Юрий Черняков - Узбекский барак

Юрий Черняков

Узбекский барак

Юрий Черняков родился в Харькове в 1939 году. Окончил МАИ. Начал писать и публиковать прозу в 1980 году («Литературная учеба», «Новый мир», «Урал», «Октябрь»). Автор повести «Стеклянный лабиринт» (альманах «Чистые пруды», 1986 год) и сборника повестей «Пространство для маневра» (М., 1987).

1

Когда в сумраке комнаты возникли эти люди в полосатых халатах и тюбетейках, он испугался и заплакал. Они молча присели на корточки вдоль стены, не сводя с него неподвижных взглядов.

Мать проснулась, взяла его на руки, и он до дрожи по всему телу ощутил ее забытые запахи и прикосновения.

Вон там, показал он на стену, где они только что были, они там… Да кто они? — спросила она. В темноте ее лицо было слабо различимым. Спи, она поцеловала его в щеку, тебе приснилось.

…Игорь Андреевич с трудом открыл глаза и разглядел кабинет с голыми стенами, выкрашенными серой масляной краской. В простенькой рамочке висела лицензия с печатью и подписью…И вздрогнул, когда над ним сбоку склонилось чисто выбритое лицо с прорезями продольных морщин.

— Ну, и как мы себя чувствуем?

Строгие темные глаза с сетью кровяных прожилок казались слишком большими за толстыми линзами очков. Доктор — это звание приличествовало больше, нежели просто врач — выпрямился и вытер пот жестким вафельным полотенцем с выцветшим инвентарным номером.

На нем был отглаженный и накрахмаленный халат; крашеные черные волосы были гладко зачесаны на прямой пробор. По-видимому, доктор привык продумывать в своей внешности все до мелочей, чтобы внушать пациентам почтительную робость.

Два сильных пальца сдавили запястье Игоря Андреевича, и он почувствовал тугое биение своего пульса.

— Сто пятьдесят на сто… — покачал головой доктор. — Голова не кружится? Все-таки вы перенесли инфаркт всего несколько месяцев назад.

…Услышав крики женщин и лай собак, подростки торопливо, по разу ударили его ногами и бросились бежать в разные стороны. Он со стоном откинулся на спину, постарался расслабиться… И увидел над собой ночное небо.

Кажется, я умираю, подумал он.

«Вам помочь?» — «С вами все в порядке?» Две испуганные пожилые женщины склонились над ним. Рядом поскуливали собаки. «О Господи… Игорь Андреевич, это вы?»

Он закрыл глаза, судорожно проглотил комок в горле, пошевелил губами, не в силах ответить. Женщины помогли ему сесть, но когда он стал подниматься, в спину будто ударили тупым, зазубренным ножом, и неприятное ощущение, сродни скрежету мела по стеклу, процедилось в его сознании сквозь панцирь боли. Звезды начали мутнеть от слез, но когда две теплые капли стекли из уголков глаз, снова прояснились, образовав застывший фейерверк.

— …Голова не кружится?

— Нет, — Игорь Андреевич покачал головой, прислушавшись к себе. — Кажется, нет.

— Примите, — доктор подал таблетку и стакан с водой. — Признаться, опасаясь за вас, я сократил сеанс… Итак, вы что-то увидели? — спросил он, внимательно осматривая глазное яблоко пациента. — Я не спрашиваю, что именно.

— Сначала мне казалось, будто я умираю. И перед глазами стали проплывать картины из моего детства, как в тот раз, когда меня едва не убили… Просто удивительно, — покачал головой Игорь Андреевич, стараясь вспомнить, как зовут доктора. — Мог ли я подумать, что лет через пятьдесят снова увижу свою мать, совсем молодую. Пусть очень смутно… Вы умеете вызывать души умерших?

— Никакой мистики, — хмыкнул доктор. — Кстати, вы застонали и даже всхлипнули.

— Стало себя жалко, — признался Игорь Андреевич. — Вы это мне внушили, что я умираю?

— Не совсем, не совсем… — рассеянно ответил доктор, думая о своем. Теперь он безостановочно ходил по кабинету. — Назовем это эманацией памяти под воздействием внушения. Скажем так, мы провели археологические раскопки в вашей памяти и добрались до ее ранних запечатлений. Кстати, после каждого сеанса наступает временное ослабление памяти. Напомню, если забыли: зовут меня Фролов Владимир Игнатьевич.

Доктор остановился и учтиво склонил голову, так что пациент успел заметить впадение его прямого пробора в небольшую лагуну плеши на затылке.

— Еще вопрос. Вы ведь журналист. А меня ваши коллеги уже объявляли шарлатаном, — продолжал доктор Фролов. — И если вы собрались обо мне писать…

— Мне нужна только ваша помощь, — покачал головой Игорь Андреевич. Ничего больше.

