Голованов - айный язык птиц

Василий Голованов

Тайный язык птиц

Повествование в 23 картинах с музыкальным сопровождением

I

Саша, парень лет двадцати пяти, худой, нескладный, на открытой галерее второго этажа сидит и слушает птиц. Астрахань, весна. Галерея старая, вокруг внутреннего двора старого дома. Часть ее когда-то была застеклена, облезлые рамы и сейчас на месте, но квадратики стекол уцелели лишь в двух-трех фрагментах орнамента. Красные шелудивые крыши, истоптанный, вдоль и поперек завешанный бельем двор, дерево акации. Там, внутри листвы, две горлицы – вьюрр! вьюрр!

Порыв ветра на галерее. Книга, как крыльями, встрепетнулась страницами.

Страницы прижимает ладонь. Под ладонью скрывается изображение птицы. Старинный «Атлас птиц».

Так же под порывом ветра «вспархивает» белье на веревке.

Голоса во дворе.

Скрипы дверей.

Тявканье собачки.

Вообще, ощущение населенности двора звуками, жизнью, людьми… Характерные интонации дикторов и музыка радио, звон дешевой посуды, какие-то разговоры и ссоры различимы в хаосе населяющих двор звуков. Два или три кошачьих силуэта, как статуэтки, темнеют в разных местах галереи.

Окно в скорлупках облупившейся краски.

– Штору прикрой (женский голос).

Линялая занавеска задвигается.

– А чего это он там? (Мужской.)

– Да так, сидит. Погоди… Да что…

Женский смех. Мужское урчание, похожее на воркование голубя. Потом – шорох, возня. Тишина.

На галерее – старый стол. Цветы в граненом графине, как на картине Петрова-Водкина.

Ритмический скрип железной кровати.

Два голоса, внятных, несмотря на открытость, продуваемость всего двора звуками, стонут и рычат от финального наслаждения.

Чуть стемнело.

Молодой крепкий мужчина, Федька, выходит через одну из многочисленных дверей, опрокидывает ведро, которое с грохотом катится вниз, – «Черт!» – хватается за ручку дешевой детской коляски и, потерев ушибленную ногу, спускается, толкает дверь общего нужника.

– Погодь! Погодь! – кряхтит старушечий голос.

Интерьер бедной комнаты. Постель еще разобрана, но девушка уже оделась. Это Валя.

– Я схожу, пожрать что-нибудь куплю, – говорит Федька, вынимая из карманов и пересчитывая смятые деньги. – Или, может, в город сходим? – предлагает он, видя, что деньги, хоть и мятые, еще есть. – Зарплата завтра. Живем однова!

– В город… Давай в город, я так давно не была…

В этот предвечерний час дом живет как большой муравейник: какие-то мальчишки барабанят в дверь к другу, люди ходят туда-сюда, опять кто-то с чувством ломится в нужник и опять – «Погодь, погодь!» – возмущенно и волнительно отвечает старушечий голос.

Федька и Валя выходят на галерею. Стол, цветы. Саши уже нет на прежнем месте у перил. Его силуэт виден на фоне синего неба на самом верху крыши. Высоко в небе, освещенная вечерним солнцем, сквозит пара белых голубей.

Лицо, глаза: странные. «Юноша с глазами, излучающими свет звезд». Складывает ладони лодочкой, осторожно дует между двумя большими пальцами.

Раздается голос птицы.

– Это что, он все время так? – изумленно спрашивает Федька свою спутницу.

– Да, иногда целыми днями. Мама боялась – он дурачком вырастет.

– И что?

– Умерла.

– А он?

– А он вот такой вырос. Голубей продает. Саш, слышь, мы пошли! – кричит девушка.

– Ага, – отвечает черный силуэт. И снова складывает ладони лодочкой.

Голос птицы.

Федька вслед за Валей спускается по лестнице в старый двор, оборачивается на вскрик птицы, закуривает.

Валя смотрит на него.

– Ты чего?

– А ведь это мы с тобой, Федя, вдвоем первый раз так выходим… – говорит она.

– Ага, – затягивается Федька. – В первый…

Смотрит тоже на нее, на силуэт на крыше и… ничего не произносит.

Валя понимает, что он не решился продолжить тему их отношений, и осторожно, но нежно улыбается ему. Федька подхватывает ее за талию

и уводит.

II

Офис нефтяной Компании. Он стоит на краю бедного аула, практически уже в пустыне, ангар в стиле хай-тек, из белых и синих дюралевых блоков; решетки снаружи и трубы, которыми он оплетен, как центр Помпиду, крашены ярко-красным. Рядом – бедные, потрескавшиеся саманные лачуги, и ребятишки играют, бросая друг в друга пригоршни песка. Они играют как раз напротив белых, в цвет здания, ворот, в которых есть еще одна, маленькая дверь. На крыше – небольшая площадка под тентом. Внутри П-образной конструкции здания – бассейн. Чистейшая голубая вода. Хромированные поручни. Несколько кустиков, под каждым из которых установлен разбрызгиватель. За этими кустиками – пустыня. Желтое. Силуэты верблюдов вдали.

