругом, не спеша, разглядывая все внимательно и вдумчиво, — то у него это заняло бы целый день. С утра до вечера.

На севере границей Правека является дорога из Ташува до Келец, оживленная и опасная, потому что будит волнение странствий. Границу эту опекает архангел Рафал.

На юге границу обозначает городок Ешкотли, с костелом, домом престарелых и низенькими каменными домиками вокруг грязной площади рынка. Этот городок опасен, поскольку рождает стремление обладать и быть обладаемым. Со стороны городка Правек стережет архангел Габриель.

С юга на север, от Ешкотлей до Келецкой дороги, ведет Большак, и Правек лежит по обе его стороны.

Западная граница Правека — это сырые заливные луга, кусочек леса и дворец. При дворце есть завод, где разводят коней, каждый из которых стоит столько же, сколько целый Правек. Кони принадлежат Помещику, а луга — Приходскому Ксендзу. Западная граница создает опасность впасть в гордыню. Эту границу охраняет архангел Михал.

На востоке границей Правека считается река Белянка, отделяющая его земли от земель Ташува. Потом Белянка сворачивает к мельнице, а граница дальше бежит сама, лугами, меж зарослей ольшаника. Опасность этой стороны — глупость, возникающая из желания мудрствовать. Здесь границу стережет архангел Уриель.

В центре Правека Бог насыпал холм, к которому каждое лето слетаются тучи майских жуков. Поэтому люди прозвали эту возвышенность Жучиной Горкой. Ибо дело Бога — творить, ну а дело людей — называть.

С северо-запада на юг течет река Черная, которая соединяется с Белянкой под мельницей. Черная глубока и темна. Она несет свои воды через лес, и лес отражает в ней свое заросшее лицо. По Черной плывут парусники сухих листьев, а в ее пучине борются за жизнь неосторожные насекомые. Черная теребит деревья за корни, подмывает лес. Временами на ее темной поверхности возникают водовороты, ведь река может быть гневной и неукротимой. Каждый год поздней весной она разливается на луга Ксендза и загорает там на солнышке. Дает возможность лягушкам размножаться тысячами. Ксендз воюет с ней все лето, и каждый год под конец июля она милостиво позволяет вернуть себя в свое русло.

Белянка — мелкая и шустрая. Она широко разливается по песку, и ей нечего прятать. Она прозрачна и своим чистым песчаным дном отражает солнце. Похожая на большую блестящую ящерицу, она мелькает между тополями и делает озорные изгибы. Трудно предугадать ее проказы. В какой-нибудь год она может сделать остров из ольховых зарослей, а потом на десятилетия отодвинется далеко от деревьев. Белянка плывет через перелески, луга и пастбища. Она блестит песочно и золотисто.

У мельницы реки соединяются. Сначала они текут рядом, нерешительно, смущенные вожделенной близостью, а потом впадают друг в друга и друг в друге теряются. Река, которая вытекает из этого тигеля около мельницы, — это уже не Белянка и не Черная. Она могуча и без труда толкает мельничное колесо, которое мелет зерно для хлеба.

Правек лежит по берегам обеих этих рек и той третьей, что возникает от их обоюдного вожделения. Река, появившаяся в результате соединения у мельницы Черной и Белянки, называется Рекой и течет дальше спокойная и сбывшаяся.

Время Геновефы

Летом четырнадцатого года за Михалом приехали два конных царских офицера в светлых мундирах. Михал видел, как они приближаются со стороны Ешкотлей. Знойный воздух доносил их смех. Михал стоял на пороге дома в своем кафтане, белом от муки, и ждал, хотя ему было ясно, что им надо.

— Вы кто? — спросили они по-русски.

— Меня зовут Михаил Юзефович Небеский, — ответил Михал, в точности так, как следовало отвечать.

— Что ж, у нас для вас сюрприз.

Он взял документ и отнес его жене. Она целый день плакала и готовила Михала на войну. От плача она была такой слабой и тяжелой, что не смогла переступить порога дома, чтобы проводить мужа взглядом до моста.

