Ирина Дедюхова - Снежная сказка

Ирина Дедюхова

Снежная сказка

Работали, значит, на одной кафедре старший преподаватель Пысюк Нелли Владимировна и лаборант Жарикова. Хотя… Сложно было в отношении Жариковой употребить какой-то глагол, в особенности — «работать». Эта Жарикова вечно спала на ходу. С полураскрытым ртом. Такая романтическая бледная немочь неопределенного возраста. Возраст у таких, знаете ли, сходу не определяется. Смотришь — вроде ей двадцать восемь, а потом думаешь, а вдруг ей уже тридцать восемь?.. Может, кто дал бы Жариковой и сорок восемь, — как говорится, не жалко. Но, поскольку Жарикова была, так сказать, свободной женщиной, то есть ни разу замужем не побывала, а все какими-то надеждами бредила, то уж ей старались сорок восемь не давать все-таки. Была такая молчаливая договоренность на кафедре. Народ там больше культурный работал, не звери все же. Поэтому так и решили: не давать Жариковой сорок восемь! Решили раз и навсегда давать Жариковой где-то в интервале от двадцати восьми до тридцати восьми. Интервал, в принципе, подходящий был, каждый мог выбрать цифру под настроение.

Жарикова заполняла кафедральные табели, выдавала методички студентам, через пень-колоду печатала одним пальцем распоряжения заведующего, иногда после обеда она уходила на полдня «уточнить расписание» в первый корпус, но обычно сидела на кафедре и отвечала на звонки замороженным боязливым шепотом: «Алё? Кто это?»

Цветы поливать и чайник ставить входило в обязанности все той же Жариковой. Свои полторы тыщи она, между нами, оправдывала. Еще она постоянно что-то читала, не поднимая головы. Поэтому ни в каких склоках или брожении никогда не участвовала. За это ее, в сущности, и ценили.

Непонятно что и как их сдружило с Пысюк. На кафедре все только угорали, как Жарикова оживлялась при виде Пысюк и тащилась на максимуме для таких — ставить чайник. Что-то даже пыталась за чаем поведать Пысюк из прочитанного. Впрочем, сами понимаете, кто, собственно, может выдавать методички за полторы штуки в месяц.

Ну, а Нелька Пысюк была напротив женщиной независимой и самостоятельной. По поводу вычитанных Жариковой историй она всегда могла выдать какое-то глубокомысленное резюме, над которым Жарикова в прострации размышляла до вечера. В молодости ее все звали с душевной простотой — «Нелька». Да, так и звали: Нелька, да Нелька. А как ей за тридцатник перевалило, так стали звать Пысюк, да Пысюк. Как бы некоторое уважение в коллективе Нелька к тому времени завоевала.

Закончила она когда-то что-то такое заочное в области юриспруденции. На жизнь подрабатывала у нотариуса, с которым, по слухам, их тесно связывали не только производственные отношения. И со стародавних времен вела незначительное количество часов приписанных почему-то к этой кафедре дисциплин по трудовому законодательству. Потом стародавние времена поменяли вначале на «новые», а уже позднее — на «наше тяжелое время», но, странное дело, часов у этой Пысюк вовсе даже не убавлялось, хотя, в общем и целом, само по себе трудовое законодательство стало терять первоначальный смысл. В «новых» временах работать стало можно по любому, можно стало говорить все, что вздумается. В «наши тяжелые времена» на лекции вообще стало можно ходить с голым пупом, пирсингом, тату и фиолетовым ежиком на голове. Только вот платили за педагогические изыскания все скупее. Если вообще платили. Странно даже было говорить о каком-то трудовом законодательстве, если денег за труд по любому платили с длительными перебоями.

Кроме всех этих странностей, много еще новых дисциплин на кафедре стало появляться с прогрессивными веяниями из ректората. Преподаватели только за голову хватались, получая через флегматичную Жарикову расчасовку, в которой предлагалось за 14 лекционных часов дать студентам «основы менеджмента и маркетинга» в отдельно взятой отрасли в стране и во всем мире. Но этой кафедре повезло-таки с Нелькой Пысюк, которой было совершенно без разницы, что преподавать, она никогда не унывала! Каких только «колбасных обрезков» ей не набрасывали щедрые коллеги на закуску к ее криминальному лекционному чтиву, на судьбу она не роптала. Впрочем, все и так знали, что любую тему Пысюк незаметно для окружающих могла свести к так называемойвиктимности (что-то такое вроде бы из ст.61 УК РФ), т. е. особо актуальному современному направлению криминалистики и психологии, по которому получалось, что на самом деле все жертвы и потерпевшие различных преступных актов и правонарушений — сами во всем виноваты. Поэтому менеджмент в толковании Пысюк состоял в рациональной организации следственных мероприятий на производстве таким образом, чтобы как можно скорей выявить провоцирующее поведение наёмного персонала и прочих терпил-заказчиков. Маркетинг по Пысюк соответственно заключался в разъяснительной работе среди населения путем рекламы и наглядной агитации на счет поведения в обществе и в быту по месту жительства. Как говорится, не провоцируй — не провоцируемым будешь.