Холл, в котором сидит охранник, выполнен в стиле металлик. Абсолютная чистота. В потолке – небольшие галогеновые светильники в несколько рядов. В полу – под стеклом – рельефная карта Каспийского моря с обозначенными на ней нефтяными вышками по берегам. Так сделано, что боязно идти: провалишься в глубину зеленоватых вод. Две или три вышки обозначены красным цветом – это вышки Компании. В тени, как дремлющий зверь, – красный двухместный «порше»-кабриолет. За холлом, отделенным от зала невысокой перегородкой, далеко не достающей до потолка, – зал. По периметру зала, под крышей, – большие окна. Много воздуха, света. Открытость конструкций, удерживающих крышу, создает ощущение объема, невесомости. Странная растительность свешивающихся из-под крыши на разной длины стеблях лампочек в матовых колбах. Несколько рабочих столиков с компьютерами, разделенных белыми перегородками-ширмами. Один компьютер включен. На экране плавают рыбки. Стоят чьи-то туфли. Но никого нет. Здесь, внутри, прохладно, в отличие от жары вовне. В конце зала, где располагаются спальня и кухня, видны блестящие гофрированные трубы. Единственное обжитое место в ангаре – это подиум в центре, где стоит стол с компьютером, пара диванов, на одном из которых – смятые подушка и плед, низкий стеклянный столик, современная музыкальная система, большой плоский телеэкран и лебедка, крутя которую можно поднимать или опускать клетку с довольно крупным зеленым попугаем с красным оперением вокруг клюва. За креслом – абстрактная картина, изображающая нефтяное пятно, в очертаниях которого тем не менее угадываются очень соблазнительные женские формы. И чем дольше смотришь, тем яснее какая-то электрическая, будоражащая соблазнительность этих форм.

Рабочий день начался, но в офисе по-прежнему никого. Видны стоящие под столом на подиуме мягкие дорогие итальянские ботинки. Через минуту появляется шеф, проходит между столиков, босиком поднимается по лестнице…

Если бы не босиком – все было бы идеально: белая выглаженная рубашка, загорелое лицо с абсолютно нужного размера холеной «небритостью», вольная стильная прическа… Вот, все было бы идеально, как на картинке, если бы не босиком и не глаза, в которых то ли «горе от ума», то ли просто нервный блеск – так сразу не скажешь… Проходя мимо клетки, шеф пару раз слегка касается ногтем прутьев.

– Дюша хорроший… – реагирует попугай. – Дюша хорроший…

– Вот молодец. А «пиастры»? «Пиастры!» «Пиастры!» – вскрикивает шеф требовательно, направляясь к столу.

Садится, вытягивает босые ноги, щелкает мышкой, о чем-то задумывается.

– Итак, у нас сегодня «ORIENT» Дона Черри, далее – по ходу… дня… интернет-коктейль, йога… В общем, ничего… Понимаешь… – продолжает говорить он, но замечает, что его помощницы, Литы, еще нет на месте и он говорит в пустоту. Но тут он видит ее: она поднимается по лестнице в легкой короткой юбке, грудь голая, концы волос мокрые. Она явно из бассейна – оставлена открытой дверь, и в дверном проеме, как картина, – голубизна воды и красноватая даль пустыни.

Подходит к столу, расчесывает волосы и влезает в белоснежную блузку, подчеркивающую ее чудесные формы…

– Черт возьми, своей ставкой на секс ты, в конце концов, испортишь все дело…

Она, не оборачиваясь, расчесывает короткие – по плечи – волосы.

– А на что бы ты поставил – на алкоголь?

– Я вообще о другом хотел сказать…

– О чем? – поворачивается к нему.

– О том, какая жопа этот ангар. Каждый день чувствую это. Компьютеры. Чистота. И – никого. Но никто и не подразумевается… Мы с тобой попали в какой-то предварительный эскиз будущего.

Он оглядывает ангар:

– И это жуткое место.

– Ты бы хотел что-то изменить?

– Поставь музыку…

Дождавшись, когда раздадутся первые аккорды джаза, он продолжает:

– Будь моя воля, я запустил бы сюда весь этот аул (кивает в сторону двери) – со всеми бабами, детьми, собаками, овцами…

Помощница не без горечи улыбается:

– Ты никогда не чурался грязненького…

– Грязь – это жизнь… Они бы лазали тут, играли на компьютерах, плескались в бассейне, варили свой плов на кухне… Трахались бы в нашей спальне…