Арсен Титов - Кавказские новеллы

Арсен Титов

Кавказские новеллы

Знак

Виноградник Дато, данный деревней за подвиг его предка, а потом отнятый колхозом, раскинулся внизу, по южному склону, на котором жили зварцы. Границу между Чрдили и Зваре Дато показывал так:

— Вот с этого дома начинается Зваре! — говорил он, когда мы шли сверху. А когда мы шли снизу, он показывал на тот же дом и говорил: — Вот этим домом заканчивается Чрдили.

Я соглашался.

В воскресенье к вечеру я пошел провожать Дато с корзинами на станцию. Я предложил идти более трудной, но короткой тропой мимо бывшего виноградника. Дато решил идти деревней.

— Вот этим домом начинается Зваре! — в очередной раз показал он на дом, который для идущего снизу обозначал конец Чрдили.

Я, сердитый на то, что мы пошли деревней, в значении сказал:

— Это очень важно — не перепутать, дядюшка Дато!

И более-то в значении я сказал потому, что впереди увидел почтенную городскую матрону с небольшой корзиночкой. Я увидел и почувствовал — лишь мы поравняемся с ней, Дато отдаст свою корзину мне и учтиво попросит матрону препоручить заботу об ее корзиночке ему.

Арсен из Марабды у богатых отнимал, неимущих наделял. За это, как сказано, его благословлял всякий. По поводу всеобщего благословения, я думаю, в народе преувеличили — ведь трудно благословлять обидчика. Потому, думаю, благословлял его тот, кто от него получал. А тот, у кого он отнимал, думаю, благословлял его не очень. Но самое главное, отнимая и наделяя, он не возился с отнятым и наделяемым. Он этому говорил: отдай! — а этому говорил: возьми! Думаю, если бы ему, отнявшему, пришлось долго таскаться с отнятым в поисках того, кого можно было бы наделить, он бы через какое-то время оставил свое занятие. Исходя из этого, становится понятной и моя нуда. Он отнимал и наделял. Мне же предстояло брать и тащить до самой станции. Предвидя это, я остановился и сказал в значении:

— Это очень важно — не перепутать, дядюшка Дато!

— А, нет, не очень важно. Это в старину было важно! — тоже остановился Дато.

Он остановился — и нам пришлось зайти в дом, ибо тотчас же, лишь он остановился, в воротах показался хозяин, высокий статный блондин Шота, из-за спины которого напористо выскочили двое его покамест безусых сыновей и устремились к нашим корзинам.

— Дато, дорогой! — распахнул ворота Шота.

Мы отнекивались, как могли и умели. Но в подобных ситуациях даже самые изощренные отнекивальщики оказываются битыми.

— Видно, несправедливую обиду ты затаил на меня, и моих домочадцев, и моих предков, и моих потомков, на мой скот и на мою лозу, коли не хочешь посмотреть в мою сторону, не хочешь отведать моего хлеб-соля! — говорит трагическим голосом обычно в таких случаях хозяин, чем бьет наповал любого.

— Поеду следующей электричкой! — шепнул Дато.

— Он нам родственник? — тоже шепотом спросил я о Шота.

— Такой же белый, как ты, наверно, родственник! — лукаво ответил Дато.

— Хо! — сказал я в обиде.

Я только лицом бледный — так что с того? Ну, цветом глаз зеленый, ну, еще волосами русый — так что? За это пусть отвечает дедушка Таро, которому не сиделось в Чрдили и он сначала ушел в Персию воевать, а потом в Россию неизвестно зачем.

— Хо! — сказал я.

Мы расселись за столом так удачно, что мне было видно нашу гору с садом, домом и башней, видом, который я все время застолья любовался. При этом, если я чуть-чуть приподнимался, видел часть бывшего виноградника Дато, отнятого, заросшего и погибшего. Дато сел к нему спиной. Я был рад этому. Ведь если я переживал за виноградник, то все-таки меньше, чем он.

В период застолья к нам пришли некоторые из соседей, и был завернут к нам еще один путник, шедший снизу. Вся компания с любопытством разглядывала меня, и всем Дато отвечал, что я потомок дедушки Таро, кровь которого позвала меня сюда. Все, кроме завернутого путника, удивлялись явлению, так как знали дедушку Таро. А путник не знал и просто пожимал плечами. Мне это не понравилось. Дато, заметив, шепнул, что он из Нуниси, и я успокоился.

— Ладно, — примирительно сказал я.

— Да, было в старину! — сказал один из соседей, а потом, пристально, но доброжелательно глядя на меня, спросил, знаю ли я, почему дом нашего хозяина Шота называется то началом Зваре, то концом Чрдили.