— Но вам хотелось бы узнать, почему разбежались мои прежние пациенты?

Положим, ему самому хочется рассказать, подумал Игорь Андреевич. Просто не терпится.

— Если только сами поделитесь, — сказал вслух.

— Хорошо. До вас здесь бывали преимущественно те, кому было чего опасаться. Они хотели знать, что их ожидает в будущем. Не предаст ли партнер, не уйдет ли жена… Приходилось объяснять, что они ошиблись дверью.

Сейчас он мыл руки за ширмой, где был небольшой умывальник. И продолжал говорить громко, будто читая лекцию студентам. Наверняка преподает, подумал Игорь Андреевич. Отсюда привычка подчинять себе аудиторию.

— Хотя я всем говорю: я не гадалка, беглых жен и мужей не возвращаю. Я только помогаю разобраться в себе. И предлагаю сначала заглянуть в собственное детство, а уж потом постараться понять, что ждет завтра. Чтобы как можно дальше прыгнуть в будущее, нужно как можно дальше разбежаться из прошлого, не так ли?

Он вышел изза ширмы и зорко глянул на пациента. Наверняка он делал это после каждой заранее заготовленной фразы.

— Пока что я хотел коечто узнать из своего детства… — сказал пациент.

— Это ничего не меняет. Так вот, я сделал большую ошибку, решив не брать денег с пациентов, полагая, будто мое бескорыстие вызовет ответное доверие. Но в наши дни бессребреники внушают одни лишь подозрения. Были такие, кто решил, будто я собираюсь продать информацию об их сокровенных замыслах конкурентам. Другим не нравилось, когда из глубин их памяти возникало то, что им не хотелось вспоминать. Например, их первые неудачные сексуальные опыты… Был момент, когда мне хотелось все бросить. — И снова этот пытливый взгляд в сторону пациента: произвело, не произвело? — Я читал ваши статьи. И решил еще раз попробовать с вами как с интеллигентным и глубоко порядочным человеком. Кстати, на какую пору вашей жизни приходились увиденные вами запечатления? Сколько вам было лет?

— Три года… — пожал плечами Игорь Андреевич. — Это много, мало?

— Нормально, — ободряюще кивнул доктор Фролов. И поднял вверх указательный палец. — Учтите, мы только в самом начале пути. В нашей памяти хранится масса запечатлений. Они не стираются, мы просто не умеем их вызывать. Сейчас ваша память всколыхнулась, и не удивляйтесь, когда начнет развертываться цепь воспоминаний… — Доктор Фролов быстро ходил по кабинету и говорил, одновременно что-то обдумывая. Потом остановился, обернувшись к пациенту: Один вопрос. Вы помнили до нашей встречи то, что сейчас увидели?

— Нет. Вернее, старался не вспоминать. — Игорь Андреевич взглянул на часы и поднялся с кресла.

— Что ж, время действительно поджимает… — пробормотал доктор Фролов и снова коснулся руки пациента, чтобы замерить пульс. — Итак, когда мы сможем продолжить?

В его голосе, показалось Игорю Андреевичу, прозвучала просьба не только на продолжение эксперимента, но и на продолжение общения.

— Трудно сказать что-то определенное, — пожал он плечами. — Я вам перезвоню.

— Да нет, вы обязательно придете! — Доктор Фролов усмехнулся в ответ на попытку Игоря Андреевича дистанцироваться. — Увы, умных людей на склоне лет удручает неадекватность самооценки. И тогда они сразу начинают торопиться, пытаясь замедлить время. Им представляется, будто остановили прекрасное мгновение с помощью поздней любви или творческой удачи… И это отчасти иллюзия, но отчасти — правда. Здесь же, у меня, вы его не просто остановили. Вы в него вернулись… И потому вам обязательно захочется повторить. Поэтому я не прощаюсь.

2

Они приходили к нему каждую ночь. И молча смотрели, шевеля губами, будто пытались что-то сказать. Со временем он стал их узнавать и даже замечал, когда среди них появлялись новички.

Когда он заболевал и впадал в забытье от высокой температуры, они являлись к нему днем. При свете он их почти не боялся.

Пятьдесят с лишним лет назад, во время войны, он оказался с матерью в эвакуации, в промерзлом и задымленном уральском городе М. - после того как отец ушел на фронт.

Он запомнил серый пятиэтажный дом дирекции на холме, вокруг которого сгрудились разномастные рабочие бараки с обвалившейся штукатуркой и дымящимися трубами буржуек из окон, неровную булыжную мостовую с конскими каштанами, раздавленными гусеницами танков, выползавших из ворот завода.