Оливия Стилл - Не судьба

Оливия Стилл

Не судьба

Глава 1

Жаркий летний полдень сморил деревню. Все как будто вымерли: вечно галдящий многолюдный дом Марусевых, что стоял напротив нашего, опустел: очевидно, все они уехали на речку. Нам с Танькой тоже хотелось купаться — но нам одним не разрешали, да и кто бы нас туда отвёз? Вот и приходилось кой–как убивать этот день, разрисовывая мелом асфальт у автобусной остановки. Под палящими солнечным лучами асфальт так раскалился, что больно было пяткам. Я нехотя отползла на траву и, пододвинув к себе коробку с цветными мелками, продолжила своё художество.

Окно нашей кухни со звоном растворилось, и из него тут же клубами вырвался горячий луковый запах борща. Большая голова бабы Зои, повязанная белой косынкой, высунулась наружу:

— Обедать!

Есть мне не хотелось, и лень было оторваться. Танька организованно стала собирать мелки.

— Сейчас, тёть Зой, мы уже идём!

После ослепительной солнечной улицы кухня показалась мне такой тёмной, что хоть глаз коли. Мне напекло в голову, перед глазами ходили круги. Я плюхнулась на табуретку и апатично уставилась в своё отражение в тарелке с борщом.

— Дети, — кудахтала над самым ухом баба Зоя, — Ешьте быстрее, а то остынет!

— Никакие мы не дети, — раздражённо проворчала я.

— Для меня всегда дети.

— Мне четырнадцать лет, я завтра пойду и получу такой же паспорт, как у тебя.

— Да брось, не спорь, — шёпотом осадила меня Танька, — Доедай быстрей и пошли на улицу, скажу тебе кое–что.

Собственно, ничего такого из ряда вон выходящего я не узнала от своей кузины Таньки, гуляя с ней по просёлочной дороге позади деревни. Ведь это только одна баба Зоя считала нас детьми.

— Он такой прикольный… на мотоцикле гоняет… и глаза у него голубые, а когда улыбается… Блин, и не знаю, как подойти–то к нему…

— Так ты влюблена в него? — перебила я.

— Да не то, чтобы прям влюблена, а так… просто нравится…

— А в чём проблема? Нравится, так общайся с ним.

— Ага, как будто это так просто! У него, знаешь, девчонки и постарше есть…

— И чё? Он же ж тоже не дядечка — в шестнадцать–то лет!

Танька фыркнула, представив себе Ромку «дядечкой».

— Скажешь тоже… Он и выглядит–то младше — худой и ростом не вышел, даже ниже меня ростом!

— Пфи! И зачем тебе такой карлик?

— Ну, не карлик, с тебя–то ростом точно будет… Блин, ну как тебе это объяснить… короче нравится он мне и такой… В нём эта… как её… ну как это называется…

— Харизма что ли? — подсказала я.

— Чего?

— Ну, харизма… Это когда человек вроде не красивый, а всем нравится.

— Во–во! Это самое и есть! Не красивый, а нравится… всем… а как подойти — не знаю…

— Погадай мне на Ромку, — попросила Танька, когда мы с ней торчали на автобусной остановке и от нечего делать резались в бур–козла.

— Больше двух раз, кажется, нельзя.

— Сегодня можно. Сегодня пятница 13-ое, забыла?

Однако не успела я разложить карты, как вдруг со стороны дороги послышался рокот подъезжающего мотоцикла. Секунда — и он притормозил прямо возле нашей остановки. Симпатичный голубоглазый парень с узким лицом привычным движением выключил мотор и улыбнулся.

— Привет! Чем занимаетесь?

— Мы? это… ничем… — Танька покраснела как рак и тут же смешала карты.

По её реакции нетрудно было догадаться, что это и есть тот самый Ромка.

«Отчего же она говорила, что он некрасивый, когда он на самом деле такой симпатичный?» — вихрем пронеслось в моей голове.

— Скучаете?

— По правде говоря, да, — ответила я.

— Садись, — Ромка хлопнул по сиденью на мотоцикле сзади себя.

— Садись, Тань, — оглянулась я на кузину.

— Э, ты чё стрелки переводишь? Боишься со мной ездить? — Ромка явно брал меня на «слабо».

— Это я‑то боюсь? А вот нифига я не боюсь!

— Не боишься, так садись!

Я виновато развела перед Танькой руками: мол, ничего не поделаешь! — и села позади Ромки, обхватив его руками за поясницу.

— Эээ… Ну вообще–то там есть за что держаться…

— Где?

— Чё, не видишь? Ручка позади меня в сиденье встроена.

Я ухватилась за эту ручку.

— Не, первый вариант мне как–то больше понравился, — ухмыльнулся Ромка.

— Понято, — я снова ухватилась за него.

— Ноги поставь, чё раскорячилась? — свистнул он, — Никогда, что ли, не ездила?