— Дато? Знает он? — спросили все.

— Знает. Он в университете на историкоса учится и потому все знает! — гордо ответил Дато, но через секунду размышления ради правды сказал: — Если чего-то не знает, то самого немногого.

— Тем более! — сказали все.

И из их рассказа я узнал следующее.

Трудно представить, чтобы в наших горах появился разбойник, потому что легче и успешнее промышлять было за хребтом. А наши горы разбойникам мало представляли интереса из-за непроходимости. Но стали строить железную дорогу с едва не самым длинным в мире туннелем, и вместе со строительством такой человек объявился. Он был из наших. До поры до времени он вел пристойный образ жизни. Тут же словно сдурел, или будто вместо одного человека появился другой. Он сговорился с некоторыми строителями дороги в шайку и стал грабить. Никому это не понравилось, кроме, разумеется, их самих. Им было весело угнать корову или утащить поросенка, а то отнять деньги у одинокого путника, избив его до полусмерти. Округе же их дела веселья не множили.

После войны нашелся еще один такой, со станции. Он посмотрел фильм про Арсена из Марабды и стал грабить, называя себя его именем. Утащит, например, курицу, вычерпает из марани вино и говорит, что это сделал Арсен. Однажды у старика-нунисца он отнял козу.

— Отдай! Я Арсен! Я у богатых отнимаю, неимущих наделяю. Всяк меня благословляет! — сказал он.

В Нуниси кинопередвижка не могла проехать, потому они там фильма не видели, но знали его в пересказе.

— Возьми! — сказал нунисец. — Возьми, если есть кто-то беднее меня!

Конечно, участковый вскоре поймал вора. На суде, согласно процедуре, спросили его имя и фамилию. Вор назвался. Подлинного его имени я приводить не буду, назову его, например, Вором Безродным.

— Имя и фамилия? — например, спросил судья.

— Курд Угваришвили (Вор Безродный)! — например, ответил вор.

— Как Вор Безродный! — вскричал бедный нунисец. — Он же назвался Арсеном. Вору Безродному со станции разве бы я отдал свою козу!

С этим было так. А с тем и его шайкой вышло по-другому. Они вооружились и до того распоясались, что сами родственники, не перенеся позора, сказали сдать его властям. Однако он к своим не приходил, а если в деревню заявлялся, то кутил у кого-нибудь чужих, пользуясь законом гостеприимства. Тогда родственники решились на хитрость. Они пришли в самый крайний чрдилийский дом и сосватали за своего юношу черную и худую, как кочерга у плохой хозяйки, девушку. Это они, конечно, сделали не специально — просто иной девушки в этом доме не было. И, конечно, хозяин самого крайнего чрдилийского дома обезумел от такой удачи. Но это уже другой разговор. Они сосватали за своего юношу черную и худую девушку, состоялась свадьба, на которую, конечно, явился возомнивший о своей неприкосновенности злодей. Его схватили. Он сказал:

— Так-то вы чтите обычаи предков!

— Мы здесь ни при чем, мы здесь сами гости! — сказали родственники.

— Но гость не бывает для одного дома! Гость бывает для всей деревни, если, конечно, деревня хорошая! — сказал злодей.

— Извини, но этот дом уже стоит в Зваре, и мы здесь сами гости! — сказали все чрдилийцы. А зварцы в свою очередь указали на принадлежность дома чрдилийцам, чем обосновали свою невиновность.

Таким образом, злодей не смог со всей уверенностью обвинить в нарушении обычая предков ни родственников, ни всех остальных.

Потом наши и зварцы устроили покаянный молебен. А дом стал называться для шедшего снизу концом Чрдили, для шедшего же сверху — началом Зваре. И якобы первенец у той черной и худой невестки родственников злодея, поступивших таким не вполне обычным образом, родился светловолосым и статным, передав светловолосость и статность всем последующим мужчинам, оставив женщин черноволосыми, но не столь худыми.

— Знак это! — сказал хозяин дома Шота, коснувшись своих светлых волос и поглядев на меня.

Когда мы наконец смогли выйти со двора, нам оставалась уже только последняя электричка — и то, если идти к ней скорым шагом.

— Обратно возвращайся тропой мимо бывшего нашего виноградника — там короче! — посоветовал Дато.

— Теперь уже не важно! — отозвался я, думая о том, что обратно ведь мне не придется тащиться с двумя большими корзинами, но про Дато полагая, что он беспокоится о том, чтобы я не завернул на обратном пути в этот чудесный дом, умеющий быть одновременно концом одной деревни и началом другой.