Роман Солнцев - Привычное место

Роман Солнцев

Привычное место

1.

Я постарел: пропускаю на перекрёстке ещё не тронувшийся перед жёлтым светофором транспорт. А раньше в два прыжка перемахивал улицу…

Стал раздражительным: выключаю телевизор, как только там появятся современные политики, что те, что эти. Хоть бы на диету сели. Впрочем, хорошо, что все они щекастые и наглые… а то ведь, если похудеют и скромно опустят глазки, кто-то и доверится сластолюбивым циникам.

Ко всему прочему, я остался одинок: от друзей ничего нового уже не услышишь, а у жены своя теперь страсть — полуторагодовалый внук Иван. Живое солнышко на полу.

После работы медленно бреду по городу, иногда остановлюсь перед голым топольком. Скоро на грязноватых прутьях появятся тяжёлые клейкие почки, от них удивительно запахнет… и повторится листва, шумная жизнь повторится.

В парке вечерами уже играет оркестр, шуршат шаги, и, слыша дивный звук валторны, я представляю вибрацию меди под воздействием биений воздуха внутри инструмента. Нет тайн. Всё известно.

Но вчера в полдень пошёл за письмами на почту по теневой стороне улицы, пряча лицо от бешеного апрельского солнца, и вдруг ступил ботинками на ледяной панцирь, который здесь сохранился с ночи… ноги мои поехали — и я, не удержав равновесие, рухнул, постаравшись при этом приземлиться на правую руку. И прямо-таки услышал хруст…

Наверное, вывих, подумал я, хрящики хрустнули. Кисть была неестественным образом выгнута. Хрипя от боли, поднялся и попробовал сам, резко потянув её левой рукой, поставить на место. Но то ли сил не хватило, то ли смалодушничал… Когда же доплёлся до дому, и жена уговорила поехать в больницу скорой помощи, и мне там сделали рентгеновский снимок, то выяснилось: у меня закрытый перелом. Более того — с раздроблением какой-то косточки на сгибе кисти…

Такой перелом на языке медиков называется довольно смешно — «привычное место». Видимо, в девяти случаях из десяти человек, падая, выбрасывает под себя именно правую ладонь…

Мне сделали укол, кисть выгнули (такой она была при ударе) и наложили гипс. Снова повели под рентген: кажется, косточки стоят правильно, должны срастиcь… И на попутной «скорой» меня и жену отправили домой.

Теперь, получив бюллетень, я был приговорён минимум две недели слоняться по квартире. А что тут можно делать? Все книги перечитаны. Самые любимые, которые я прежде пролистывал в дни болезни, помню, пожалуй, наизусть — и «Робинзона Крузо», и сказы Бажова, и «Остров сокровищ», и «Мастера и Маргариту»… Остаётся смотреть в мерцающее окно цивилизации, называемое телевизором.

О, давно я не занимался этим делом! Бедные критики, хлеб коих — отслеживание и оценка всякого рода телепередач! На трёх каналах шли игры: толпа взрослых восторженных людей угадывала слова, получала призы. Через каждые десять минут вспыхивала реклама: жующие красотки рекламировали «Стиморол» и «Орбит» без сахара или, крутясь в тесных джинсах перед объективом, хвалили всевозможные женские тампоны… Впрочем, на одном из телеканалов, шестом, сиял белый свет — видимо, там отдыхали, готовились к новой агрессии крови и рекламы.

И вдруг… Что это? На втором, российском, появилась картинка — за столом сидят с унылым видом несколько человек: дама и мужчины. По свету и по общему невнятному плану сразу видно — включилась местная телекомпания. И к тому же некоторые из этих господ мне смутно знакомы… Ба, да я же помню их ещё по тем годам. Вот этот бравый старичок с подбородком, похожим на стакан, говорят, ныне президент строительной фирмы… не он ли был у нас первым секретарём обкома? Рядом — молодой человечек с чёрным от злобы лицом, со всклокоченными волосами, в очках, недавний запойный пьяница, вылечился под гипнозом и вернулся в компартию, издаёт газету. Я его знаю, он пробивался несколько раз в депутаты — во всероссийские, областные, городские, его фотографиями были уклеены все столбы и стены, но не пробился, стал посмешищем, но вот снова добивается людского внимания… А это кто же? Такой скромный, смирный, скуластый, как котик, затянут в костюм-тройку, маленькие красные ручки на стол положил. Тоже ведь мелькал в обкоме или исполкоме, отвечал за сельское хозяйство…

— Что происходит? — спросил я у жены, кивая на непрошеных гостей нашей квартиры.

— А не знаешь? Нынче ж нового губернатора выбирают.

— А прежний где? В тюрьму посадили?

— Срок вышел.

— А. Ну-ну,— нянча руку, я сел поближе и принялся слушать претендентов.