Получалось так у Нельки потому, что когда она еще была студенткой-заочницей, то жестоко и бесповоротно влюбилась в преподавателя криминалистики. Молодая потому что была, совсем зеленая. А, может, он там что-то другое у них преподавал? Неважно. Короче, с той вешней поры Нелька почему-то на любой лекции скатывалась к той давней криминалистической тематике, когда она слушала своего бородача в миленькой синенькой кофточке в обтяжечку… А в груди у нее просыпались дремавшие жизненные силы, обладающие, как известно, самой непредсказуемой виктимностью… Глубокое впечатление на всю жизнь у Нельки тогда получилось. Хотя с тем преподавателем у нее так ничего и не вышло… Как и со многими после него.

Еще со стародавних времен на кафедре все привыкли, что деньги на различные торжества, юбилеи и похороны собирает с них Пысюк. Все ей доверяли потому что. Знали, что уж чему-чему, а ихней виктимности последних лохов, с которой они скидывались, чем могли, Пысюк ни за что не поддастся. Поскольку, раз обжегшись на молоке, потом ведь и на воду дуешь, так-то.

А тут, значит, приходит эта Пысюк из профкома и сообщает, что денег нынче на Деда Мороза и Снегурку нет, поскольку Фонд социальной защиты населения не выделил денег на новогодние подарки детям. Поэтому все средства, собранные представителями разных кафедр, все профсоюзные отчисления пойдут на оплату уже заказанных на местную кондитерскую фабрику подарков.

Народонаселение кафедры тогда подумало, что пришли уже какие-то вообще небывалые времена, когда дети и к контингенту населения не относятся. А эта Пысюк сказала, что руководство Фонда социальной защиты населения проявляет особо изощренную виктимность. Так что, если их там всех придушат к чертовой матери перед самым Новым годом, то ни один уважающий себя криминалист не станет сомневаться в том, что они сами злодеев провоцировали-провоцировали и допровоцировались до ручки. До такой крепкой ручонки пролетарского возмездия.

Погоревав, за чаепитием решили однако обойтись своими силами и не заводиться от демонстративной виктимности социальных Фондов. Тем более что Виктор Дорогин у них подрабатывал этим самым Дедом Морозом в одной частной фирме, организовывавшей разные нерядовые мероприятия. У него, кстати, дома вообще лежало два комплекта костюмов: традиционного Деда Мороза и Санта Клауса для более продвинутой публики. Кстати, Снегурка у него тоже на примете была. Нормальная веселая девушка, не то, что «занудные кафедральные бабы», как он выразился. Девушка эта съездить с Витькой за труд вообще не считала. Он попросил только об этом жене не сообщать, просто заехать за девушкой в стриптиз-бар «Молодежный», где она кем-то работала.

Скрепя сердце, решили скинуться Витьке «на посошок», родители пообещали добавить от себя на дому и Снегурке, чтобы своей виктимностью ни Виктора, ни Снегурку, ни собственных деток лишний раз не раздражать.

Машину, конечно, стали опять у Пысюк цыганить. Забыла сказать, что у Пысюк была личная тачка — белая шестерка. Но выводила она ее только тогда, когда ее уже провокативно для кафедральных нужд на коленях упрашивали. У тачки был за четыре года не пройденный техосмотр потому что. Да и страховать свою водительскую ответственность Пысюк виктимно не пожелала. Что-то в этом государственном движении в пользу страховых агентов она для себя недостойное усмотрела. Вообще Пысюк всегда была очень ответственной ячейкой общества. По ее личному убеждению, конечно. Поэтому она была глубоко оскорблена решением правительства — застраховать ее ответственность на всякий пожарный случай. С другой стороны, с кем чего не бывает, верно? Но никаких разумных доводов в пользу такого страхования Пысюк слушать не желала, а на всех чаепитиях требовала, чтобы все правительство и депутаты вначале свою гражданскую ответственность, а главное, неподкупность застраховали. А такого ведь не бывает, правда? Вот из-за такой мелочи теперь вся кафедра пользовалась тачкой Пысюк украдкой, чувствуя себя правонарушителями какими-то. Но с ней вообще бесполезно было на эту тему говорить. Как об стенку горох.