— Ездила, — соврала я, — Только это было давно… и то неправда…

— Ха! Всё с тобой ясно…

И газанул с места в карьер.

Ветер свистел у меня в ушах; от скорости в глазах всё сливалось в неопределённую зелёно–салатовую массу. Ромка прибавил газу.

— Не боишься? — улыбаясь, обернулся он ко мне.

— Не-а.

Стрелка спидометра перевалила за сотку.

— А теперь — тоже не боишься?

— Нет! — крикнула я, перебивая ветер.

— Ух ты, какая смелая, — заметил он и вдруг, отпустив руль и подняв кверху руки, начал перегибаться в сторону.

Я завизжала от страха. Всё произошло в полсекунды: прямо перед нами стеной вырос проезжающий товарный состав, означающий неминуемую гибель. Если бы Ромка в эти полсекунды не сориентировался и не остановил мотоцикл, мы, конечно, моментально расшиблись бы в лепёшку.

От резкой остановки я не удержалась на сиденье и, по закону инерции, полетела вперёд и больно ударилась лбом о Ромкин затылок. Кое–как слезла с мотоцикла, почувствовав, что ноги стали ватными и дрожат, не удержалась, села на траву и расплакалась.

— Э, ты чего? — Ромка подошёл ко мне сзади.

— Ду… дурак… Ещё чуть–чуть… и мы раз… бились бы…

— Экая дура! Ну ты чего ревёшь–то? Не разбились же!

— А если бы…

— А если, а если! Ты прям как моя бабушка! Ну–ну, не плачь, слышь? Трусишка…

Он присел около меня на корточки, обнял сзади за плечи. Меня обдало каким–то жаром; во мне как будто что–то вспыхнуло и затрепетало. Никогда в жизни меня ещё так не обнимали парни, тем более симпатичные. Мне ужасно, до боли в висках, захотелось, чтобы вечно длилась эта минута, и чтобы он никогда не выпускал меня из своих объятий.

«А Танька?» — вдруг молнией промелькнуло в моей голове. Мысль о том, что я предаю сестру, отрезвила меня, как холодный душ. Я поднялась с обочины.

— Знаешь что, — сухо сказала я, — Поехали–ка лучше назад.

Ромка пожал плечами.

— Ну, как хочешь. Назад так назад.

Вечером мы с Танькой никуда не пошли. Мы молча сидели в горнице на диване с картами. В кассетнике звучала моя любимая песня группы «Руки Вверх»:

«Не зови меня красивою, я ведь вовсе не красивая…

Не зови голубоглазою, златовласой не зови…

Я совсем–совсем обычная, может просто симпатичная,

А люблю тебя, красивого, не стыдясь своей любви…»

— Тань, — нарушила молчание я, — Ты на меня не обижаешься?

— Хм. За что?

— Ну, за то, что я с Ромкой поехала…

Танька смешала карты и, не глядя на меня, пробурчала:

— Нет, не обижаюсь.

— Правда?

Она встала и подошла к окну.

— Мне пофигу.

— Но как же… Сама же говорила, что он тебе нравится…

— Забей, — сказала Танька.

За окном послышался рокот мотоцикла. У меня захолонуло сердце.

— Девчонки! — крикнул Ромка с улицы.

— Пошли, Тань, — сказала я.

— Не пойду, — отказалась Танька, — Он не ко мне пришёл, а к тебе. Ты и выходи к нему.

Во мне как будто пружина развернулась. Я шмыгнула к двери.

— Точно не пойдёшь?

— Да иди уже! Сказала — не пойду.

— Ну ладно. Ты не обижайся, — и я пулей выскочила из дому.

В ту ночь я пришла поздно, когда все уже спали. Танька со мной не разговаривала. Отвернувшись к стене, она делала вид, что спит, но мне, честно говоря, было не до неё. Я до самого рассвета не могла сомкнуть глаз, я от счастья чувствовала какую–то даже невесомость; закрыв глаза, вспоминала полный восхищения и нежности взгляд Ромкиных голубых глаз, устремлённый на меня, и как он нежно обнял меня за плечи, когда мы сидели с ним на переезде, и ту зелёную звезду семафора, сияющую вдалеке, как символ надежды…

«Ну, что ж, если я люблю? Разве я виновата? — думала я, кутаясь в одеяло, — Ну, разве виновата я, что он выбрал меня, а не её? У меня в жизни никогда не было такого счастья; и глупо было бы отказываться от него сейчас…»

Наутро, однако, меня ждал неприятный сюрприз. За завтраком баба Зоя не терпящим возражений тоном заявила, что мы уезжаем из Круглово завтра утром.

— Как завтра?! — опешила я, — Ты же говорила, что мы останемся здесь до конца месяца!

— А теперь я так решила! — отрезала баба Зоя, — И прошу без дальнейших пререканий.

На глаза у меня навернулись слёзы.