Супротив полузнакомых мне земляков ёрзает на стуле худющий, как ощипанный гусь, в обтёрханном костюме директор завода… бывшего ракетного, что ли… Как-то возникал он на экранах в связи со слухами о причастности к теневому бизнесу… кажется, спирт у самого себя воровал… помню, смешно оправдывался. Мол, с детства не пьёт ничего, кроме молока… И рядом с ним толстяк на двух стульях развалился, всё проверяет машинально, застёгнуты ли пуговки ниже живота… Этого я вижу в первый раз.

Я сразу понял, что сутулая болтливая девица, которая ведёт передачу, явно симпатизирует скромному, смирному, в костюме-тройке. Чаще всего обращается именно к нему:

— Алексей Иваныч!.. А вот как вы считаете?..

На что Алексей Иванович, только что похожий на обомшелый пенёк, мгновенно расцветает на глазах, как школьница на уроке, которой задали понятный вопрос, и отвечает. Отвечает негромким, но вдруг скрежещущим, страшноватым голосом — будто механическим. Напрягая плечи и растягивая губы. Впрочем, стоит телевизионной камере чуть тронуться, поворачиваясь к другим участникам передачи, как Алексей Иванович тут же успокаивается и как бы уменьшается в размере, затихает, едва нахмурив соломенные бровки.

И вот ему — конечно же, первому — дали слово для монолога. Алексей Иваныч засиял глазами, сжал-разжал кулачки и начал простецки, как человек плоть от плоти трудового народа:

— Чё делать-то будем? Гибнет область… про Россию не говорю… про неё, может, скажут люди повыше меня… вот Иван Фёдорович…— кивнул он на бывшего секретаря обкома.— Ему бы в Госдуму… а мы уж тут в грязце покопаемся…

И похвалил, и оттолкнул. И дальше своим невероятным для невысокого человека жестяным голосом:

— Я-то в отличие от многих тут… в селе родился… В селе у нас самый генофонд. Ведь чё нам нужно, наконец? Наконец нужна честная власть… как стёклышко, прозрачная… вот как очки у нашего молодого журналиста. Он у нас молодец, только вот жизненный багаж маловат… ну так ещё всё впереди!

И чем далее говорил Алексей Иванович, тем больше как бы льстил своим оппонентам за столом и одновременно умудрялся поднимать себя выше их показной скромностью, что ли… Но голос, голос! Я помню, во время одной из поездок в Приангарье встречал бывшего зэка. Даже когда он говорил отвернувшись, голос его доставал любого, как достаёт звук старой жести, когда её режут.

— Вот письма мне идут: «Вернитесь, Алексей Иваныч, во власть».— Он высыпал на стол из портфеля десяток мятых конвертов.— Что мне им сказать, нашим русским людям? Я-то готов, да не я же решаю… вы-то и решите, мои дорогие.

Передача шла в живом эфире. И были звонки, как я понимал, заранее подготовленные. И всё больше их было обращено к Алексею Иванычу.

— …Я ветеран труда, при обмене квартиры у нас забрали телефон, которым мы пользовались тридцать лет, а новый так и не поставили… Требуют стопроцентную оплату с больных стариков.

— Беру на контроль это дело,— проскрежетал, раздвинув плечи, Алексей Иваныч.— Думаю, решим вопрос.

— …Когда построили нашу ГЭС, обещали: будет самая дешёвая электроэнергия. А стала она дорогая. И продукция нашего завода из-за этого неконкурентоспособная…

— Я думаю, это мы поправим. Безобразие.

— …Мы пенсионеры, а нас ограбили. Все наши вклады в 1992 году пропали… Как быть?

— Я подсчитал, дореформенный рубль на сегодняшний день стоит как минимум тысячу новых рублей. Если я стану губернатором, в Совете Федерации первый вопрос, который я подниму — это немедленно, в течение недели, восстановить вклады населения, учитывая вот такое соотношение! — Алексей Иваныч уже размерами сравнялся с толстяком, сидящим напротив. Рот растянут, на щеках прорезались жёсткие ефрейторские складки.

— …Нам три месяца не платят зарплату, а директор отгрохал новый особняк за городом… Можете ли помочь?

— Немедленно! — скрежетал кандидат в губернаторы.— У таких директоров уши надо отрывать и ещё кое-что… Я разберусь.

Напуганно я смотрел на этого Алексея Иваныча. Он напоминал танк, поначалу небольшой, но меняющий размеры во время боя, голос его гремел — человек ни разу не запнулся, не смутился.

И все бы для него ничего, если бы не грянул в эфире неожиданный с хрипотцой голос:

— А вот скажите, господин Туев… у вас-то, поди, «Мерседес» или «Волга», коттедж в пять этажей? Вы же раньше во власти сидели?..