Когда опали цветы картофеля и на их месте завязались маленькие зеленые плоды, Геновефа убедилась, что беременна. Отсчитывала на пальцах месяцы и досчиталась до первых сенокосов в конце мая. Должно быть, это произошло именно тогда. Теперь она убивалась, что не успела сказать Михалу. Может, растущий день ото дня живот был каким-то знаком, что Михал вернется, что он должен вернуться. Геновефа сама управляла мельницей, точно так, как это делал Михал. Следила за работниками и выписывала квитанции крестьянам, привозящим зерно. Прислушивалась к шуму воды, вращающей жернова, и к грохоту машин. Мука оседала на ее волосах и ресницах, так что когда она стояла вечером около зеркала, то видела в нем старую женщину. Старая женщина потом раздевалась перед зеркалом и исследовала живот. Ложилась в постель и, несмотря на подушки и шерстяные носки, не могла согреться. А поскольку в сон, как и в воду, входят всегда медленно, она долго не могла уснуть. Таким образом, у нее было много времени для молитвы. Начинала с «Отче наш», потом — молитва Деве Марии, а на самый конец Геновефа оставляла свою любимую, молитву на сон грядущий к ангелу-хранителю. Она просила его об опеке над Михалом, потому что на войне, наверное, нужен и не один ангел-хранитель. Потом чтение молитв переходило в образы войны, которые были просты и убоги, потому что Геновефа не знала иного мира, кроме Правека, и иных войн, кроме субботних потасовок на рынке, когда пьяные мужики выходили от Шлома. Они хватали друг друга за полы кафтанов, валились на землю и катались в черной жиже, перепачканные, грязные, жалкие. И Геновефа представляла себе войну, как такой же бой, прямо посреди грязи, луж и мусора, бой, в котором все решается сразу, одним махом. Поэтому она удивлялась, что война тянется так долго.

Иногда, отправляясь делать закупки в городке, она прислушивалась к разговорам людей.

— Царь сильнее Немца, — говорили.

Или:

— Война закончится на Рождество.

Но она не закончилась ни на это Рождество, ни на одно из четырех последующих.

Перед самыми праздниками Геновефа выбралась на закупки до Ешкотлей. Проходя по мосту, она увидала идущую вдоль реки девушку. Та была бедно одетая и босая. Ее голые ступни бесстрашно погружались в снег, оставляя глубокие маленькие следы. Геновефа вздрогнула и остановилась. Посмотрела на девушку внизу и отыскала для нее в сумке копейку. Девушка подняла взгляд, и глаза их встретились. Монета упала в снег. Девушка улыбнулась, но в улыбке этой не было ни благодарности, ни симпатии. Показались большие белые зубы, блеснули зеленые глаза.

— Это тебе, — сказала Геновефа.

Девушка присела на корточки и пальцем осторожно выковыряла из снега монету, потом повернулась и молча пошла дальше.

Ешкотли выглядели так, словно у них отняли краски. Все было черно-бело-серым. На рыночной площади кучками стояли мужчины. Они рассуждали о войне. Города разрушены, а имущество их жителей валяется на улицах. Люди спасаются от пуль. Брат ищет брата. Неизвестно, кто хуже — Русский или Немец. Немцы травят газом, от которого лопаются глаза. Перед новью будет голод. Война — это лишь первая из бед, за ней последуют другие.

Геновефа обошла кучу конского навоза, который плавил снег перед магазином Шенберта. На фанерке, прибитой к двери, было написано:

АПТЕКА

Шенберт и Ко

на складе содержится только

перворазрядного качества

мыло хозяйственное

синька для белья

крахмал пшеничный и рисовый

масло свечи спички

порошок против насекомых

Ей вдруг сделалось дурно от слов «порошок против насекомых». Она подумала о том газе, который используют Немцы и от которого лопаются глаза. Испытывают ли тараканы то же самое, когда их посыпают порошком Шенберта? Ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не вырвало.

— Я вас слушаю, — певучим голосом сказала молодая женщина на сносях. Она посмотрела на живот Геновефы и улыбнулась.

Геновефа попросила керосин, спички, мыло и новую рисовую щетку. Провела пальцем по острой щетине.

— Порядок буду наводить к празднику. Полы перемою, занавески постираю, прочищу печку.

— У нас тоже вот-вот праздник. Ханука — Освящение Храма. Вы из Правека, ведь так? С мельницы? Я вас знаю.

— Теперь уже мы обе друг друга знаем. У вас когда срок?

— В феврале.

— И у меня в феврале.

Пани Шенберт начала раскладывать на прилавке куски серого мыла.

— Вы не задумывались, зачем мы, глупые, рожаем, когда тут война кругом?

— Бог, наверное…

— Бог, Бог… Он — хороший бухгалтер и следит за колонками «дебит» и «кредит». Необходим баланс. Сколько уйдет, столько и прибудет… А вы, наверно, к сыну такая ладная.