Евгений Липкович - Девять

Евгений Липкович

Девять

Сон еще не ушёл до конца, и он мотал головой в попытке разогнать остатки кошмара.

Яркое солнце, шелест травы, слабый ветер, шум березовой рощи и сразу за ней стук железной дороги. Металл, масло, электричество, люди на станции. 

Шуршат иголки, листья, хрустят ветки. 

Я бегу, подпрыгивая, оборачиваясь, пытаясь на ходу разглядеть преследователя. Гудят провода между высоченными бетонными столбами, треск кузнечиков, жужжание пчёл, писк комаров.

Редкие маленькие ёлки. Вот уже скрипит песок, блестит на солнце металлическая сетка забора. Запахи старой краски, туалетов, чернозёма, извести, яблони, малины, муравьев, ребенка, не остывшего автомобиля. 

Совсем рядом в норку юркает мышь. Сейчас не до нее, когда-нибудь потом. 

Краем глаза успеваю заметить тень, которая делает резкий рывок. Кусты, мох, грязь, скользко. Лечу в овраг. Лужа с тухлой водой. Гниль, листья, дохлые лягушки, брызги черной жижи. 

Оно не отстаёт. Очень большое и всё ещё позади. Ещё прыжок. Вверх по склону. Ещё. Ещё. Преследователь совсем близко. Пахнет почему-то совсем не опасно, даже тепло. я оборачиваюсь. Огромная пасть, способная захватить целиком, острые клыки, твёрдые жёлтые глаза, чёрная вытянутая морда. 

Это ловушка! 

Сон… Совсем как настоящий. Липкий, страшный, от него болит голова…

Он подошёл к лоханке. Вода показалась сладковатой, с сильным привкусом железа. Долго пил, отрывался, вскидывая голову, прислушивался.

В доме никого. Одинокая муха мучительно билась о стекло.

— Дура, — он смотрел, как муха остервенело пытается вырваться, — почему насекомые такие дуры? Рядом же открытая дверь… Дура.

На деревянном столе кувшин, прикрытый вышитой салфеткой. Пахнет свежим молоком.

Он огляделся по сторонам: кошки в доме не было. Наверное, носится по соседним крышам.

В правом углу металлическое ведро. Его недавно мыли, но запах все равно остался. Пахло чем-то резким и ядовитым. Бензин и масло, опасно и невкусно.

Рядом стояли чёрные резиновые сапоги. Земля на подошве и с боков — светлая. Он где-то видел эту грязь.

Где? 

Он наклонился как можно ближе и внимательно обнюхал сапог со всех сторон.

Где? 

Ведро со звоном откатилось в сторону.

Глина! 

Овраг, в который он летел во сне. Светлое, липкое, скользкое, противное. Невозможно стоять…

Он замотал головой. Чем она пахнет, эта глина? Плесень? Сырость? Лягушки?

Пятился задом, пока не упёрся в стену. Сел, принялся чесаться и, не отрываясь, смотрел на сапоги.

Глина… 

Через некоторое время успокоился и заглянул внутрь голенища. Ничего. Чернота.

Неужели я что-то упускаю. Что? Опять будет сон, из которого нет выхода. Опять будет бесконечная погоня. Опять будет чудовище с огромной пастью и чёрной ужасной мордой. 

Он расстроился.

Опять… 

Ему стало себя жалко. Он положил голову на стол и принялся смотреть в окно.

По двору ходили куры. Они возились в пыли, выискивая зёрна. Петух взлетел на забор и уже было собрался осчастливить окрестности пением, но в последний момент закашлялся. Из горла вырвались хриплые, ни на что не похожие каркающие звуки. Куры удивлённо вскинули головы. Петух засмущался и слетел с забора. Куры снова углубились в пыль.

Дальше, за сараем начинался сад. Яблони, гнущиеся под тяжестью плодов, черешня, кусты смородины и крыжовника. За ними тянулись парники с большими помидорами и пупырчатыми огурцами. Потом длинные грядки с зеленью.

Он один раз на грядках поймал крота. Давно хотел это сделать — кроты его раздражали. Пришлось долго караулить.

Крот неожиданно появился из-под земли прямо перед носом и тут же, осознав ошибку, попытался спрятаться, но было поздно.

А еще туда повадились кролики. Одного догнал и придушил. Кролик был совсем маленький, белый. Он решил не нести домой, хвастаться, а на всякий случай — неизвестно, какая будет реакция — спрятал за сараем. Через месяц тушку, изъеденную червями, нашли. Он, демонстративно отвернувшись, делал вид, что его не касается.

И пахло от кролика мерзко. 

Воды осталось мало, он посмотрел на лоханку, решил, что может и не пить, поднял голову и увидел кошку, которая осторожно шла по забору.

Дверь в дом тихо скрипнула, куры равнодушно взглянули в его сторону, перекинулись друг с другом парой ничего не значащих фраз и опять принялись искать червяков.

Кошка остановилась. Лапа, готовая опуститься на следующую доску, зависла в воздухе. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Хвост вырос трубой, глаза стали узкими, Рыжая собралась в комок.

Сейчас спрыгнет! 

Он приготовился кинуться наперерез, но в этот момент услышал Её.

Голос был требовательный. Он повернулся, попытался рассмотреть, что происходит за яблонями, но ничего не увидел. Рыжая тоже внимательно смотрела в сторону сада.

Ты будешь прыгать или нет? 

Кошка передумала. Он уже собрался подбежать к забору, но его опять позвали.

Чёрт. 

Он медленно затрусил к сараю.

В начале ничего не было понятно. Показалось, что идёт какая-то игра. Люди держали друг друга руками. Зачем это? Потом понял, что пытаются вытащить что-то крепко застрявшее в земле.

— Давай, — сказала Она, — давай, Жук. Будь умницей.

Девочка протянула палку. Он с готовностью вцепился зубами. Девочка засмеялась.

— Ого! — обрадовался мужчина, — дело пойдёт.

Он поплевал на руки, посмотрел на женщину, которая улыбнулась всеми морщинами, обхватила мужчину за талию, и взялся за зелёные листья. Девочка одной рукой схватила женщину за платье, а в другой продолжала держать палку. Палка была невкусная. Изо рта закапала слюна.

— Тянем-потянем, — скомандовал мужчина. Они некоторое время напряжённо пыхтели, — вытянуть не можем.

— Тянем-потянем…

Нет, куры не помощницы. Нет. 

— Куда ты, Жук? — услышал он Её, — куда?

— Оставь, Машенька, — сказал мужчина вслед, — пустое.

Он уже мчался к забору. Рыжая прекратила себя вылизывать. Некоторое время колебалась, но всё-таки спрыгнула и побежала следом.

Мужчина изо рта выпускал сизый дым и смотрел на трубу, торчащую из крыши. Аист только что пролетел над ними, держа в клюве лягушку.

— Ладно, — мужчина выбросил сигарету, — перекур окончен.

Женщина опять улыбнулась, девочка вцепилась в платье, другой рукой протянула палку.

Кошка недоверчиво потрогала дерево лапой. Он тихо зарычал.

Делай как я! 

Кошка решительно впилась в палку клыками.

— Все готовы? — спросил мужчина.

— Да! — радостно крикнула девочка.

— Тянем-потянем…

Лицо у мужчины посинело от напряжения, жилы на лбу вздулись, руки задрожали.

— Вытянуть не можем…, — раздался дружный разочарованный выдох.

Нет, я не побегу. Не побегу. Пусть кто-нибудь другой бегает. 

Рыжая отошла в сторону и снова принялась облизываться. Ему показалось, что она улыбается. Это ещё больше разозлило.

Он сделал круг вокруг грядки, свернул в лес и побежал по тропинке. Пару раз подпрыгивал, ловил запах.

Наконец, появились бетонные столбы, и он ринулся прямо через кусты, напролом. Через секунду выскочил на широкую просеку, петляя среди низеньких ёлок.

Где-то здесь. Совсем рядом. Вот. 

Он остановился перед норкой.

Она должна быть там. Должна. 

Через мгновение появилась острая серая мордочка. Он нежно сжал челюсти, собрался бежать обратно, но притормозил. Вода была совсем близко. Повернул вправо, увидел обрыв, чёрную лужу внизу оврага, светлые глиняные склоны.

Не было никакой огромной пасти, никаких клыков и обманчивого тёплого запаха. Ничего. Глупости всё это, твердо решил он. Бабушкины сказки.

Мышь в его зубах еле слышно попискивала.

Они остановились перед высоким стеллажом. Гмурман взглянул на бумажку, которую держал в руках, посмотрел вверх и повернулся к лейтенанту.

— Здесь? — спросил Жигалко. Гмурман кивнул.

Помещение дышало пылью. Старые микроскопы, портреты раввинов в тяжелых рамах, хронометры в деревянных ящиках, вазы с драконами, столовые наборы, музыкальные инструменты…

Гмурман подкатил лестницу на колесиках.

— Люди уже давно забыли, что они произошли от обезьяны, — он встал на ступеньку, — но кое-какие навыки…, — он взобрался еще выше, — кое-какие навыки сохранились.